Первым сообразил, в чем дело, тот самый мальчик, который несправедливо обвинил Тинку-Льдинку в обмане.

— Ребята! Это же снегурочка!

Трех и четырехлетние малыши счастливо взвизгивали, скакали и картаво восклицали:

— Снегулочка! Снегулочка!

Но что возьмешь с этих несмышленышей? Более взрослые ребята с грустью озирались вокруг: опустели, осиротели снежные поля. Даже смешливая Вика притихла, а грудь Василя сжало такое горе, что в глазах защипало. Боясь расплакаться при ребятах, он побежал домой. И только здесь дал волю слезам.

— Василек, что с тобой? — спросила мама.

— Снегурочка, — всхлипнул мальчик. — Умерла снегурочка.

Мама и папа утешили: снегурочка и другие стихийные существа никогда не умирают; они вечны, как вечна сама природа.

Может быть, взрослые правы, — подумал на другой день Василь. Но от этого все равно не легче. Андрей признался, что он тоже ревел дома вовсю. Вика ободряла друзей, как могла: «Такое, — говорила она, — случается почти со всеми».

Однажды под Новый год Вика принесла весть: к ним на большую загородную елку приходила снегурочка с дедом Морозом. Но то была совсем другая снегурочка — застенчивая и тихая. А Василь тосковал именно по Тинке-Льдинке, озорной и шумной, как снежная метель.

Ранним утром, когда над полями еще висела мгла, Василь вышел за село и остановился у той самой рощи.

— Тинка-Льдинка, где ты? — тихим голосом спросил он. — Покажись!

Но угрюмо молчали деревья, тихо в сумеречных полях. В космическом беззвучии, пульсируя в ледяных высотах, догорали перед рассветом последние звезды. И такой заброшенностью веяло от холодных высот и равнин, что на глазах мальчика навернулись слезы.

Но вот порозовели макушки снежных барханов, встающее солнце алыми брызгами расплескалось на пушистых шубах деревьев, на мохнатых шапках кустов. И все вокруг ожило и заулыбалось! Улыбались сугробы, сверкали и смеялись нарядившиеся в хрусталь березы. И даже в серебристой поземке звенел серебристый смех.

Василь счастливо ахнул: это же снегурочка! Живая, искристо озорная снегурочка!

— Здравствуй, Тинка-Льдинка! — воскликнул он и помчался поделиться радостью с мамой и папой.

С тех пор рощу эту Василь так и называл: Тинка-Льдинка. Даже летом, когда роща, давно сбросив белую снежную шубу, оделась в зеленое платье. В жаркие дни, как ни спешили друзья к Кувшину, они обязательно сворачивали сюда. И снегурочка-роща встречала их ласковой прохладой.

А за рощей, за этой звеневшей листвой и птичьими голосами Тинкой-Льдинкой, ярким многоцветьем открывалась степь — модница тетя Зина. Ребята часто слышали ее далекий певучий голос, иногда встречались, когда она становилась девушкой с приветливым и ясным лицом. Друзья делились с тетей Зиной новостями, спорили о цветах и звездах. Но о беседах с феей весенних лугов ничего не говорили Кувшину, опасаясь вызвать с его стороны град насмешек.

Однако ни снегурочка, ни Кувшин, ни тетя Зина — никто так не владел душой Василя, никто так не занимал его мысли и чувства, как таинственный Пастух. Однажды, еще затемно, мальчик прокрался за околицу и в предутреннем мглистом мареве увидел плавающие силуэты лошадей. Чуть в стороне на сухом пригорке, где всегда цветет иван-чай, сидел человек и тихо наигрывал на свирели — пробовал, видимо, какую-то новую мелодию. Какой человек — не разглядеть и не разгадать. Близкое присутствие мальчика обеспокоило его. Он встал и ушел в поле.

Василь кинулся за ним… Но только метелки трав колыхнулись и тень неясная мелькнула во мгле. Клубы тумана еще, казалось, хранили его дыхание и в травах будто слышался шорох шагов. Но самого Пастуха нет.

Мальчик чуть не заревел от досады, а днем часто спрашивал взрослых: как поговорить с Пастухом или хотя бы увидеть его? Но те только разводили руками.

А тут вскоре вокруг села возникла блуждающая зона. И снова загадки! Папа говорил, что в зоне, в радиусе до ста километров, биосфера освобождается от недобрых гостей.

