Кули, набивавший подкладку куртки слитками, сказал соседу, возившемуся с пачками лаосских денег:
— Посмотри, братец Сы, как одеваются бабы у заморских чертей… Будто на ней ничего нет.
Сун Юй, по привычке державшаяся в стороне и готовая прикрыть мужа от любой случайности, прислушалась.
— Ха, это что, — ответил братец Сы. — С моей стороны заморская чертовка вообще похожа на черепаху, с которой содрали панцирь… Могу сказать, что волосы у неё везде рыжие. Они ведь не бреют там. Просвечивает…
— Ты! — вполголоса сказала ему Сун Юй. — Заткни свой протухший рот.
Нго никогда и ничего не упускал из виду, в таких местах особенно.
— Этого человека зовут Сы Фэн, госпожа Сун Юй, — сказал он. — Принят месяц назад. Переплыл с материка на наволочке, набитой шариками для пинг-понга. Прихватил заодно две тысячи шестьсот унций и представил гарантии, что он не предатель и не красный агент. Абсолютно надежные гарантии, проверено. Здесь никого не знает, поэтому полезен…
— Сы? — спросил Клео Сурапато. Он поднял керосинку к лицу упаковщика. Парню от силы лет двадцать. — Редкое имя… Кто твой отец?
— Мой отец Сы, господин.
— И все?
— Он Сы. Служил в армии красных. Скончался от старости и ран… Я давно поддерживал связь с людьми уважаемого господина Нго в Кантоне. Ведь это так, господин Нго? Подтвердите, прошу вас…
— Что ты ещё знаешь о своем отце, Сы? Не вспоминал ли он о путешествии в страну таджиков, когда красные пришли в Пекин? Как пишется твой семейный иероглиф?
— Господин Нго, я должен отвечать этому человеку?
— Ответь этому человеку. Я тоже хотел бы послушать.
Бруно заметил — у китайцев случилось непредвиденное. Он зашел так, чтобы Рене оказалась за его спиной.
— В чем дело, Клео? — окликнул он Сурапато.
— Отец говорил об участии в долгом и неудачном походе в западном направлении… Кажется, в Тибет, господин, — сказал спокойно Сы. — Деталей не знаю… Он поддерживал отношения с ювелирами в Пекине и Тяньцзине. С их золотом и их рекомендациями я и появился здесь. Вот и все. Наш семейный иероглиф пишется так же, как иероглиф «мертвый». А что?
— Ничего, работай, — сказал Клео. И, подойдя к Бруно, пояснил по-французски: — Этот паренек вел себя непочтительно и принес извинения….
— Для Нго и остальных вы не понимаете ни вьетнамского, ни китайского, помните об этом постоянно, — прошипела Сун Юй в другое ухо Бруно.
К «паккарду» Клео и Сун Юй шли последними, приглушенно обсуждая что-то между собой. Несколько раз послышалось имя «Сы». Итог разговору подвел Клео, сказав, что написание иероглифа совершенно иное. Бруно запомнил это, у него была цепкая память на мелочи… И почти натолкнулся в полумраке на Нго, открывавшего дверь «паккарда» для Рене.
Старый китаец наклонился и достал из перчаточного ящика тонкую кожаную папку. Протянул её Лябасти.
— Ваш тесть, господин Доуви, — сказал тихо Нго, — может подняться завтра на борт «Пастера» с этой папкой и предъявить находящийся в ней коноссамент на груз золота, который прибыл для генерала из Марселя. Его превосходительство генерал де Шамон-Гитри получит ценный груз незамедлительно от капитана пакетбота и отвезет его директору сайгонского отделения Индокитайского банка. Документы по закупке американских удобрений через «Туссен Тор» также в папке. По получении золотого обеспечения и этих документов банк даст распоряжение о выдаче генералу одиннадцати миллионов долларов. Чек на эту сумму я жду послезавтра утром. Ибо я и есть фирма «Туссен Тор». Договорились?
— Так точно, патрон, — сказал Бруно, старясь казаться возможно более спокойным. — Дожидаться, пока обернутся корсиканские деньги…
— Значит попусту терять время, — закончил подошедший Клео. — Пусть это будет параллельная сделка. Не обижайся, но документы на твоего тестя готовил заранее я… ха-ха…
Это значило, что золото в нательных куртках кули, которые понесут завтра утром чемоданы полковника Беллона на борт пакетбота, завтра же и вернется с пакетбота в сейф Индокитайского банка.
