Поколебавшись немного, рискую аккуратно толкнуть лапой клетку. Та, как ей и следовало, открылась. Так, и что теперь? Выходить или не стоит? Опасливо высовываю голову из клетки, от запаха табака тянет чихать, что я и делаю, аж целых три раза, потом машинально облизнула нос языком. А у драконов, оказывается, очень длинный язык!
Мужчина смотрит на меня, нарочито не торопясь, выбивает трубку в пепельницу, затем кладет руки на стол, ладонями вверх. Наверняка, это должно дать мне понять, что он ничего плохого делать не собирается, но я, в общем-то, и так догадалась. Вряд ли он стал бы открывать клетку, если бы хотел что-то со мной сделать, в ней у меня гораздо меньше свободы действий. Понять бы еще, чего он от меня хочет. Почему-то я сильно сомневаюсь, что домашнего любимца покупают с такими сложностями, и хоть я не понимаю местный язык (ну, какой это сон после этого?!) и не разбираюсь в их денежной системе, что-то подсказывает, заплатили за меня много. Один только перстенек с рубином выглядел внушительно.
Наконец, я решилась и выбралась из клетки целиком, настороженно принюхалась к рукам мужчины, мимолетно удивляясь тому, что ориентироваться на запах и слух для меня уже кажется естественным. Руки терпко пахли табаком и человеческой кожей, и еще чем-то незнакомым, травяным. В общем-то, запах неприятных ощущений не вызывал. Придвигаюсь чуть ближе, мужчина в то же время медленно протягивает ко мне руку. Я еще колебалась, стоит ли позволить ему прикоснуться к себе или лучше не связываться, как вдруг мужчина побледнел и схватился за голову.
Я занервничала. Только этого не хватало! Он чем-то болен? А если это приступ, и он сейчас умрет? Как бы потом я виноватой не оказалась. Что же делать, ведь я ему сейчас и помочь ничем не смогу, даже искусственное дыхание не сделать. Впрочем, судя по расширенным зрачкам и выступившим на бледной коже бисеринкам пота, ему сейчас не искусственное дыхание нужно, а лекарство. Обезболивающее, как минимум.
Надо подумать спокойно, не суетиться, но и быстро, а то, пока буду соображать, человек, чего доброго, и умереть успеет. Значит так: возможно, этот приступ не первый, проверить ящик стола на предмет лекарств. Стараясь не обращать внимания на медленно оседающего в кресле мужчину, подбегаю к краю стола и лапами выдвигаю ящик, сую туда нос. Пчьхи, тьфу, все табаком провоняло. Так, стопки бумаг, две трубки, два мешочка с отчетливым табачным запахом. Еще один мешочек, но запах уже травяной. Что-то знакомое. Точно, так пахло от рук мужчины. Оно? Не знаю, но ничего более подходящего в ящике нет, а делать что-то надо, у бедняги уже губы посинели.
Развязать тонкий эластичный шнурок на горловине мешочка драконьими лапами оказалось почти нереально, во всяком случае, в приемлемые сроки. Просто разрываю его клыками, на стол выкатываются странные таблетки размером с монету, напоминающие прессованное сено. Как же он такое проглотит, да еще и в предобморочном состоянии? В панике озираюсь и с облегчением обнаруживаю у противоположной стены тумбочку с кувшином и тонкой фарфоровой кружкой. Никогда не думала, что можно за одно мгновение пролететь через всю комнату, зависнуть на одном месте, как пчела, налить в кружку воды и вернуться, не пролив ни капли.
Как я пыталась заставить его проглотить лекарство, это отдельный разговор. Маленькие размеры в данном случае стали серьезной помехой, пришлось забраться к мужчине на колени и, встав на носочки, проталкивать большую крошащуюся таблетку в рот, и только потом приставить к губам кружку. Он судорожно сглотнул, а затем послушно принялся глотать воду. Минуты через две синева с губ начала медленно сходить, да и дыхание выровнялось. Ну, слава богу, обошлось!
Но, кажется, я рано обрадовалась. Стоило только ему немного прийти в себя, как я тут же была крепко стиснута сильными руками, мужчина что-то быстро заговорил. В теле отчего-то появилась сильная слабость, и по спине побежали мурашки. "Странное ощущение, — пришла отстраненная мысль, — мурашки по чешуе". Впрочем, спустя несколько минут все прошло, и я даже смогла сердито завозиться на руках у человека и выразить свое неудовольствие негромким шипением.
