— Есть, вон в “обезьяннике” сидит.
— Так и быть, друк, помогу тебе! Тысяча баксы и будешь председателем, э, — предложил он, пробуя достать губами кончик носа. — Даже председателем сельского совета будешь!
— Спасибо.
— Хоп, дорогой! — Магомедов суетливо протянул ладонь. — Ты там только с бабкой-шмабкой поговори, чтобы подпись дал по форме.
— О'кей.
— О'кей, друк! — он радостно тер руки. — О'кей-хоккей… Тактико-технический данный изучи, тебе пригодится теперь, — он показал, будто целится из винтовки.
— Можно мы солдатиков на “Сольруднике” попугаем?
Магомедов цыкнул, положил на стул пачку сигарет и сделал вид, будто садится.
— Вот, что с вами будет, понятно?!
Димка взял винтовку, снова начал благодарить, но Магомедов лишь покрутил ладонью, как бы отодвигая его.
— Бахча! Ты, что ли?! — окликнул Димку неряшливо одетый старик. — Чтоб мне солнца ночью не видать!
— Ага, я.
— Кабан! Не узнаешь? Славка, Славка Сукин!
— Узнал, конечно.
— Ты чего здесь, на охоту приехал? За разрешением?
— Да-а, типа того, а ты как-чего?
— А я в Гортопе работаю, — беззубо ощерился он.
— Хо-ро-шо, — удивился Димка. — Нам уголь нужен будет. Поможешь?
— В Гортопе, в смысле — по городу топаю.
— Да бичара он конкретный! — зло сказал охранник у железных ворот. — Поймали, пендюлей навешали и гараж заставили убирать.
Димка все понял теперь.
— Поехали с нами? Нам люди нужны.
— Обломись! — ухмыльнулся охранник.
— Не-е, — покачал головой Слава. — Мне там делать нечего, а здесь у меня братва…
Лицо Славки уменьшилось, и Димка вспомнил, как этот небритый, беззубый старик сорвался на физ-ре с турника и отбил себе копчик, выгибался, рыдал и так уморительно морщил лицо, что невозможно было удержаться от смеха.
— Это, — попросил он. — Займи на разжижку, я мерзавчика куплю…
Подпрыгивая, как девчонка в “классики”, машина проехала железнодорожный переезд.
— Что ж, недорого, — брезгливо пожал плечами Коля. — Считай, первый взнос за ментовскую крышу.
— Да, это большой плюс.
— У этого плюса много минусов.
— Поживем — увидим.
— Боюсь ментов, — Коля поежился. — Но, знаешь, я только в тюрьме и почувствовал на себе заботу государства. Только там оно переживало, покушал я или нет, не умер ли я раньше времени, имею ли я занятие, и даже думало о моем будущем. А так мы не нужны государству. У нас все хорошо, только люди мешают.
— На-ка, помоги, — Димка изучал винтовку, разбирал ее и просил Колю подержать детали.
— Только вид попроще сделай, — он, как прирожденный технарь, искоса поглядывал, презрительно вздыхал и нервно шевелил указательным пальцем.
— Ворон будешь пугать?
— Именно! На бахчах.
— Каких бахчах?
— Хо-хо, узнаешь, коллега.
Вскоре миновали защищенный соснами участок грейдера и начались обледенелые прогоны, на которые слева и справа вползали толстые вихрастые сугробы, дальше дорога только угадывалась под зефирно-волнистыми слоями.
— Волк! — ахнул дедушка, машина завиляла и остановилась.
Но Дима и Коля, привыкшие к городским видам, долго не могли углядеть его. Довели деда до остервенения и вдруг метрах в ста, возле старого дерева, увидели худую серую собаку. Она смотрела на машину.
— Вон, под грейдером еще. Сучки, наверно? Стая! — ахал дед. — А ну-ка садани по нему!
— Я вам садану ща! — подал голос Коля. — Вы что голодный?
— При чем тут голодный?! Унты на дорогу вышли!
— Валенки носите. Зачем такую красоту губить?
— Хоба-на! Мужики, вам фоторужо надо было брать, а не этот жакан.
Димка щелкнул магазином и вставил прицел.
— Дим, слышь, я серьезно, е мае!
— Сиди, Гринпис, я на него только посмотрю.
