С минуту виллан не мог выговорить ни слова. Он покраснел как рак.

– Мои деньги! – прохрипел он и бросился бежать через луг к своим загонам для свиней.

Идэйн икнула. Толпа разразилась хохотом.

Слава богу, говорила она себе, изучая по очереди еще с полдюжины рук, никто из них не умрет. Хотя одна женщина в понедельник должна упасть, когда понесет корзину со свежевыстиранным бельем, и сломать при этом ногу, а у старика ужасно разболятся зубы, и почти всех их ему суждено лишиться.

К сожалению Идэйн, люди нашли это забавным и принялись вовсю дразнить беднягу.

Когда наступила очередь женщины с дочерью, искавшей подходящего жениха, Идэйн сказала, что ее дочь найдет его только тогда, когда поедет в гости к тетке в соседний городок. Та позаботится о том, чтобы девушка попалась на глаза молодому человеку, весьма завидному жениху, сыну богатого торговца шерстью.

Мать с дочкой еще улыбались, когда Идэйн добавила:

– Но твоя дочь от него забеременеет, и только тогда он с неохотой согласится жениться на ней, потому что его семья будет противиться его браку с твоей дочерью.

Женщина обняла дочь за плечи и повела ее прочь от палатки, крича:

– Что за гадкие вещи ты говоришь молодой невинной девушке! Будь ты проклята, цыганская потаскушка! Что бы ты ни говорила, прикрываясь своим красным платком, а я не дам тебе ни полушки за такое предсказание.

Идэйн в ответ только пожала плечами.

Когда женщина с дочерью шли через поле, Идэйн подумала, а не позвать ли их и сказать, что отец девушки так и не знает, что она не его дочь? Но в последнюю минуту передумала и решила не говорить этого.

После этого гадание ее пошло не так гладко, как раньше: некоторым не нравилось, что Идэйн говорила им нечто, слишком близкое к правде. Например, молодая пара была возмущена, когда она сказала, что один из них бесплоден и у них не будет потомства. В конце концов один человек пошел к священнику и сказал, что нельзя разрешать цыганам заниматься их дьявольским ремеслом.

Вновь поднялся ветер. По небу проносились низкие облака, как это бывает перед бурей. Некоторые вилланы все еще стояли в очереди, дожидаясь предсказания своей судьбы. Наконец они устали стоять, и ветер, налетавший сильными порывами и осыпавший их пылью, прогнал всех домой.

Но Идэйн чувствовала: что-то должно случиться.

Магнус кружил возле торговцев лошадьми, думая о прекрасной конюшне в замке Морлэ и лошадях, которых там столь заботливо разводили. Лошади на ярмарке были неплохими, но ясно было, что они переходили из рук в руки много раз. Особенно это касалось лошадей, предназначенных для верховой езды: они выкатывали глаза, и, казалось, потребуется потратить целые недели, чтобы снова приучить их к седлу. У Магнуса был наметанный глаз, и он тотчас понял, что их гнали табуном много миль днем и ночью и не выезжали, сколько положено.

Кроме Таирова и его табора, на ярмарке были и другие цыгане, торговавшие лошадьми. Сельские жители, не скрывая своего любопытства, таращили глаза на смуглых людей. На севере Англии и в Шотландии «египтяне», как называл их народ, встречались не слишком часто и их практически не знали. Хотя цыгане появились в Англии в первые годы царствования короля Генриха Второго, многие из них последовали с Востока за крестоносцами. Магнусу они были известны довольно хорошо. Некоторое время их было, что блох, в Уэльсе и в Морлэ тоже. Отец Магнуса был к ним снисходителен, пока цыганки не стали яблоком раздора среди местных мужчин.

Магнус ценил цыган как знатоков лошадей, но весьма не одобрял их склонность к мошенничеству. Если городской люд питал к цыганам недоверие, то цыгане отвечали им на это презрением. «Ромалэ», как они называли себя, ненавидели вилланов, которых считали глупыми и настолько жадными, что их ничего не стоило обобрать.

Внимание Магнуса привлек крупный гнедой конь с бочкообразной грудью, выглядевший так, будто готов бежать без устали мили и мили, прежде чем выдохнется. Ее владельцем был ирландец, занимавшийся торговлей лошадьми и постоянно ездивший туда-сюда вдоль северного побережья. Он подошел к Магнусу, когда тот стоял, приложив ухо к вздымающимся ребрам гнедого, прислушиваясь, нет ли звуков, которые свидетельствовали бы, что коня распирает от газов.