— Умная девочка, — сообщил он довольно, почесав меня между рожками.
И с каких же это пор я стала его понимать?
— Умная девочка, — Регди рассеяно почесал фамильяра между коротких рожек. Можно было себя поздравить, он не только решил свою главную проблему, но, оказывается, и весьма удачно вложил деньги. Кто мог ожидать, что дикий дракон окажется настолько сообразительным, чтобы догадаться дать беспомощному человеку нужное лекарство? Советник чуть заметно поморщился, он не ожидал, что очередной, по всем прикидкам, последний приступ, настигнет его так скоро. Он должен был случиться к утру, Регди был уверен, что времени хватит, ведь приступы регулярно повторялись два раза в сутки: на рассвете и на закате. Он принял лекарство, прежде чем выйти из дома, и не стал брать его с собой. А следовало бы. Следовало бы и вовсе держать мешочек с прессованными особым образом травами при себе. Когда внезапная боль сначала взорвала голову яркой вспышкой, а затем скрутила все тело, он был уже не в состоянии дотянуться до ящика стола, не говоря уж о том, чтобы позвать на помощь. И определенно не ожидал, что помощь эта придет от его нового приобретения, на которое и надежд особых не возлагалось, разве только избавить от медленно и мучительно убивающего проклятия.
Что ж, можно считать, повезло. И даже думать, как совладать с испуганным фамильяром, чтобы провести запечатление, не пришлось. Едва начав приходить в себя Регди, только и помнил, что дракон как раз нужен, чтобы избавить его от этих приступов, потому, не особо еще соображая, прижал к себе зверька, шепча древние слова ритуала. Зверек на его коленях недовольно шипел на такое обращение, но агрессии не проявлял.
— Умная девочка, — повторил Ингельд, пересаживая дракону на стол. — И как бы тебя назвать?
Та склонила на бок чешуйчатую голову, увенчанную маленькими рожками, и посмотрела заинтересованно. Фамильяра, действительно, следовало как-то назвать, а еще подумать над тем, как его легализовать. До сих пор ему было несколько не до того, лишь бы выжить. Советник даже допускал, что ради этого придется пожертвовать титулом и всем имуществом. В конце концов, изгнание в его случае было не самым плохим вариантом, раз уж альтернатива — смерть. Но, раз уж все так удачно сложилось…
Кое-какие идеи относительно легализации фамильяра у него, конечно же, были, все-таки, Регди не мог не надеяться, что все получится. И сейчас постарался припомнить, нет ли у него должников с фамильяром-самочкой. Выходило, что таких двое, надо бы еще для верности заглянуть в свои записи. Вообще-то, вне питомников драконы размножались довольно редко, еще реже в кладке выживало больше одного детеныша. По правде сказать, драконы и в питомнике размножались не слишком хорошо, а через три-четыре поколения и вовсе превращались в обычных зверей, теряя все свои полезные свойства, да и глупели изрядно. Собственно, именно для того и существовал заповедник — для притока свежей крови и поддержания необычных свойств фамильяров. Дикие тоже считались глупыми и неподающимися приручению, но, если аккуратно изъять яйцо из кладки и правильно вырастить фамильяра в питомнике, то следующее поколение будет именно таким, как нужно.
Лениво размышляя, советник вставил в один из ящиков стола специальный маленький ключ и вынул нужные записи. Итак, что мы имеем? Барон фон Рейн, имеет фамильяра-самочку. Нет, не годится, долг его намного меньше, чем мог бы стоить дракон, так что представить это как уплату долга фамильяром не получится. Да, к тому же, барон феноменально болтлив, о таком неординарном событии, как драконья кладка, должны были узнать все его соседи. Совершенно не годится. Далее: граф Сенж. Этот, в отличие от барона, крупно проигравшегося в карты, должен был не деньги, а услугу, причем, довольно специфическую. Впрочем, для непосвященных в проблему все тоже было представлено, как карточный долг. Вот это, пожалуй, идеальный кандидат, и живет довольно далеко от столицы, и болтать лишнего не любит. Думается, он легко согласится в случае нужды подтвердить, что отдал советнику фамильяра в счет уплаты долга. И долг, в самом деле, можно простить.
