Алкаш пожал плечами. Ну, конечно! Откуда ему знать Погорельского? «Все равно с ним полезно поговорить и кое-что выведать», — подумал я. А чтобы речь Алкаша лилась свободнее, наполнил его стакан. И сделал это напрасно. Собеседник мой совсем захмелел и заплетающимся языком с трудом выговаривал слова.

— Ты где мат… мат… Тьфу, мать твою!

— Материализовался? — подсказал я.

— Верно! Где появился?

— Вон там, около реки.

— Тогда понятно… Ик! Понятно, почему похож на водяного. Искупали? Меня русалки тоже чуть не утопили. Во стервы! Мне сейчас надо туда. Но боюсь.

— А зачем надо?

— У них есть сведения, что там должен мат… Тьфу, мать твою! Должен появиться исторический… Этот… Штурм… Штурм…

— Штурмбанфюрер?

— Он, подлюга! За доставку обещали орден.

— А зачем он им нужен?

— Пытатель им нужен, — шепнул Алкаш. — При допросах.

— Здесь же чертей до черта!

— Черти слабаки, сейчас сам увидишь. — Алкаш обернулся к сосне, где по-прежнему сидели вороны, и крикнул: — Эй, вы! Носач! Мефодий! Ко мне!

Вороны каркнули, спрыгнули на землю и превратились в чертей, в традиционных слуг дьявола — с рогами и копытами, с коричневой шерстью, пахнущей серой. Один из них — высокий и худой — обладал унылой лошадиной физиономией и большим, висячим, как банан, носом. Видимо, это и есть Носач. В противоположность ему Мефодий — коренаст, широколиц и курнос.

Черти подскочили и наставили на меня сверкнувшие на солнце вилы.

— Видел? — Алкаш засмеялся. — Вилы! Ничего умнее не придумали.

Однако вилы касались моих плеч и портили мне настроение. К счастью, чертей отвлекло одно странное происшествие.

Из леса выскочило существо, похожее на черта, но гораздо меньших размеров. Увидев нас, жалкое и плюгавое создание заметалось и запрыгало. Кинулось было в лес, но, взвизгнув от ужаса, отскочило обратно.

— Мелкий бес! — закричал Мефодий. — Лови его!

В охоте принял участие и Алкаш. Покачнувшись, он упал, но сумел схватить беса за хвост. Мефодий вцепился в рога, а в лапах Носача неведомо как оказались ремни и веревки.

Вскоре туго связанный бес валялся у машины и жалобно скулил. Над ним склонился Носач, нюхнул и отвернулся с величайшим омерзением.

— Какая гадость!

— Видел? — подмигнул мне Алкаш. — Стыдятся они своего родства с мелкими бесами. Соберут десятка два, свалят в кучу и сожгут.

Мефодий и Носач, засунув мелкого беса в багажник, снова наставили на меня вилы.

— Этого туда же? В багажник?

— Сдурели, — рассердился Алкаш. — Мне за него медаль дадут. Вам надо иметь при нем приличный вид. Человеческий! Это же персонаж исторический.

Услышав, что я персона историческая, черти с любопытством взглянули на меня и приняли человеческий образ. Передо мной стояли мушкетеры времен кардинала Ришелье. Рослый Носач мог бы сойти за Портоса, если бы не сутуловатость и непомерно большой нос. Щеголеватый Мефодий то и дело поглаживал эфес шпаги, поправлял богато расшитый пояс и улыбался. Форма мушкетера, видать, ему очень нравилась.

— А ну, проваливайте, — махнул рукой Алкаш. — Не мешайте нам.

Мушкетеры уменьшились, вновь обратились в ворон, взмахнули крыльями и уселись на прежнее место — на нижние ветви сосны.

— Видел? — весело спрашивал Алкаш, хвастаясь своей властью над чертями.

Власть, однако, оказалась призрачной. Речь Алкаша становилась все более бессвязной, но я все же выяснил, что Мефодий и Носач действительно его слуги. Но одновременно и конвоиры. Они неотступно следовали за ним, жили в одной квартире и по малейшему подозрению в неблаговидных намерениях могли доставить в ЦДП. Что это такое — не знаю. Но когда Алкаш, с трудом ворочая языком, выговаривал «цедепе», он бледнел. И ужас этот невольно передавался мне.

Для храбрости я выпил еще полстакана водки, потом еще… Дальнейшее помню смутно. Кажется, мы с Алкашом обнимались, клялись в вечной дружбе и, как это частенько бывает, тут же подрались.

