Ассамалла был смешной. Он часто делал движения как в беге на месте, давая понять, что еще полон энергии. Его любимым высказыванием в последнее время было: “Запустим это дело и, как пить дать, сделаем рыночную экономику!”

“Политики” не трогали и Клондера, который входил в список общей канцелярии и практически ничего не умел делать и который по этой причине симулировал телефонные звонки и просил знакомых, чтобы те звонили ему, пусть коллеги видят, как он занят.

Или господин Хаакна. Он тоже ничего не умел, он работал здесь с давних пор и выдавал загранпаспорта. Чтобы напомнить о своем существовании, он время от времени с важным видом спрашивал у Фабиана или у “политиков” о каком-нибудь государстве: “Какая у нас с ними разница во времени?”

Еще спрашивал про валюту, сколько это будет в эстонских кронах. Получив ответ, бормотал: “Ясно”, — чиркал что-то в своем настольном календаре и с решительным видом устремлял взор куда-то вдаль.

Хаакна был непосредственно связан с КГБ, но в отличие от Клондера и Ассамалла, помалкивающих об этом, у него на столе открыто лежала книга “КГБ — теория и практика”. Шеф, увидев это, скривил лицо и отдал Фабиану распоряжение, чтобы книгу убрали с глаз долой.

“Политики” издевались над этим случаем, но не слишком зло.

Зато они фыркали на тридцатичетырехлетнюю Терье, которая раньше работала гидом и владела четырьмя иностранными языками.

Они высокомерно относились к Андресу, который когда-то работал вице-директором в агентстве новостей. Также они давали понять крайне скромному Оттю и суперответственной толстощекой Дагмар, что им пора исчезнуть за горизонтом.

Своими основными соперниками двадцатипятилетние считали тридцатипятилетних и сорокалетних. Последние не знали от них ни милости, ни пощады.

Как было сказано, во второй канцелярии, занимавшейся бывшим Восточным блоком и Россией, работали люди, связанные с бывшей верхушкой Москвы, трудившиеся там на дипломатическом поприще или работавшие в консульстве. Несомненно, они знали свой объект лучше, чем “политики”. Но те смотрели на них сверху вниз и насмехались над “специалистами в русском вопросе”. Они отыскивали ошибки в каждом их действии и при всяком удобном случае подчеркивали, как то или иное дело вершится в Америке.

Также доставалось от них юристам, окончившим Тартуский университет. Они якобы тоже ушиблены советскими потемками. Они смеялись над учителем обычаев и этикета, потому что сами они читали настольную книгу дипломатического протокола на английском языке и обнаружили, что там все намного проще, чем в исполнении господина Якоба.

Но кто чаще других попадал им на зуб, так это Коэрапуу. Особенно часто доставалось ему от Андерсона: “За что он только зарплату получает?!” Хотя все знали, что именно Коэрапуу добывает для них валюту за кофейные зерна и силикон, чтобы они могли ездить за границу и делать политические анализы.

Дорогие поколения

Всему этому есть свое объяснение. В конце концов конфликт поколений наблюдается в любом обществе. Поколения сменяются. Одно поколение вершит свои дела и заканчивает конформизмом. Затем приходит другое поколение с новыми идеями, оно реализует их и в конечном итоге само неизбежно конформируется.

В нормальном обществе это происходит, когда дети молодых и разгневанных людей становятся дееспособными. С ними приходят новые импульсы. Так это происходит. Время приходить и время уходить.

И в этом нет никакого трагизма. Проблемы возникают тогда, когда в обществе начинается бурление и меняется парадигма, вследствие чего нормальная смена поколений приобретает сумбурный характер.

Своего рода смена поколений происходила и в Советском Союзе. Но она была извращенной, как почти все в том обществе.

Особенностью сего явления была геронтократия. Это проявлялось не только на уровне политбюро. Советское общество боялось свежих веяний и поэтому не допускало молодое поколение к управлению в том возрасте, в котором их сверстники на Западе уже осуществляли свои идеи на практике.

