- Два дня не вставать во всяком случае, - сказал он Шлайну, бегавшему по просторной, в три окна, спальне над лавкой Велле. - Еще лучше, если есть возможность, лечь в госпиталь. Нужны рентгеновские снимки. На ощупь стопроцентной уверенности нет... Пациент настаивает, чтобы я зашил рану на бедре немедленно и так, чтобы он мог ходить. Мне не до объяснений, почему этого нельзя делать! Предписываю лежать! Рану зашью завтра!
Пришел Скелет Велле. Стоял с левой стороны, и видеть его я не мог, глаз заплыл окончательно, я только слышал скрипучий голос.
- Товарищ Шлайн, - сообщил он, - звонят господину Шемякину. Что ответить?
- Дайте мне телефон, Тоодо, - сказал я. - Пожалуйста.
Прошло полминуты, наверное, прежде чем в ладонь легла переносная трубка. Видимо, потребовалось разрешение Ефима.
- Это я, - заскрипел в ухо голос Ге-Пе. - Господин Шемякин, известий от вас никаких, и Прока с машиной не вернулся. Сейчас полночь. Состоялся контакт, который я вам устроил?
- Откуда у тебя номер этого телефона, твое превосходительство?
- Задайте этот вопрос господину Дубровину. Такой ответ удовлетворяет?
- Все, что от тебя, гнида продажная, как и встреча, устроенная мне в "Паласе", удовлетворяет всегда и наилучшим образом... Слушай, жирное отродье! Я потерял контакт с людьми Чико. Я многое, наверное, очень многое забуду, если ты поможешь восстановить его.
Ге-Пе сопел в трубку.
- Ты расстроен? - спросил я. - Чем?
- Тем, что они тебя не достали, бессмертный, - сказал Ге-Пе и разъединился.
Ефим бегал вдоль занавешенных окон. На красноватых шторах, как чернила сквозь промокашку, проступали синеватые пятна рекламы булочной. Я был благодарен Шлайну за то, что он не терзает меня расспросами и не упрекает за бездарно упущенную нить, которая привела бы нас в логово Тургенева, где, наверное, уже не ждал помощи генерал Бахметьев.
- Ефим, - позвал я его.
Шаги приостановились. Голос его прозвучал надо мной:
- Помолчи. Чего говорить? Береги силы. Тебе выздоравливать нужно.
Я разлепил пальцами левый глаз. Он видел, слава богу.
На Шлайна было страшно смотреть. Осунувшееся, заросшее черной щетиной от висков до воротника сорочки лицо, морщины на лбу, подглазные мешки, подпирающие оправу очков. Уши за вдавленными висками казались особенно огромными. Он выглядел евреем с фотоснимка из концлагеря. Он понимал, что потерпел разгром. По моей милости. В самом-то деле, о чем ещё говорить?
- Пусть опять принесут телефон, - попросил я его.
- Не нужно приносить. Вот он...
Я набрал номер телефона гостиницы "Каякас" и попросил соединить с комнатой двадцать два. Пять звонков - без ответа, восемь - без ответа. Если Дитер вышел из номера или вообще из гостиницы, оператор сказал бы. Девятый. Десятый.
Он ответил по-немецки:
- Битте!
- Это Бэзил, Дитер, - сказал я по-французски. - Как дела?
- Как ты? В порядке?
- Есть новости для меня?
- Плохие. Блокирующее наблюдение со стороны открытой Балтики снято. Мой хозяин говорит, что проблема на данном этапе стала исключительно русской. Меня отзывают. Здесь я не нужен. Сожалею...
Вот почему нахамил Ге-Пе! Море открылось. Окно в Европу.
- Все в порядке, - сказал я. - Тогда счастливого пути?
- Старина, - сказал Дитер. - Как насчет поработать со мной в Лейпциге частным образом? С твоим русским языком...
Меня все любили и окружали заботой. Дитер, Ефим... Какая же, должно быть, я жалкая, обгадившаяся со всех сторон сволочь!
- Ладно, не беспокойся, - сказал я вежливо. - Я обвыкся со здешним хулиганьем, не стоит меня жалеть. Это мой выбор... Давай, поберегись там!
