Конечно, все это ее неопытность, потому что ей была знакома только размеренная и спокойная жизнь монастыря, где она ничего не узнала о том, как ведут себя люди за его стенами. Ей и в голову не приходило, что нужно было бы самой подойти к энергичному молодому рыцарю и заговорить с ним, убедить его взять ее на корабль.

Но потом девушка подумала, что невозможно даже помыслить о подобном. Она могла бы сравнить себя с человеком, с которого заживо содрали кожу, потому что ей, не привыкшей к жизни вне стен монастыря, было трудно в миру, и ей казалось, что каждый ее нерв отзывается на соприкосновение с этим сложным и тяжким миром. И непохоже было, что он станет лучше.

Яркий свет и бьющий в лицо ветер слепили ее, и Идэйн закрыла глаза. Сквозь рев моря слышались крики моряков, ставивших кожаный парус.

Она не могла допустить, чтобы это случилось. Как только парус поставят, будет трудно повернуть судно обратно к берегу среди волн, увенчанных белыми шапками пены. Идэйн облизнула губы, продолжая думать о молодом рыцаре.

Было не очень-то разумно взывать к нему, но у нее не было другого выбора: она и так ждала слишком долго. Идэйн опасалась, что потом ей будут задавать вопросы, а возможно, на нее посыплются и обвинения.

И все же следовало что-то предпринять.

Идэйн знала, что зов похож на шепот прямо в ухо того, к кому он обращен, и что противиться этому шепоту невозможно.

И девушка со вздохом воззвала к дарованной ей силе.

Моряки ритмично нажимали на весла. Ветер уже был подхвачен наполовину поднятым парусом, и вдруг неожиданно молодой сборщик податей резко поднял руку. Его крик заглушил рев бури, и все же изумленные моряки повернули обратно, увидев, что кормщик изменил курс. Кожаный парус, теперь уже не надуваемый ветром, хлопал у них за спиной.

На гребне песчаной дюны один из людей управляющего закричал:

– Он сделал это! Он возвращается!

И девушка, до этой минуты сидевшая неподвижно, вдруг поднялась, будто только и ждала этого, и они увидели, как ее плащ затрепетал на ветру.

Управляющий де Бриза резко дернул поводья мула, заставив животное повернуть, и крикнул своим спутникам, чтобы они поспешили за ним. Ветер был пронизывающим, но затылок и шея его заледенели не от этого, а от тягостного предчувствия.

Итак, этот молодой рыцарь все-таки вернулся за ней! Он бы не поверил, если бы не видел этого собственными глазами. Пресвятая Матерь Божия! Казалось, эта девушка сумела через бурное море донести до рыцаря свое желание и повелела ему повернуть назад!

Управляющий поддал мулу пятками под ребра, и испуганное животное рванулось вперед. Управляющий не мог больше здесь оставаться. Нужно как можно скорее убраться подальше от берега!

И от этого молодого глупца, которого она околдовала и который теперь возвращался за ней.

Высокий рыцарь пробирался между гребцами, шатаясь из стороны в сторону в такт движению судна. Он тщетно пытался изловить двух свиней, вырвавшихся из загородки для скота. Судно между тем то высоко взлетало на волнах Ирландского моря, становясь почти вертикально и едва не касаясь кормой воды, то ныряло носом отвесно вниз, к подножию очередной волны.

Эта качка, казалось, не мешала морякам грести. Они сильно и ритмично налегали на весла, не смущаясь тем, что порой им не удавалось достать ими до поверхности воды. Но высокому рыжеволосому рыцарю время от времени приходилось хвататься за мачту, чтобы его не смыло за борт.

Идэйн со своего места на корме из-под низко надвинутого капюшона наблюдала за ним. Этот рослый молодой рыцарь увез ее от похитителя де Бриза, желавшего выдать ее замуж за виллана только для того, чтобы затащить в свою грязную постель. Но она все еще не понимала, почему этот длинноногий и широкоплечий молодой воин, завсегдатай турниров, был, по всей видимости, избран послужить орудием ее спасения. Он выглядел слишком молодым и не казался особенно опытным в деле, которым занимался. Но, несмотря ни на что, Предвидение, которое таилось где-то в самой глубине ее существа, настоятельно заверяло ее, что все обернется к лучшему.