В Советском Союзе нужно было терпеливо ждать. Так складывалось, что только к сорока годам удавалось занять те или иные ключевые позиции. Другое дело, сохранялись ли в этом возрасте импульсы, чтобы их реализовывать и хотелось ли что-нибудь делать самостоятельно. По всей вероятности, нет. Именно на это система и делала ставку. На нынешних тридцатипятилетних и сорокалетних пришлось время государственной независимости. При старой системе был бы их черед встать у руля. Но они внезапно очутились в другом обществе, где действовали другие правила. Они должны были приспособить свой жизненный цикл к этим новым правилам. Но как? Это было невозможно. По новым правилам они должны бы уже сделать передышку и наслаждаться плодами своего труда.

“Но позвольте, — могли бы они сказать. — Мы еще не успели себя проявить. Теперь наша очередь”.

Но очередь смешалась. Сзади напирали новые, пришли “политики” и захотели сразу вступить в конкурентную борьбу.

При этом не стоит игнорировать факт, что у многих молодых была более качественная подготовка по специальности, чем у их конкурентов, бывших на пятнадцать лет старше. Сейчас возможности для обучения невероятно расширились. И хотя наиболее предприимчивые и талантливые тридцатипяти-сорокалетние ходили на курсы, интенсивно изучали языки и прилагали всяческие усилия, чтобы наверстать упущенное, им было трудно конкурировать с теми, кто уже в школе овладел компьютером и, учась в университете, стажировался за границей.

Вдобавок у молодых было еще одно очень важное преимущество.

Это уже обретенное со школьной скамьи отношение к жизни, которое можно обозначить в двух словах — пробивная способность и знание, что жизнь — это рынок и конкуренция. По сути, у большинства людей зрелого возраста эта способность и это знание отсутствовали. У тех же, чей подростковый возраст выпал на середину восьмидесятых, эта способность возникла поразительно быстро. И на них, как заметил Фабиан, не сказалось сковывающее воздействие советского общества.

Эти молодые не хотели ждать дюжину лет и не считались ни с какой очередью. Они были полны энергии и хотели немедленно действовать.

Проблему можно было рассматривать с двух точек зрения. Одно дело, какие преимущества того или иного поколения были полезнее для общества как такового. И другое — что было бы справедливее с точки зрения гуманности. Но среднее поколение не собиралось складывать оружие, поскольку было еще дееспособным, а некоторые даже продолжали развиваться.

Так что эти два разгневанных поколения сосуществовали рядом, как медведь гризли и уссурийский тигр.

У одного были опыт и нереализованная жажда действовать. У другого — избыток энергии, прирожденный оптимизм и здоровая самонадеянность. С одной стороны были те, кто в последнюю минуту просунул ногу в дверь и не считал амбиции молодых законными. А с другой — те, кто был уверен, что одно поколение должно посторониться.

Такая ситуация ставила Рудольфо в сложное положение. Он хотел сохранять добрые отношения со всеми тремя группами, потому что все они были ему нужны и полезны. В силу чего он вынужден был заигрывать со всеми по отдельности, должен был каждого хлопать по плечу и похваливать, угощать сияющей улыбкой и танцевать.

“Я не могу от них отказаться”, — сказал Рудольфо, когда Фабиан поведал ему о напряжении между тремя группами и особенно о злобных выпадах против Коэрапуу.

“Может, я должен уволить Коэрапуу?”

Фабиан посчитал, что это был бы неверный шаг. Вдобавок для этого не было никаких причин.

“А что если он стукач?” — спросил шеф со слабой надеждой в голосе.

Молодые и Фабиан

В этой борьбе молодые были готовы кооперироваться с Фабианом, но ему было трудно к ним примкнуть, поскольку интриги требовали душевных сил и длительной целеустремленности. Тут не расслабишься. К тому же ни одна из сторон не казалась Фабиану справедливее и лучше, так что трудно было кого-либо предпочесть.