— Попался бы ты ему со своими кожаными штанами один! — злился на Кольку дед. — Голодный! Валенки! Э-эх…
Димка прикрыл дверь. Волк не шелохнулся, даже когда он направил на него винтовку и блеснул оптикой. Казалось, сама степь смотрит на Димку сквозь эти бесстрастные и удивительно красивые глаза с приятным русско-казахским акцентом. Грейдер чернел слабой ниточкой и терялся в снежных барханах, сливающихся с белесым небом. В прицеле волк уже не казался таким худым — мощный шерстистый загривок, широкая грудь, длинные, не по-собачьи крупные лапы и страшные, боевые клыки. Димка положил палец на спусковой крючок. Волк мотнул башкой и вильнул к дереву. Димка снова навел резкость, и снова волк отошел. Димка протер глаз. Волк посмотрел с насмешкой.
— Как чует, — прошептал Димка, выбрал в прицел крупную сучкастую ветку над ним и, показалось, ткнул пространство тремя рельсами — сверкнули щепки и обрушились снежные потоки.
Димка попал не туда, куда метил, а даже лучше — свалилась вся верхушка, будто ее отгрызли. Серые призраки легко стелились и скользили по белым холмам и вдруг пропали, точно провалились в овраге, не видном на сплошной сияющей белизне.
— Нормально? — строго спрашивал Колька у деда. — Устраивает?
— Ноу проблем.
— Чего вы тут? — усмехнулся Димка.
— Унты у него купил! У тебя какой размер? Скажи, я тебе тоже куплю!
— Ну, охотнички пошли, — ехидничал всю дорогу дед. — Кому скажи, не поверят.
— Хорошие унты! — похвалил Димка. — Верным путем идешь, товарищ!
— Они в вашем Ченгирлау собаку утащили с крайнего двора... Понятно, ули, москвичи, развлякацца приехали!
Дед высадил их на площади возле старого карагача — ствол обледенел, ветви разбухли от инея и огромная крона, казалось, поддерживается уже не физическими законами, а божественными. Наверное, этот карагач считался всеми негласной остановкой, конечной точкой пути.
Смеркалось. Обиженный “председатель” удалился, и вокруг них встала хрустальная тишина.
— Потрясающе! — ноздри у Коли раздувались. — Как же легко здесь дышится!
— А эхо, слышь! — Димка набрал воздуха в легкие. — Кто украл мои хомуты?!
— Ты-ты…
— Детство мое здесь прошло! — Димка произнес это с такой гордостью, будто здесь прошло детство Александра Македонского.
— Ты-ты…
На белых крышах тень ветвей заиндевелых, видно все до последней крупинки. Застыла тень дыма из трубы. Он далеко виден — фиолетовый в сером небе. На проводах когда-то повисли паутинки. Теперь они заиндевели, потолстели, висят гроздьями.
— Как же здесь красиво, е мае! Дышу и не кашляю!
Они шли, и снег под их ногами скрипел с таким заговорщическим и таинственным значением, что душа замирала, будто в предощущении великого праздника. Зима укутала деревню роскошным покрывалом, и она сонно парит в звездном космосе. Дореволюционный свет в редких окошках. Порой, возле глаза громадной плоскостью вспыхивает мелкая снежинка и, кажется, слышно, как река хлопает об ледяной потолок.
— А почему название такое нерусское?
— А вот будет дождь с громом, Коль, тогда поймешь.
— В смысле?
— Это звуковое подражание грому и эху — Ченгир Ла-ау.
Вдруг черное существо выкатилось из переулка и с разбегу прыгнуло на Димку. Коля отпрянул.
— Все, приехал, приехал, — Димка осторожно прихлопывал Васянку по спине.
— Дя Федь! Ты уехал, а я чуть с горя не умер своей смертью.
— Все, больше не уеду. Ну-ка, посмотрю на тебя… Вырос! Надо же, как ты вырос с лета!
— А я на твоем турнике вишу, дя Федь.
— Молодец. Познакомься, Коль, это мой друг Васянка.
— У тебя тоже кликуха есть? — строго спросил Коля.
— Есть, Колбаса.
— А у меня — е мае.
— Здарова, е мае!
Димка засмеялся.
— А вы у ба Кати будете?
— Да, Вась, первое время.
— А то идите ко мне, я без никого, пожрать есть, полторашку поставлю.
— Давай в следующий раз, Вась.
— О'кей, пацаны, без проблем.
Дом бабы Кати присел под белым завалами, нахохлился. На заснеженном крыльце кружок, оставшийся от теплого донышка ведра с золой. Щели двери заиндевели, обметены белым пухом, побелели шляпки гвоздей.