Проплывал, иногда с ватерлинией вровень,

Где сливались, дробились, меняли места

Первозданные ритмы, где в толще прибоя

Ослепительные раздавались цвета,

Пробегая, как пальцы по створкам гобоя.

Я знавал небеса - гальванической мглы,

Случку моря и туч, и буранов кипенье,

И я слушал, как солнцу возносит хвалы

Всполошенной зари среброкрылое пенье.

На закате, завидевши солнце вблизи,

Я все пятна на нем сосчитал. Позавидуй!

Я сквозь волны, дрожавшие как жалюзи,

Любовался прославленною Атлантидой.

С наступлением ночи, когда темнота

Становилась внезапно тошней и священней,

Я вникал в разбившиеся о борта

Предсказанья зеленых и желтых свечений.

Я следил, как с утесов, напрягших крестцы,

С окровавленных мысов, под облачным тентом,

В пароксизмах прибоя свисали сосцы,

Истекающие молоком и абсентом.

А вы знаете ли? Это я пролетал

Среди хищных цветов, где, как знамя Флориды,

Тяжесть радуги, образовавшей портал,

Выносили гигантские кариатиды.

Область крайних болот... Тростниковый уют

В огуречном рассоле и вспышках метана

С незапамятных лет там лежат и гниют

Плавники баснословного Левиафана.

Приближенье спросонья целующих губ,

Ощущенье гипноза в коралловых рощах,

Где, добычу почуяв, кидается вглубь

Перепончатых гадов дымящийся росчерк.

Я хочу, чтобы детям открылась душа,

Искушенная в глетчерах, штилях и мелях,

В этих дышащих пеньем, поющих дыша,

Плоскогубых и золотоперых макрелях.

Где Саргассы развертываются, храня

Сотни бравых каркасов в глубинах бесовских,

Как любимую женщину, брали меня

Воспаленные травы - в когтях и присосках.

И всегда безутешные, - кто их поймет,

Острова под зевающими небесами,

И раздоры, парламентские, и помет

Глупышей - болтунов с голубыми глазами.

Так я плавал. И разве не стоило свеч

Это пьяное бегство, поспеть за которым,

Я готов на пари, если ветер чуть свеж,

Не под силу ни каперам, ни мониторам.

Пусть хоть небо расскажет о дикой игре,

Как с налету я в нем пробивал амбразуры,

Что для добрых поэтов хранят винегрет

Из фурункулов солнца и сопель лазури,

Как летел мой двойник, сумасшедший эстамп,

Отпечатанный сполохами, как за бортом,

По уставу морей, - занимали места

Стаи черных коньков неизменным эскортом.

Почему ж я скучаю? Иль берег мне мил?

Парапетов Европы фамильная дрема?

Я, что мог лишь томиться, за тысячу миль

Чуя течку слоновью и тягу Мальстрема.

Забываю созвездия и острова,

Умоляющие: оставайся, поведав:

Здесь причалы для тех, чьи бесправны права,

Эти звезды сдаются в наем для поэтов.

Впрочем, будет! По-прежнему солнца горьки,

Исступленны рассветы и луны свирепы,

Пусть же бури мой кузов дробят на куски,

Распадаются с треском усталые скрепы.

Если в воды Европы я все же войду,

Ведь они мне покажутся лужей простою,

Я - бумажный кораблик, - со мной не в ладу

Мальчик, полный печали, на корточках стоя?

Заступитесь, о волны! Мне, в стольких морях

Побывавшему, мне ли под грузом пристало

Пробиваться сквозь флаги любительских яхт

И клейменых баркасов на пристани малой?

В 1935 г. появился перевод Б. Лившица:

Когда бесстрастных рек я вверился теченью,

Не подчинялся я уже бичевщикам:

Индейцы-крикуны их сделали мишенью,

Нагими пригвоздив к расписанным столбам.

Мне было все равно; английская ли пряжа,

Фламандское ль зерно мой наполняют трюм.

Едва я буйного лишился экипажа,

Как с дозволения Рек понесся наобум.

Я мчался под морских приливов плеск суровый,

Минувшею зимой, как мозг ребенка, глух,

И Полуострова, отдавшие найтовы,

В сумятице с трудом переводили дух.

