Но недолго нам пришлось так отдыхать. Через три дня (а на них как раз пришелся новый, 1944 год) мы получили приказ двигаться к фронту. Выехали в ночь.

Дивизион наш уже был переведен на механическую тягу. Пушки и гаубицы были на прицепе у мощных Студебеккеров. Под брезентовыми тентами, прижавшись друг к другу, и согреваясь от толчков на разбитой дороге, мы двигались к фронту. Ночью проехали Киев, к утру прибыли в город Васильков, где и задневали. Однако часов в пять вечера, не дожидаясь темноты, выступили дальше.

В эти дни была окружена Корсунь-Шевченковская группировка немцев (где-то одиннадцать дивизий), внешний обвод окружения не имел сплошного фронта, и надо было срочно создавать его. Поэтому нас торопили.

Ехали всю ночь. Утром нашу машину (на прицепе у нее была 122 мм гаубица) завернули в деревню, где были армейские артмастерские. Что-то стряслось с противооткатным устройством гаубицы, и надо было сделать срочный ремонт. Часа через полтора прибыли. Там постояли буквально часа два, пока приводили в порядок нашу гаубицу, и тут же поехали догонять свой дивизион.

К обеду мы стали стремительно приближаться к фронту или фронт приближался к нам. Впереди виднелись дымы пожарищ, трещали пулеметы, раскатисто грохали разрывы снарядов, навстречу мчались подводы наших тыловиков.

Километра три на подъезде к деревне (если не подводит память Баштечки) мы двигались все время под обстрелом немецких самоходок, бивших с

правого фланга. На наше счастье, наверное, у немцев закончились фугасные снаряды, а может быть наполовину скрытую за высоткой нашу машину немцы приняли за танк, но били они все время болванками, которые, не взрываясь, рикошетили от мерзлой земли и с фырчанием перелетали через нашу машину.

Прибыли мы благополучно в самый разгар боя. А было все так: на выручку своим окруженным шла свежая часть немцев. Навстречу им шла маршем же наша дивизия с целью создать на своем участке внешний обвод окружения и не пропустить на выручку окруженным деблокирующих войск немцев. В этой деревне и встретились две колонны. И началась кровавая бойня. Наши пехотинцы были почти без патронов - все только что из эшелона. Наши пушки с неполным боекомплектом - тоже только что с эшелона. Тактикой нашей пехоты стало прятаться за домами и потом внезапно нападать, бросаясь врукопашную. Немцы это скоро поняли и двигались только посередине улицы. Но тут начинали бить те, у кого еще было немного патронов, начинали бить прямой наводкой в упор наши пушки.

Так к вечеру дивизия потеряла половину своего состава, но немцев остановили. В наших руках осталось всего несколько домиков на окраине села, а дальше, еще через несколько дворов - немцы. Наших тоже многих повыбило, и меня тут же определили в связисты.

Вечером, как только стемнело, подъехала наша кухня. Я сбегал в соседний дом, где размещался командир дивизиона со взводом управления, и передал, команду, чтобы шли за ужином. Только мы собрались около кухни, как метрах в двадцати, где шел наш разведчик Сухов с котелками, ахнул снаряд. Никого не зацепило, а Сухова нам с Уржумцевым пришлось после ужина минут сорок, пока рыли яму, разыскивать и собирать по кусочку в плащ-палатку. Это в завершение наших потерь в этот день. Похоронили узелок, все, что осталось от Сухова, тут же, в конце улицы, рядом с дорогой.

Настроение наше было не из лучших. Редко мы несли такие потери. Угнетало то, что у нас не было боеприпасов, и держались мы только на одном неведении немцев о таком нашем положении. Однако к утру подвезли боеприпасы и даже немного пополнили солдатами, собранными из тыловых частей.

А с раннего утра, нацепивши пару катушек провода, телефонный аппарат и автомат, вместе с командиром дивизиона, несколькими разведчиками и пехотинцами мы пошли выбивать немцев из деревни. После нескольких снарядов, бросок вперед, до следующей хаты, очередь из автомата и снова бросок.

Падая и вскакивая, я совсем забыл о своем раненом плече, которое к вечеру я так раздолбил, что оно стало кровоточить через бинты и гимнастерку. Однако к вечеру мы отбили половину села, и немцы теперь были во второй его половине за незамерзающим болотистым ручьем Гнилой Тикеч.

Бой стих где-то уже в полночь. Старшина, видимо, не нашел нас, ужина не было. Завешав окна рядном, зажгли плошку, обследовали хату и кое-что нашли: бутылку мутной самогонки, пожелтевший кусочек сала, в рюкзаках нашлось и несколько сухариков. Слегка пожевали и стали ждать утра.

Вышел во двор, услышал какие-то голоса, прислушался - в погребе. Оказалось - хозяйка с детьми пряталась там и отсиживалась во время боя. Посоветовал ей запастись пищей, водой, пока ночь и сидеть там, пока не очистим от немцев все село.

Немного передремали до утра, а с утра снова мы пошли теснить немцев. Так за три дня выгнали их в поле и где-то в километре за селом стабилизировали фронт.

А позади и слева гремело и грохотало, рвались снаряды и бомбы - шло уничтожение окруженной группировки. Все приданные части усиления от нас ушли туда. Не видно стало ни танков, ни артиллерии, ни Катюш. Осталась наша дивизия только с собственными средствами - одним артполком.

Мне фельдшер сказал при перевязке, что дела мои плохи и что может быть заражение. Рана, вся разбитая, стала хуже, чем три месяца назад загноилась, и вокруг нее стали образовываться гнойные фумаролы. Об этом же он доложил командиру дивизиона и попросил освободить меня на время от всяких работ, поскольку уходить в санбат я отказался. Меня определили в штаб дивизиона и сделали командиром вычислительного отделения, которое и состояло теперь из меня и Бикташева - Уржумцева в эти дни забрали в штаб полка.

В мои обязанности теперь входило выводить батареи на заданные рубежи, наносить их положение на оперативную карту, принимать координаты обнаруженных целей по телефону или рации, готовить данные для стрельбы и передавать их на батареи. После первых выстрелов, командир дивизиона немного корректировал и переходил на поражение. Такое разделение труда позволяло нам в любое время, даже когда командир дивизиона не знал, где стоят его батареи (а это было почти всегда), открывать огонь, прицельный огонь. Скоро мы так сработались, что такое взаимодействие сохранилось у нас до конца войны.