— На какой подвиг?

— Ты первая сегодня пройдешь ментальное обучение. Твое имя войдет в летописи. Попасть в летопись — разве это не подвиг?

Ой! Совсем забыла.

В доме напряженное радостное возбуждение. Марта велела привести себя в порядок и одеться по-парадному. А сама принялась проверять свой ящик, к которому шлем привязан. Что значит "одеться по-парадному" я не поняла, но на всякий случай прошлась по телу чуть влажной щеткой и надела новые темные шальвары из дымчатой ткани. Подумав, сменила ошейник на самый дорогой.

Когда вернулась в страшную комнату, Марта делала вид, что чем-то занята, а Мухтар снимал ее на видео. Но тут же переключился на меня. Потом сам сел проверять настройки ящика, время от времени перебрасываясь с Мартой словами, которые не только выговорить сложно, но даже ошейник не мог перевести.

Забежал Стас. И тоже сел проверять настройки ящика. А Мухтар вновь схватил камеру. Марта повела меня в ванную мочить голову. Мухтар — за нами. Что-то у него в кадр не попало, пришлось мне совать голову под струю еще раз.

Стас сказал, что настройки в норме и убежал. Я села в кресло, привычно поджала уши, и Марта надела шлем.

— Улыбнись и скажи что-нибудь для истории, — попросил Мухтар.

— Неужели бестолковая стажерка попала в историю? — улыбнулась я в объектив. — Даже немного боязно.

На самом деле я волновалась все сильнее. И Марта это заметила.

— Не будем тянуть, — сказала она. — Миу, расслабься, закрой глаза и постарайся задремать. Начинаем.

— Комментируй для истории, — попросил Мухтар.

— Проверка состояния реципиента — прошла. Проверка статуса реципиента — прошла. Проверка информационного файла — прошла. Включен водитель альфа-ритма. Есть отклик. Сейчас придется минуту-другую подождать.

Неужели я буду понимать все эти слова, когда открою глаза?

— Все готово. Пускаю запись. Запись пошла.

Я ничего не почувствовала. Разве что голова стала тяжелой и глаза начали слипаться.

— Миу, как себя чувствуешь? — голос Мухтара.

— Спать захотелось.

— Это нормально, — успокоила Марта. — Половина записи прошла.

Сейчас усну и вывалюсь из кресла. Марта рассердится, что не дождалась конца записи.

— Две трети записано… Три четверти… Четыре пятых…

Странно, спать резко расхотелось. В голове словно чешется что-то.

— Конец записи. Можешь открывать глаза. Как себя чувствуешь?

— В голове чешется.

— Рановато что-то, — прокомментировал Мухтар. — Обычно первую четверть часа никаких неприятных ощущений. Снимаем шлем?

— Подожди. Сейчас очень важная информация о мозге реципиента идет. Миу, сейчас я дам снотворное, ты ляжешь на кушетку и попытаешься уснуть. Скоро наступит тот неприятный период, о котором мы вчера говорили. Сумеешь его проспать — будет тебе счастье.

Мухтар поставил камеру на столик, чтоб смотрела на нас, пододвинул мне кушетку и даже помог лечь. Марта вдруг вскочила, подбежала к шкафчику, начала торопливо перебирать пузырьки. Подбежала ко мне, сунула в руку стакан воды. В другой ладони лодочкой поднесла мне четыре розовые таблетки.

— Это снотворное. Одну разжуй, остальные глотай.

Я слизнула с ее ладошки таблетки, сделала как приказано. А рука-то дрожит.

— Что случилось? — обеспокоился Мухтар.

— Посмотри на экран, — хрипло ответила Марта. Мухтар каким-то быстрым, звериным движением переместился к экрану.

— Госпожа, что случилось?

— Постарайся уснуть, Миу. Как можно быстрее. Если не уснешь, будет больно. Тебе обязательно нужно заснуть.

Я сделала как велено. Попробовала устроить поудобнее голову в шлеме, закрыла глаза и расслабилась. Чесотка в голове усилилась до такой степени, что превратилась в боль. Голоса людей бубнят непонятное, кажутся то тихими, то громкими до боли.

— Тридцать процентов — это валидны или не читаются?

— Валидны.

— Черт! Где же мы так промахнулись? А какой прогноз?

— Двадцать пять-тридцать часов. Максимум боли по шкале Ферта — за двести единиц, если по человеческим меркам. Как у прраттов — неизвестно.

— Черт, черт, черт! В чем мы промахнулись? Я напрягу Стаса, пусть роет, а ты оповести Влада.