— От колдунов и ведьм? — спросил Василь.

— И от многих других. Уходят они через зону невидимками, в виде сгустков информации. И только где-то в далеком прошлом материализуются. Толком мы не знаем. Незваные гости ночью на короткое время могут становиться видимыми и осязаемыми и здесь. Сфера Разума как бы в нерешимости: выбрасывать их в прошлое или нет. Но эти временные пришельцы не опасны — биосфера не даст людей в обиду.

— А правду говорят, что зона — болезнь биосферы?

— Да, малыш. И пока мы не знаем, как помочь природе избавиться от нее.

В жизни полей и рощ ничего не изменилось, будто блуждающей зоны и не было. Все так же сияли росы по утрам, пели птицы, и стрекозы электрическими разрядами мелькали в знойных камышах. Все так же требователен и насмешлив Кувшин, добра и приветлива фея весенних лугов. Люди понесли, однако, утрату, единственную, но горькую — исчез Пастух. На время или навсегда — этого никто не знал.

Василь теперь редко виделся со своим другом. Осенью Андрей собирался идти в первый класс. А до этого он должен с одногодками совершить многодневное кругосветное путешествие. Ребята побывают в джунглях Амазонки и в парках Гренландии, в американских прериях и в высокоствольных эвкалиптовых лесах Австралии. Они получат предварительное знакомство с жизнью многоликой Сферы Разума, или, как ее называли по старинке, — Биосферы… Именно из ее Памяти и приходят сейчас в блуждающей зоне странные и пугающие пришельцы.

Василь, однако, не остался один — он подружился с Викой. Странная это была дружба, временами и колючая. Острая на язычок девочка то и дело обжигала насмешками и обидными кличками — на них она была просто неистощима.

— Крапива! — обиженно восклицал Василь и сторонился девочки.

А та ходила с понурым видом и жалобным голосом просила:

— Прости меня. Ничего не могу с собой поделать. Такой уж родилась.

И Василь прощал. С ней все же интересно и весело.

В один из дней Андрей был свободен, и друзьям захотелось вместе с городскими ребятами поиграть в кузнечики. В куртках с антипоясами они, подобно кузнечикам, поскакали на запад. Прыгнув, километров через двадцать снижались, в гулких лесах аукали и, собравшись вместе, совершали новый прыжок. Наконец залетели совсем далеко. Наряду с привычными березами и кленами все чаще попадались гладкоствольные громадные буки, ветвистые платаны.

На большой поляне цвели невиданно крупные васильки и в траве меж стеблей скользили странные голубые блики. Ребята притаились за кустом и стали наблюдать. Чашечки цветов мерцали — оттуда язычками пламени выскакивали крохотные человечки.

— Васильковые эльфы, — прошептала Вика.

Одетые в разноцветные штанишки и куртки, васильковые духи закружились в танце. Один из них, в коротком синем плаще, выплясывал так старательно и забавно, что Василь чуть не рассмеялся.

Эльфы вдруг засуетились, вскочили в чашечки цветов, мелькнули голубыми мотыльками и пропали. Испугали их люди, буквально упавшие с неба. Они собрались на краю поляны и начали о чем-то совещаться. К ребятам подошел высокий светловолосый человек.

— Помешали вам, — извинившись, сказал он. — Но мы уйдем, как только местный лес изготовит по нашему проекту вот эту вещь.

Человек развернул свиток с объемным рисунком.

— Дельфин! — воскликнул Василь.

— Не дельфин, а космический корабль, — солидно поправил Андрей.

— Оба вы правы, — улыбнулся человек. — Детально разработанную идею корабля мы передали в Память биосферы. Она сейчас овеществит ее, представит в металле и пластике.

Верхушки деревьев слегка закурились. Дрожащие струи силовых полей, словно влажные испарения в знойный день, потянулись вверх. Там, в поднебесье, они потемнели и сплелись в сизое облако, похожее на исполинского дельфина. И даже на борту космического дива засветилась надпись: «Дельфин».

— Здорово! — восхитился Андрей.

— Это еще не все, — сказал конструктор. — Сейчас «Дельфин» улетит на один из космодромов Плутона. Завтра мы проверим все узлы, кое-что доделаем, и через неделю корабль будет готов.