Владелец сказал Магнусу, что продает вместе с жеребцом и вороную кобылу.

Когда ирландец назвал цену, Магнус отвернулся и пошел прочь. Но владелец лошадей последовал за ним, будто знал, что торг следует продолжить.

– Один гнедой стоит этого серебра, – заявил ирландец. – Я предлагаю кобылу только потому, что она без ума от него, бедная девочка!

Магнус поневоле рассмеялся.

– Мне не нужна пара голубков, – сказал он, – мне нужна лошадь.

И все же подождал, пока ирландец сел на кобылу и продемонстрировал ее стати. Маленькая лошадка оказалась резвой. Она вскидывала голову и высоко поднимала ноги, будто понимала, что за ней наблюдают, и Магнус был очарован. Он поймал себя на мыслях о Золотой Идэйн. Кобылка ей подойдет. Несколько дней он будет выезжать ее, и она станет пригодной для неопытного всадника. И он не мог не подумать, как они будут смотреться рядом – два прекрасных существа женского пола.

И вдруг он поймал себя на том, что представляет себе картину, как большой гнедой жеребец покрывает маленькую вороную кобылку. Ему было известно, что жеребцы в любовном пылу кусают и лягают кобыл, стараясь заставить их встать на колени, и только потом покрывают их. У этого жеребца орган был огромный, и Магнус подумал, что кобылка для него слишком мала и изящна.

Магнус внезапно почувствовал, что чресла его будто охватило пламя. Вид жеребца и кобылы всколыхнул в его памяти воспоминание о том, как они занимались с Идэйн любовью в лесу, и тут же Магнус подумал о том, что она может делать сейчас в повозке. Там никого нет, кроме этого чертова живучего тамплиера!

Магнус расплатился с ирландцем. Когда он отсчитывал деньги, общее внимание было привлечено дракой, завязавшейся возле овечьих загонов.

– Они всегда – источник неприятностей, – сказал ирландец, указывая кивком на дерущихся. – Хотел бы я, чтобы их совсем выгнали из страны. Чертовы попрошайки!

Он говорил, конечно, о цыганах. Магнус вскочил на спину гнедого и подождал, пока тот успокоится и перестанет лягаться, потом уселся поудобнее и взял у ирландца поводья вороной кобылки.

Как раз в этот момент он и увидел Тайроса и других цыган, улепетывающих со всех ног.

– Есть у нее кличка? – спросил Магнус.

– Подойдет любая, подойдет любая, сэр! – крикнул ирландец. – Лошадка будет благонравной и послушной, если наездник сумеет с ней справиться, можете быть спокойны.

Магнус поддал пятками в бока своему гнедому и тронулся вперед. Он знал подходящего наездника для этой кобылки. Кобылы и жеребцы и их любовные отношения! Голова его кружилась при мысли об этом. Все, что ему нужно сейчас, – это несколько минут мира и покоя.

Идэйн увидела, что цыгане возвращаются. Они спешили через поле, а за ними ехал Магнус верхом на гнедом жеребце, ведя в поводу маленькую вороную кобылку. Он осадил своего гнедого перед повозкой, оглядывая небольшую группу людей, собравшихся возле нее. Бросив всего лишь один взгляд своих золотисто-карих глаз, он мгновенно охватил их всех. Что-то было не так, и Идэйн сразу поняла это.

– В путь! – крикнул он ей, заглушая шум ветра.

Мила торопливо отвязывала мулов и впрягала их в повозку. В отдалении была видна толпа, спешившая к ним через луг.

И, словно порыв ветра, по толпе, окружавшей «гадалку», пробежал ропот недовольства. Слышались приглушенные выкрики, повторявшие одно только слово – «ведьма!».

– Ты взяла мои деньги! – крикнул кто-то. – Отдай их обратно!

Магнус кружил на своем жеребце, ожидая, когда повозки тронутся. Тайрос уже приближался к ним по дороге из Киркадлиза. Вторая цыганка подбежала к Миле помочь ей запрячь мулов. Идэйн швырнула горсть медных монет в толпу вилланов. Они на минуту забыли о своем недовольстве и бросились их подбирать.