Хозяин предупреждал вчера, что будет больно. Но Марта испугалась, у нее даже руки трясутся. Мухтар приказал хозяина из Дворца вызвать. Это зачем? Со мной проститься? Я не хочу умирать!

— Марта, — позвала я. — Я умру?

— Что ты, маленькая. И не думай об этом.

— А зачем хозяина зовете?

— Миу, прости меня, если можешь. Но тебе будет не больно, а очень больно. Это я виновата.

Она еще что-то говорила, про чрезвычайное происшествие, о котором положено оповещать начальника, но меня захлестнула волна боли, и я крепко зажмурилась. Почему это случилось со мной? Ведь так хорошо было. Мне оглушительно везло раз за разом…

Удача. Я исчерпала свой запас удачи, вот что со мной случилось. Слишком многое просила у звезд. По любому пустяку. Старый учитель говорил, что всего должно быть поровну. Радости и горя, боли и удовольствия. Я нарушила равновесие. В последние дни думала только о себе. Как бы хвостик сохранить, как бы хорошее место в доме занять, как бы хозяину в доверие втереться… Теперь — расплата.

— Я была плохой рабыней, — с отчаянием прошептала я. — Я была скверной, мерзкой, гадкой рабыней. Я исправлюсь, честное-пречестное.

Линда бодрая, а я клюю носом после… разнообразной ночи. То ли стареть начал, то ли нужны регулярные тренировки. Экспериментально установлено одно: секс людей с прраттами возможен и приятен, но шерсть здорово мешает. Шерстинки к языку липнут. С французским поцелуем тоже облом. Во-первых, прраттам он не знаком, во-вторых, клыки и зубы очень острые, похоже, самозатачивающиеся, как у земных грызунов. Надо будет у Миу спросить. В общем, единственная удобная для поцелуя, не покрытая шерсткой зона — нос. Соски тоже очень чувствительны, и их целых шесть, но шерстка… С шерсткой нужно что-то делать. Это какой-то наркотик. Ее хочется гладить и гладить.

На возвышении, которое сегодня сцена, местная труппа разыгрывает романтическую историю. Они любят друг друга, но родители против. Он нанимает работников ножа и топора чтоб выкрали любимую, но не успевает ее предупредить. Она убивает двух похитителей. Разбойники в ярости. Продают ее в рабство. Он находит ее, выкупает из рабства. Она не может простить, уходит к родителям. Тут выясняется, что она беременна. Он признает ребенка своим, свадьба, хэппи энд. Это мне мажордом сюжет пересказал после того, как я озадачил его просьбой помочь Линде с родословной Миу. Признаю, сюжет достаточно накручен, могла бы получиться интересная вещь. Но игра актеров… Пристрелить из жалости! Станиславского на них нету.

Вздрагиваю, поднимаю голову — и встречаюсь с таким же сонным взглядом Фаррама. Видимо, Владыка всерьез подошел к проблеме продолжения рода. В голову забредает странная мысль, мы теперь как бы родственники. Мой тесть — кот. Всесторонне обдумываю ее — и не нахожу противоречий. Что Стас говорил про политические браки? Невеста должна быть со стороны гостей? Как я влез в подобную ситуацию? Я же контактер, дипломат.

А с другой стороны… Формально Миу рабыня. Но дочь Владыки. Что делать? Угу-угу, классический вопрос русской интеллигенции. Понимаю, все дело в разности менталитетов. Для Миу оказаться в моей постели — обычное, естественное дело. Чуть ли не долг… А для меня? На любое дело, любое событие и желание мы навешиваем столько запретов и табу… Будь я Мухтаром, все было бы намного проще. Ну, завел шуры-муры с аборигенкой. Всем хорошо, недовольных нет. Но я — верховный босс, блин! Лицо всей планеты. Представляю человечество, Должен иметь безупречный моральный облик. Так что, без вариантов. Только законный брак спасет идиота.

Хочу ли я этого? Почему бы и нет? Тогда что гнетет и раздражает?

А раздражает то, что мне не дали выбора. Сказал бы, что решили все за меня, так ведь никто не решал. Обстоятельства так сложились. Папа спасал дочку, дочка спасала хвостик и боролась за место под солнцем. Но по русскому менталитету, по всем инстинктам командира принимать решение должен я, мужчина. Вот эго и бурлит! Второе, что… настораживает — детей не будет. Придется заводить на стороне. Против второй жены или официальной любовницы Миу возражать не будет, сама сказала.