Он в нерешительности остановился у порога, прижимая левую руку к боковому карману, где лежал его новый документ.

- Да что ж ты стоишь, чудак, мокнешь? Заходи, не бойся. Бандитов нет. В доме давно уж мужиком не пахнет! - И засияла улыбкой... Выставила ладошку под падающие с крыши струйки воды.

- Спасибо, барышня, - ласково сказал Василий, поднимаясь на крыльцо.

Она стряхнула с руки воду и вдруг громко рассмеялась. Василий покосился на нее, потом осмотрел свою одежду, - может, над ним смеется?

А она то затихнет, то снова хохочет.

- Чего чудного нашла? - недовольно спросил он.

- На барышню еще похожа? Спасибо, парень. - И снова расхохоталась.

Василий осмелел, улыбнулся:

- А что, разве не барышня?

- Два года, как вдова... Мой муженек на фронте оставил голову.

Василий украдкой рассматривал ее лицо, На тонком прямом носу царапинка. Длинные густые ресницы. И Василий почему-то решил, что именно эти ресницы, беспокойно взлетающие вверх, больше всего украшают ее.

Дождь припустил еще сильнее, еще громче забарабанил по железной крыше.

- А я тебя, комиссар, где-то видела. Ты чей? - И повела покатыми узкими плечами.

- Какой я комиссар? С фронта домой иду... в Кривушу.

- В Кривуше я никого не знаю, а вот тебя видела где-то. - И задумалась, снова набирая воды в ладонь.

- Не во сне ли? - пошутил Василий.

- А может, и во сне...

Почувствовав на себе мужской взгляд, веселая хозяйка смутилась. Ее маленькая рука поправила что-то на груди, потом скользнула по крутому тугому бедру.

- А ты что, городская, что ли? - спросил Василий.

- Мать была городская... барыня. А отец мужик, а я мужицкая дочь.

- Как же так случилось? - недоверчиво улыбнулся Василий.

- Коль узнать хошь, к отцу сходи, спроси. - Она отошла от столбика.

- Барыня не барыня, а на городскую похожа, - тихо сказал он.

- Чем? Ну, чем? - В ее голосе были и любопытство и задор.

- Вон и ручки маленькие, и так... все не сельское.

Она засмеялась, запрокинула голову, словно подставляя губы для поцелуя.

- Ручки! На, посмотри эти ручки! - Она приблизилась, обдав Василия запахом парного молока. На ладошках он увидел жесткие бугорки мозолей.

- Мать, может, и вправду барыней была, а я простая крестьянка. В сельскую школу только два года ходила, а теперь с теткой навоз ворочаю и в поле одна управляюсь. Вот те и ручки! - сердито заключила она, будто пожалела, что разоткровенничалась перед чужим человеком. Потом отошла на прежнее место, набрала в обе ладошки падающей с крыши дождевой воды и, заигрывая, плеснула в сторону Василия. И - странно! - небо вдруг посветлело, словно она промыла водой кусок стекла. Дождь свалился куда-то за ригу, упал там и затих. Над озером засияла радуга.

- Как тебя зовут?

- Соня.

Хотел назвать себя, передумал. А она не спросила. Смелая, а не спросила. Значит, и не надо. И вообще, дурь в голову лезет... Домой, домой скорее!

Он взглянул на радугу, поправил френч:

- Ну, спасибо, Соня, за привет, за веселый разговор. Домой спешу.

Она ничего не ответила. Василий сошел с крыльца, оглянулся.

- Ой, подожди! Подожди! Вспомнила! У Кульковых, в Падах, на стене карточка! Ты не родич Насте?

- Настя моя сестра.

- А моя хорошая знакомая. Я у них часто бываю.

- До свидания, тороплюсь я. - И, как бы сопротивляясь чему-то в себе, добавил: - Жена ждет, сынишка. Три года их не видал.

- Попей кваску на дорожку, как тебя...

- Василий.

- Да, да, Василий... вить мне Настя говорила. Память девичья. Постой, квасу принесу.

Василий выпил квас, ласково посмотрел на Соню и пошел прочь.

У мостка Василий оглянулся. Соня все еще стояла на крылечке и прощально махала рукой. Он тоже поднял руку...

Когда хуторок спрятался за раскидистой ветлой, Василий остановился, покачал головой, пожал плечами. Конечно, блажь в голову лезет. Скорей Машу увидеть, Мишатку!

Взглянул окрест - не будет ли еще дождя? - и быстро зашагал по травянистой обочине дороги, сбивая грязными сапогами дождевые капли.

Да, летний дождь не страшен путнику. Прошумел, прошуршал, отхлестал и - нет его! Глядь, на небе уже радуга красуется! Яркая, пестрая, веселая!

3

Маша кинулась Василию на шею, прижалась лицом к его холодной от дождевой влаги груди. Не плакала - прятала сгоравшие счастливым огнем щеки.

Василий на одной руке держал Мишатку, другой обнимал Машу и, улыбаясь, смотрел на отца и мать, вышедших вслед за Машей. Захар неуклюже топтался на пороге, ожидая, когда сын подойдет ближе к избе, а Терентьевна суетливо, на ходу осеняла крестом счастливую встречу.

По русскому обычаю, Василий поцеловал всех троекратно, и его первого пропустили в избу.

- Сымай картуз, умойся с дороги, я полью, - захлопотала, засуетилась Маша.

- Сейчас... мешок развяжу, гостинец достану Мишаку. - Он вынул несколько розовых петушков на палочках и два больших куска рафинада. Держи, Михаил Васильевич! Подарок фронтовой, оттого и дорогой! - Василий ненасытно разглядывал лицо сына, теребя непослушные стриженые вихры. Потом торжественно извлек со дна мешка два кашемировых платка:

- А это, Михаил Васильевич, нашим мамашам! - Один подал Терентьевне, с другим подошел к Маше и накинул ей на плечи.

- И хозяину есть гостинец. Держи, батя, трубку!

Соседи уже подглядывали в окна, завистливо шептались. Терентьевна незлобиво прогоняла:

- Отдохнуть дайте с дороги, содомы! Завтра утром приходи да смотри!

Василий умылся, сел за стол. Мишатка, набегавшийся за день, задремал на коленях отца.

- Пей больше молока-то! Пей, сынок! Не смотри на нас, мы недавно поели, - уговаривала Терентьевна Василия.

- Да я и так горшок выпил! Как бы во вред не пошло.

Маша не сводила глаз с родного лица.

Уже смеркалось, когда закончили радостную трапезу. Огня не зажигали. Маша бережно подняла с колен Василия спящего Мишатку и отнесла на свою постель.

- А мы на сеновале ляжем, - жарко шепнула она Василию. - Там прохладнее, иди туда.

...После сладкого забытья Маша жалобно заговорила:

- А я ведь тебя ходила встречать... думала, ты наказал...

Василий притянул ее к себе:

- Молчи. Я все знаю.

4

На другой день по Кривуше проплыл длинный черный автомобиль и остановился у дома Гривцовых. Чекисты окружили дом, перерыли все Сидорово барахло, проверили все щелки. Жена Сидора рыдала, упав на кровать... Соседи попрятались в сараях. Только ребятишки любовались автомобилем.