— Поздравляю, вы получаете свой треугольный флаг, — сказал Нго. Кажется, мы напрасно затягивали решение о привлечении вас к более тесному сотрудничеству, господин Доуви.
На жаргоне кантонских мафиози «треугольный флаг» означал, что Бруно Лябасти получал свой феод, на котором был в полном праве обирать кого хочет и сколько хочет, нанимать и выгонять подчиненных, казнить и миловать. Феод на стыке двух королевств — гибнущего французского и вечного, неизменного и непоколебимого королевства кантонских триад, узы Бруно с которыми отныне могла разорвать только его собственная смерть.
Тридцать лет спустя, превращая в пепел свое прошлое, Бруно поджидал Клео, который теперь, наверное, отдал бы девять десятых всего, чем обладал, чтобы сесть в машину времени и вернуться назад — в тот самый день в Сайгонском порту и в тот самый пакгауз 18-С. Вернуться, чтобы убить черепашье яйцо от капитана Сы, о котором и Бруно, и Клео и думать забыли через минуту после того, как его увидели…
Клео постучал в дверь номера.
Какое-то время они оба молча стояли у окна, в котором отражались их лица.
— Сегодня в гостинице, когда я возил отца к травнику, на меня выскочили Бамбуковые братья, эти… из банды «Бамбуковый сад», — сказал Клео медленно.
— У тебя с ними или у них с тобой счеты?
— Назвали одного. Капитана Сы…
— Что за личность?
— Длинная история. Человек долго гонялся за отцом в сорок девятом, пытался вырвать золото, которое и нам-то ещё не принадлежало… Думаю, что это кто-то из его потомков или людей, которым он передал сведения перед своей собачьей смертью.
— Вымогательство с использованием сведений такой давности?!
— Самое грубое и прямое.
— Успокойся…
— Легко советовать.
Бруно вычистил трубку в пепельницу, спрятал её в замшевый кисет. Набил новую из пачки «Боркумского утеса». Поворошил кочергой догоравшие бумаги. Пламя вспыхнуло ярче.
— Мне действительно легко советовать, — сказал он. — Завтра или послезавтра я начинаю крупномасштабное побоище тех, кто восстает против власти Круга в «Бамбуковом саду». Уничтожение. Начнет пресса. Теперь без неё не обходятся. Напустим информационного дыма. Расправы свалим на мелких бандитов.
— Я звонил Барбаре, — неуверенно сказал Клео.
— Барбаре? Барбаре Чунг?
— Что ты так взвился? Договорился встретиться, снабжу её материалами. Я тоже, как и ты, подумывал о прессе.
По акватории порта хлестанул прожекторный луч и тут же погас. Кому-то придется платить приличный штраф, подумал Бруно. Промашки вахтенных в сингапурском порту не сходили даром.
— Почтенный Лин Цзяо пятьдесят лет назад присвоил ценности, — сказал Бруно, стараясь придать голосу теплоту. — Кому-то стало известно, где он доживает дни. И вот налет, чтобы вырвать из слабеющих рук богатство, которое эти руки, некогда молодые и сильные, тоже отняли у кого-то. Это цикл, Клео. Молодость и устремленность, старость и смерть… Вот так, друг.
— Цикл должен быть прерван!
— Считай дело решенным, — сказал, незаметно усмехнувшись, Бруно. Хочешь что-нибудь выпить?
— Нет, друг…
Клео рассмеялся. Искренне, а потому горько.
Бруно ощутил, каким страшным бывает предчувствие разгрома.
— У нас, у китайцев, считается, что число драконов, живущих в мире, неизменно, — сказал Клео. — Всякий дракон вечен…
— Это ты к чему?
— Большие богатства подобны драконам. Человек не в силах изменить их предназначение… Добытое отцом может оказаться утраченным. Отец взял его как часть чужого богатства. Приумноженное мною, оно сделалось, как написала эта способная чертовка Чунг, деньгами с надвинутой на глаза шляпой. Впрочем, твои деньги тоже такие… Закон их не защитит. Деньги уйдут от нас. Драконы своего не отдадут.
— У тебя просто шок, Клео. От усталости, не от страха… И вот что…
Бруно догадался, как можно повлиять на китайца.
— Скажи-ка, друг, драконы меняют кожу?