Благословение приняв от урагана,

Я десять суток плыл, пустясь, как пробка, в пляс

По волнам, трупы жертв влекущим неустанно,

И тусклых фонарей забыл дурацкий глаз.

Как мякоть яблока моченого приятна

Дитяти, так волны мне сладок был набег;

Омыв блевотиной и вин сапфирных пятна

Оставив мне, снесла она и руль и дрек.

С тех пор я ринулся, пленен ее простором,

В поэму моря, в звезд таинственный настой,

Лазури водные глотая, по которым

Плывет задумчивый утопленник порой.

И где, окрасив вдруг все бреды, все сапфиры,

Все ритмы вялые златистостью дневной,

Сильней, чем алкоголь, звончей, чем ваши лиры,

Любовный бродит сок горчайшей рыжиной.

Я знаю молнией разорванный до края

Небесный свод, смерчи, водоворотов жуть,

И всполошенную, как робких горлиц стая,

Зарю, и то, на что не смел никто взглянуть.

Я видел солнца диск, который, холодея,

Сочился сгустками сиреневых полос,

И вал, на древнего похожий лицедея,

Объятый трепетом, как лопасти колес.

В зеленой снежной мгле мне снились океанов

Лобзания; в ночи моим предстал глазам,

Круговращеньем сил неслыханных воспрянув,

Певучих фосфоров светящийся сезам.

Я видел, как прибой - коровник в истерии,

Дрожа от ярости, бросался на утес,

Но я еще не знал, что светлых ног Марии

Страшится Океан - отдышливый Колосс.

Я плыл вдоль берегов Флорид, где так похожи

Цветы на глаз пантер; людская кожа там

Подобна радугам, протянутым, как вожжи,

Под овидью морей к лазоревым стадам.

Болота видел я, где, разлагаясь в гнили

Необозримых верш, лежит Левиафан,

Кипенье бурных вод, взрывающее штили,

И водопад, вдали гремящий, как таран.

Закаты, глетчеры и солнца, лун бледнее,

В заливах сумрачных чудовищный улов:

С деревьев скрюченных скатившиеся змеи,

Покрытые живой коростою клопов.

Я детям показать поющую дораду

Хотел бы, с чешуей багряно-золотой.

За все блуждания я ветрами в награду

Обрызган пеной был и окрылен порой.

Порой, от всех широт устав смертельно, море,

Чей вопль так сладостно укачивал меня,

Дарило мне цветы, странней фантасмагорий,

И я, как женщина, колени преклони,

Носился, на борту лелея груз проклятый,

Помет крикливых птиц, отверженья печать,

Меж тем как внутрь меня, сквозь хрупкие охваты,

Попятившись, вплывал утопленник поспать.

И вот, ощеренный травою бухт, злодейски

Опутавшей меня, я тот, кого извлечь

Не в силах монитор, ни парусник ганзейский

Из вод, дурманящих мой кузов, давший течь;

Я, весь дымящийся, чей остов фиолетов,

Я, пробивавший твердь, как рушат стену, чей

Кирпич покрылся сплошь - о лакомство портов!

И лишаями солнц, и соплями дождей;

Я, весь в блуждающих огнях, летевший пулей,

Сопровождаемый толпой морских коньков,

В то время как стекал под палицей июлей

Ультрамарин небес в воронки облаков;

Я, слышавший вдали, Мальштрем, твои раскаты

И хриплый голос твой при случке, бегемот,

Я, неподвижностей лазурных соглядатай,

Хочу вернуться вновь в тишь европейских вод.

Я видел звездные архипелаги в лоне

Отверстых мне небес - скитальческий мой бред:

В такую ль ночь ты спишь, беглянка, в миллионе

Золотоперых птиц, о Мощь грядущих лет?

Я вдоволь пролил слез. Все луны так свирепы,

Все зори горестны, все солнца жестоки,

О, пусть мой киль скорей расколет буря в щепы,

Пусть поглотят меня подводные пески.

Нет, если мне нужна Европа, то такая,

Где перед лужицей в вечерний час дитя

Сидит на корточках, кораблик свой пуская,

В пахучем сумраке бог весть о чем грустя.

Я не могу уже, о волны, пьян от влаги,