для

выздоравливающих Селиванова, который обычно

встречал его свежезаваренным крепким чаем и

подробным отчётом обо всем случившимся в

отделении за ночь. Стал обходить палаты и в одной

из них нашёл надзирателя. Тот был мёртв. Как и

двое больных лежавших в этой палате - рижский

мещанин Гехт и отставной мичман Серёгин.

Стаканы и недопитая бутылка говорили о том, что

перед смертью все трое пили вино. Корсакову, врачу

опытному, хватило одного взгляда, чтобы

предположить - отравление. Тут же доложил

больничному начальству. Вызвали полицию.

Врач Мещанского полицейского дома

Микульский полностью разделил мнение коллеги об

отравлении. В соответствии с параграфом 2 главы

1-й «Устава судебной медицины» он распорядился

отправить тела в морг полицейского дома для

248

проведения судебно-медицинского осмотра, медико-

химической экспертизы и составления актов.

- Когда будут известны результаты

экспертизы? - спросил Алексей.

- Уже известны. Действительно, это

отравление.

- Чем?

- Одним из самых сильных ядов

растительного происхождения аконитом. В

организме очень сложно обнаружить его остатки.

Но Адам Иванович Микульский большой дока по

этой части… Как видите медицинская полиция

работает замечательно. В отличие от общей.

Поручил я вчера вечером помощнику участкового

пристава Клушину выяснить, каким образом

отравленное вино попало в больницу. Утром

прислал он рапорт: «Имеются все основания

полагать, что бутылку вина «Шато-Лафит» урожая

1875 года была принесена на территорию

Преображенской больницы для умалишенных

тульским мещанином Селивановым, состоявшим с

августа прошлого года в должности надзирателя. С

какой именно целью это было сделано, а также от

кого вышеуказанное вино было получено,

установить не представляется возможным из-за

смерти подозреваемого». Многословно и не о чём.

- А чего другого вы ждали от человека с такой

фамилией? Тем более от отставного пехотного

поручика, - пожал плечами Алексей. - Сколько

говорят о том, что надо продвигать по службе

249

опытных околоточных, а как только откроется

вакансия помощника пристава, так сразу армеута

отставного назначают.

- Не соглашусь с вами, - возразил Быковский. -

Прежний обер-полицмейстер этим, действительно

грешил, а новый отдаёт предпочтение опытным

полицейским… А с чего это вы, батенька, решили

вдруг на государеву службу пойти?

- Так только временно, - улыбнулся

Лавровский. - Степанов попросил помочь, сыщики у

них многие сейчас болеют.

- Хитрите, батенька. Догадываюсь, что у вас с

Сергеем Сергеевичем, тут свой интерес имеется. И

полагаю, связан он с очередным вашим частным

розыском.

- Как и всегда, Василий Романович, вы правы,

- не стал хитрить Малинин.

- Рассказывайте, рассказывайте на чистоту, -

потребовал следователь. - Практика показывает, от

нашей взаимной откровенности дело всегда

выигрывает.

Выслушав историю похищения Удалого

Быковский задумался:

- Не исключено, Гехт был к этой афере

причастен, что и стало причиной его смерти. Как

говорится, мавр сделал своё дело - мавр может

уйти… Вот и займитесь поисками тех кто мог

убрать ставшего ненужным подельника. Но и о

втором погибшем забывать не следует.

250

Малинин, который уже не раз убеждался

насколько опасно увлекаться одной единственной

версией, поинтересовался:

- Василий Романович, а что представлял из

себя второй?

- Отставной мичман Серёгин? Весьма тёмная

личность, батенька. Служил в Русском обществе

пароходства и торговли. Подозревался в связи с

контрабандистами. Из Одессы сбежал. В Москве,

при аресте, оказал вооружённое сопротивление. Как

и Гехт, сумел перехитрить Московский окружной

суд, выдавая себя за повредившегося рассудком.

Правда он изображал не тихое помешательство, а

манию преследования…А вам, батеньки, в

сумасшедшем доме бывать приходилось?

Малинин отрицательно помотал головой:

- Бог миловал.

- А мне доводилось, - сказал Лавровский. -

Как репортёру, разумеется. Поэтому кое-что об этом

заведении я знаю.

… Преображенская больница для

душевнобольных или Московский доллгауз, как она

называлась раньше, бала построена в 1808 году. До

этого умалишённых содержали в богадельнях,

монастырях, а то и в тюрьмах. Впрочем, доллгауз

долгое время тоже походил на тюрьму. Пациенты

круглосуточно содержались «под замком» - в

закрытых палатах с зарешёченными окнами. Лечили

их, если это можно назвать лечением, обливаниями

холодной водой, рвотными средствами и

251

кровопусканием. К буйным или непослушным

применяли «меры стеснения» - железные цепи для

приковывания к стене или сыромятные ремни для

привязывания к постели. Даже заведовали

доллгаузом не врачи, а полицейские офицеры.

Только при Василии Фёдоровиче Саблере,

назначенном в 1834 году главным врачом,

сумасшедший дом стал превращаться в больницу.

Много сделал Саблер почти за сорок лет своего

правления. Завёл «скорбные листы» - истории

болезни и рецептурные книги. Заменил цепи и

ремни «смирительными камзолами». Ограничил

применение «мер стеснения» - теперь они

назначались только по предписанию врачей, а не по

усмотрению любого надзирателя, как прежде.

Одним из лучших лекарств Саблер считал

повседневный посильный труд. Поэтому были

введены «работы больных, как средство если не

всегда к совершенному их выздоровлению

приводящее, то по крайней мере облегчению

болезненного в них волнения и водворению общей

тишины и порядка способствующее». При Саблере

и его приемнике Штейнберге пациенты получили

возможность не только работать, но и, как

нормальные люди, отдыхать - читать газеты и

журналы, играть в шахматы и карты, слушать

фортепьяно и орган.

Припомнилась Лавровскому и одна весьма

забавная история связанная с Преображенской

больницей. Сорок лет здесь содержался известный

252

прорицатель и юродивый Иван Яковлевич Корейша.

Москвичи его уважали. Пастухов рассказывал, что

от многих солидных людей десятками тысяч рублей

ворочающих, приходилось ему частенько слышать:

«Прежде чем сурьёзное дело начинать надо в

сумасшедший дом съездить - с Иванов Яковлевичем

посоветоваться»…

- Приехали, - сказал Семён Гирин,

останавливая пролётку возле двухэтажного

кирпичного дома с флигелями. - Вот и

Преображенская больница.

По широкой каменной лестнице с красивыми

чугунными балясинами они поднялись на второй

этаж. В просторном зале после обеда отдыхали

пациенты - читали газеты и журналы, играли в

шашки и карты. Негромко звучало фортепьяно.

Дежурный надзиратель, увидев посторонних,

осведомился, что им угодно и проводил к

начальству.

Исправляющий должность главного врача

Николай Иванович Державин, - уже не молодой,

стройный, с седеющей густой шевелюрой и

пронизывающим собеседника насквозь взглядом -

выслушав их, безапелляционно заявил:

- Во всём виноват надзиратель Селиванов. Это

он принёс в больницу вино. Ну разумеется он не

знал, что оно отравлено. Больше некому. На днях

мне донесли, Селиванов за мзду допускает

некоторые отступления от установленных правил.

253

Досадно, что не успел я уволить этого мерзавца. Но

подчёркиваю, в сговор с неизвестными

злоумышленниками он вступил за пределами,

управляемого мной заведения.