Между тем на нашем участке фронта было затишье, но разведчики ежедневно писали в своих донесениях, что по ночам впереди у немцев слышен рев танковых моторов. Так проходила неделя, другая, доклады повторялись, однако никаких средств усиления к нам не подходило. Сделали перегруппировку: поставили пушечные батареи за селом на прямую наводку метрах в двухстах позади пехоты. Гаубичная батарея осталась на закрытой огневой позиции за поймой Гнилого Тикеча.

Вечерами томились в безделье. На Украине в отличие от Белоруссии села в основном оставались не разрушенными. Саманные хаты не горели, да и партизан тут было меньше, поэтому разрушения могли быть во время боя за село.

Мы размещались в большой хате, где наловчились соломой топить печь и греть в глиняных горшках чай с мятой. Тут подошел день рождения нашего артиллерийского мастера, лейтенанта Файдыша, которого за мягкость характера лейтенантом звали только рядовые, все же прочие - просто Костей. Решили сделать ему сюрприз. Договорились со старшиной, чтобы он не выдавал нам ежедневные сто грамм в этот день розницей, а передал бы все это оптом. Костю под предлогом проверки состояния орудий начштаба отправил на гаубичную батарею, а я занялся кулинарией. Натопил печь, замесил тесто (конечно пресное), намешал маку с сахаром (мак, конечно, тоже не растертый), который нашел в кладовке, и соорудил огромный пирог с вензелями и надписью: "Косте Файдышу 40 лет".

Вечером, когда все собрались и старшина подвез ужин, выпили по сто грамм за Костино здоровье, поздравили его, а потом, когда дело дошло до чая с мятой, я торжественно поставил перед ним, накрытый рушником, огромный пирог. Костя обомлел, он был растроган чуть не до слез. Это же было не дома, у мамы, а на фронте, на передовой, где старшина и баланду-то не всегда мог привезти.

Когда стали есть, то пирог оказался без соли (я забыл посолить тесто), он безбожно крошился, мак сыпался на пол, но все это было такой мелочью, главное же, как символ уважения, эффект присутствия - уже сыграли свою роль. С тех пор при встрече со мной, Костя как-то заговорщически улыбался, глаза его по-отечески влажнели, а рукой он похлопывал меня по плечу, позабыв о субординации, и старался на мгновение притиснуть к себе.

А на рассвете следующего дня, прямо перед нами по всему косогору впереди нашего переднего края, словно сказочная деревня, выросшая из небытия, выстроились немецкие танки, самоходки, бронетранспортеры - более двухсот штук. Немецкая танковая дивизия "Мертвая голова" со средствами усиления шла на прорыв к окруженной нашими войсками группировке под городом Корсунь-Шевченковский. Без артподготовки они медленно двинулись на наши позиции. Наши пушки, стоявшие на прямой наводке, открыли огонь. Пехота наша, очень малочисленная, буквально где-то человек по 10-15 на километр фронта была сразу же смята. Тем более что в небе все время висели итальянские пикировщики. Легкие, они пикировали почти до земли и сыпали мелкие бомбы, создавая впереди танков сплошной ковер взрывов. Наши пушки подожгли несколько танков. Однако силы были не равные. Обнаружив себя, наши пушечные батареи вызвали на себя шквал ответного огня. Часть пушек была разбита, на большей же части были перебиты все бойцы и орудия умолкли. Однако на поле остались гореть десятка полтора немецких танков.

Удар немцев пришелся в стык нашей и соседней дивизии. На наше село они не пошли, так как его разделяла болотистая пойма Гнилого Тикеча. Подавив огонь наших орудий, стоявших на прямой наводке, и обезопасив свой левый фланг, немцы прорвали наш передний край, и уже более стремительно двинулись вперед, на выручку своим окруженным войскам. Впереди колоннами шли танки, за ними самоходные орудия, бронетранспортеры с орудиями на прицепе, машины с мотопехотой. Впереди все так же вились пикировщики, посыпая бомбами все, что вызывало подозрение.

Наши гаубицы вели огонь по колоннам немцев, однако снарядов было мало, огонь был жиденьким и не мог остановить эту бронированную лавину.

Мы оставались на месте, предполагая, что все у нас здесь теперь станет наподобие слоеного пирога: немцы, наши, снова, немцы и снова наши.

Однако немцам, собравшим такой мощный бронированный кулак, не удалось прорваться и деблокировать окруженную группировку. Они не дошли всего четыре километра. Командование наше успело устроить засады из полков противотанковой артиллерии и зенитчиков. Немецкие танки в большинстве своем были сожжены, так и не выполнив поставленной перед ними задачи.

На нашем участке левый фланг переднего края прогнулся в нашу сторону и наши орудия, расчеты которых погибли, оказались на нейтральной полосе.

Началась оттепель. Снег подтаивал, и все поле боя приняло пятнистую черно-белую камуфляжную окраску. Это нам здорово помогло, т.к. несколько ночей подряд мы из-под носа немцев вытаскивали наши пушки.

Доходили до переднего края, дальше ползком по-пластунски со всеми предосторожностями, минуя белые пятна, чтобы не затрещал подмерзший ночью тонкий ледок, добирались до орудия, прижавшись к земле и затаиваясь при вспышке ракет. Там цепляли лямки, впрягались и так же с частыми остановками катили пушки к себе. При обнаружении, справа отвлекающей группой имитировали неудавшуюся разведку, отвлекая огонь на себя. Операция эта, продолжавшаяся три ночи подряд, обошлась благополучно, и все уцелевшие орудия удалось выкрасть с нейтральной полосы без потерь.

Однако буквально через несколько дней, пополнившись боеприпасами и людьми, мы начали теснить немцев. Бои были упорными, затяжными, мы медленно километра по два-три в день вгрызались в оборону немцев, теснили их, выбивали их из траншей, потом из очередного села, и снова из траншей. Так продолжалось недели две, пока еще держалась зима, хоть и с оттепелью, со слякотью, но с ночными заморозками. Так медленно, но, упорно двигаясь, мы протаранили-таки оборону немцев глубиной километров тридцать-сорок. И тут рухнула весна 1944 года, наступил март, стало тепло круглосуточно, дороги раскисли, поля превратились в черное месиво грязи, а дороги в сплошное кладбище немецкой техники. Вдоль дорог одиночками, группами и целыми колоннами попадались подожженные машины, танки, орудия. Немцы драпали, что было мочи, а мы догоняли их так стремительно, как могли, передвигаясь пешком, т.к. вся наша техника тоже из-за бездорожья отстала и вперед шла только пехота, артиллерия на конной тяге (да еще плюс солдатской) и минометчики. Тыловые части отстали, снабжение прекратилось. Весь март и половину апреля мы продвигались, питаясь только, как говорили, с бабкиного аттестата. Заходили к ночи в село, разбредались группами человек по пять-шесть в одну хату и просили хозяйку накормить нас. Хлеба почти не было, но картошка была всегда. Хозяйки хлопотали до поздней ночи, кормили нас, утром обеспечивали завтраком и на дорогу давали вареной картошки и еще, чего бог послал. Вот так мы и шли.