Идэйн смотрела, как рыцарь нырнул под скамью, пытаясь схватить поросенка. Ее спаситель, вне всякого сомнения, не привык плавать на грузовых судах, так же как и к такому низкому занятию, как охота на беглых домашних животных, Идэйн разглядывала его красивое, надменное, с тонкими чертами лицо. Сейчас, когда брови его сошлись в одну линию, он казался раздраженным и хмурым. Ветер донес до нее его брань, когда свинье удалось проскользнуть между ногами гребцов, забавлявшихся затруднениями своего капитана. Некоторые из них открыто улыбались во весь рот.

Но Идэйн не смеялась.

Тогда, на берегу, она ждала, что молодой лорд скажет ей хоть слово. Но он просто подошел к ней, схватил на руки и понес через бурные прибрежные воды, так ничего и не сказав. Потом перегнулся через борт, посадил ее на корме на мешки с зерном и, подтянувшись, взобрался на корабль сам. А затем и он и вся команда занялись неотложными делами, стараясь направить корабль по нужному курсу, и ни один из них даже не взглянул на нее.

Но ей было о чем беспокоиться, думала Идэйн. Большинство людей, заслышав ее зов, обычно испытывали чувство какого-то неудобства, неловкости, но иногда, пытаясь дать хоть какое-то объяснение, говорили, будто в голову им неожиданно пришла мысль отправиться в определенное место и совершить определенное деяние, смысл и цель которых они, как это им смешно, забыли.

Возможно, этот высокий рыцарь даже и не подумал об этом. Конечно, такой мускулистый и сильный мужчина, как он, должен был сначала действовать, а уж потом рассуждать. Вероятно, так он и делал. Возможно, он даже и не задался вопросом, почему повернул корабль к берегу и забрал ее.

Идэйн смахнула с лица соленые брызги. Ирландское море зимой было не самым гостеприимным местом: серая вода покрыта шапками пены, которые моряки прозвали «белыми лошадьми». Только господь бог и святые угодники знали, куда плыл корабль, закусив губу, подумала Идэйн.

Она сложила под плащом руки и содрогнулась при мысли, что чуть было не упустила счастливый случай, потому что ждала слишком долго, прежде чем призвать рыжеволосого рыцаря.

Она не очень часто призывала людей и, как правило, делала это не ради себя, а чтобы помочь. Например, когда старая монастырская садовница сестра Жанна-Огюста столь увлеклась своими овощами, что забыла о молитвенном собрании и чуть было не опоздала. Тогда Йдэйн позвала ее, и сестра Жанна-Огюста почти тут же бросила свой огород и прибежала в часовню, где уже собрались все монахини монастыря Сен-Сюльпис. Сестра Жанна-Огюста подняла кверху свои жирные ручки и прерывистым голосом закричала, что совершенно не понимает, почему очутилась здесь, – она попросту забыла, зачем пришла! Будто мысль о молитвенном собрании ни с того ни сего пришла ей в голову только сейчас.

А потом сестра Жанна-Огюста огляделась по сторонам своими близорукими глазками и поняла, находится как раз там, где ей и надлежало быть в этот час. И что она, несмотря на свою забывчивость, каким-то образом ухитрилась прибежать сюда вовремя, хоть и в последнюю минуту. Да, сестра Жанна-Огюста сказала, что ей показалось, будто на ухо ей кто-то стал нашептывать, чтобы она не забывала своих обязанностей, дабы не навлечь на себя недовольство аббатисы Клотильды, чтобы той не пришлось потом наложить на нее епитимью!

Благословенны мы, говорила сестра Жанна-Огюста, ангелы присматривают за глупцами. А иначе ей никогда не удалось бы попасть туда, куда следовало. Кроме, конечно, мест, которые она особенно любила таких, например, как монастырская кухня и огород.

По правде говоря, Идэйн решила, что то, что она призвала сестру Жанну-Огюсту, было более чем благословенным делом, поскольку, когда сестра Жанна-Огюста по забывчивости пропускала службу и ее наказывали за это, все монахини переживали за нее. Аббатиса Клотильда накладывала такую епитимью, которую сестра Жанна-Огюста особенно ненавидела: она должна была четыре часа молиться на своих жирных коленях ночью, в полной темноте, совсем одна, когда все еще спали, кроме привратника, и в каждом скрипе и каждой тени таилось что-то пугающее – сонмы демонов, а может, кое-что похуже. Даже здесь, в часовне. Потому-то Идэйн и сказала себе: а почему бы не послать краткую весточку сестре Жанне-Огюсте, в поте лица трудившейся в своем огороде и пребывавшей в блаженном неведении, как бежит время?