Опомнился я, когда в голове зазвенело, а из глаз посыпались искры. Мефодий, стукнувший меня копытом по лбу, стоял рядом и волосатой лапой поддерживал за плечи. Рога и копыта исчезли, и на меня с презрением и насмешкой смотрел уже Мефодий-мушкетер.

— Эх вы, а еще люди. Напились, как свиньи.

Обмякшего Алкаша держал за шиворот Носач. Брезгливо обнюхав его, он пробормотал:

— Свиньи. Возись теперь с ними.

— Ничего, — усмехнулся Мефодий. — Мы их в цедепе. Там они очнутся.

— Не смеете, — встрепенулся Алкаш.

Ужас перед ЦДП был так велик, что Алкаш на миг протрезвел. Он засуетился, усадил меня и своих конвоиров в машину и взялся за руль. Машина, однако, виляла, шарахаясь из стороны в сторону, наконец съехала во влажную луговину и забуксовала. Водитель бессильно уронил голову на руль.

— Говорил же, — уныло гнусавил Носач. — Возись теперь.

Черти вышли из машины, подхватили ее с двух сторон, и… У меня сердце зашлось от страха, когда увидел, что летим высоко в поднебесье. От толчка Алкаш очнулся, равнодушно посмотрел на проплывающие внизу облака и, сплюнув, снова уронил голову на руль.

«Привык уже, — шевельнулась у меня злая мысль. — Как же, старожил!»

Машина приземлилась около высокого здания. Мефодий ввел меня в вестибюль, сзади плелся Алкаш и кричал:

— Доставлю! Я сам!

— Сначала выспись, — прогнусавил Носач.

Поднялись на лифте, шли какими-то запутанными коридорами. Меня бережно передавали из рук в руки и наконец усадили перед огромным экраном. На нем заплясали искры, поползли разноцветные полосы.

«Мои нервные токи, — мелькали догадки. — Это что? Проверяют на бесчеловечность? А, плевать!»

Рядом стояли какие-то люди. Но люди ли? Нет, не боялся я их нисколько. В груди бродила хмельная отвага. Я был смел до дерзости и несколько уязвлен: окружающие вели себя, как мне казалось, не слишком учтиво. Они тыкали в меня пальцами, жестикулировали и о чем-то громко спорили. До моего затуманенного сознания доходили лишь обрывки фраз.

— Сейчас бесполезно… Все его импульсы перепутались.

— Исторический?

— Несомненно… Это человек.

— Уверены? Почему?

— Хотя бы потому, что он пьян… — Я ожидал, что говорящий скажет «как свинья», но услышал еще более оскорбительное: — Он пьян, как человек.

— Это Алкаш его…

— Я не Алкаш! — взвился я. — Не путайте меня с ним. Я Пьер Гранье, известный писатель-фантаст и композитор. Это ты Алкаш!

Я ткнул пальцем в полного субъекта с красными губами и плюнул ему в лицо. Субъект злобно зарычал. Сжав кулаки, он шагнул ко мне, но сдержался и отошел в сторону.

Ко мне отнеслись терпимо. Кажется, даже уговаривали, пытались снова усадить в кресло. Особенно обходительной была молодая блондинка с нежным голосом и до того красивая, что я, взмахнув кулаком, закричал:

— Не притворяйся. Знаю, кто ты. Ты ведьма!

— Уведите его! — послышался чей-то повелительный голос. — Пусть проспится.

Проснулся я утром следующего дня в светлой уютной комнате. Сознание было ясным, но настроение — хуже не придумаешь. «Что я натворил вчера? — с отвращением вспоминал я. — А впрочем, все к лучшему. Они убедились, что я подхожу им, что я достаточно… Как это у них? Бесчеловечен?»

Немного побаливала голова. Умывшись, почувствовал облегчение и стал одеваться. Отлично отутюженная одежда лежала на стуле, ботинки были начищены до блеска. Кто это постарался? Невидимые слуги? Мои конвоиры?

Я сел за стол и неуверенно произнес:

— Эй! Есть кто-нибудь?

Перед столом бесшумно возникли два субъекта. Пышные эполеты на плечах, сапоги со шпорами, сабли… «Э, да мне достались гусары времен Кутузова», — усмехнулся я, и настроение почему-то начало повышаться. Одному из субъектов — высокому и стройному, с лихо закрученными усами — подходит, пожалуй, имя Усач. Другого, пониже ростом, но кряжистого, я мысленно назвал Крепышом.

— Чего изволите? — вежливо спросил Усач.

— Вы… черти?