- И ты, - сказал он.
Прижав кнопку отбоя, я сказал Ефиму:
- Наблюдение со стороны открытой Балтики снято.
- Я понял, - откликнулся он спокойно. - Это уже не имеет значения. Обмен состоится по плану через двадцать восемь часов. Послезавтра... Завтра в полдень Дубровин и москвичи встречаются с представителями "Экзобанка" в их конторе. Проговорят детали, совершат сдачу и приемку депозита наличными. Цирк тушит огни.
- А почему не завтра и обмен тоже?
- Говорят, катера следует приготовить... Да тебе-то теперь что?
Я осторожно повернулся на бок. Ребра болели, ключица ныла, но терпимо. Саднила, и сильно, рана в бедре. Кость, однако, в полном порядке, "тубиб" засвидетельствовал. В общем, случалось и хуже.
- Ты будешь на встрече с представителями "Экзобанка"? - спросил я.
Ефим усмехнулся. Поддел очки у переносицы пальцем. Я приметил, что под пиджаком у него нет манжет, хотя галстук и сорочка имелись. Он одел рубашку с короткими рукавами, свежие сорочки с длинными рукавами кончились. Может, стрельнул тенниску у Тоодо Велле. Командировка и у Ефима затягивалась.
- Как Дубровин распорядится. Пока приглашение не поступало. Он, московские ребята и кое-кто из представительства "Балтпродинвеста" заперлись на весь вечер. Вячеслав Вячеславович из полиции безопасности переведен в представительство, сидит в отдельной комнате под надзором местного агента. Говорят, сей агент - из финансовой полиции. С чего бы это?
- Все вернулось на круги своя, - ответил я. - Нас опять нет. Как в начале.
- Ладно, - сказал Ефим. - Пожалуй, до завтра. Поспи... Тебя этот... Дечибал Прока хотел видеть.
- Он, что же, внизу?
- Герой. Влетел в подвал и уложил кавказца из парабеллума. Кажется, финского... Арбалетная стрела прошла в миллиметре от твоей головы.
- В полумиллиметре, - сказал я. - Зацепила мочку уха... Все время попадают в ухо. К чему бы это? Пожалуйста, позови его!
Проку оторвали от ужина. Он облизывал лоснившиеся губы. Куртка-пилот только накинута на плечи, стоял без ботинок, в грубых носках и ковровых шлепанцах.
- Василий Николаевич, очнулись?
- Говорят, ты мне жизнь спас.
- Не я...
- А кто?
- Стою и стою у "Паласа", как договаривались, жду. Подлетает на "девятке" хмырек с бакенбардами, который мелкий, и говорит, мол, езжай за мной. Сейчас, думаю... Только твоего приглашения и ждал! Пошел заглянул в холл "Паласа", вас нет. Тогда в кильватер за "девяткой". Вот и все... Второй с бакенбардиками дежурил у дверей в подвал с этими фотопленками. Спрашивает: пушка у тебя есть? Я не знал, что ответить. Он усмехнулся и говорит: караульного с этой стороны, светленького, я пристроил отдохнуть от тяжелой жизни, дверь в подвал открыта, тыл твой в безопасности, иди и замочи бандита. И тут же уехали, ждать не стали. Сказали, что у них в багажнике уже один жмурик есть... Ну, я вошел, вот и все.
- А труп, который ты сделал, в подвале?
- А куда его оттуда было убирать? По-быстрому отнес вас в машину. Вы сказали, чтобы вез сюда. Я и привез. Господин Шлайн потом велел отогнать машину из переулка, я сделал, а девушка Марика покормила меня. Труп... да, остался в подвале. А что, следовало убрать?
- Не боишься работать дальше со мной?
- Чего уж... Я же напрашивался. Теперь кровью повязан.
- В первый раз?
Прока посмотрел в сторону.
- Ладно, - сказал я. - Не будем. Проехали. Только заплатить я много не смогу. Я не Толстый Рэй.
- Да ладно вам... Я бы и так оторвался от Толстого... Ефим Павлович, когда узнал, что я бывший офицер, просил после вашего отъезда отсюда переговорить с ним...
Переносная трубка телефона лежала рядом, на постели. Шлайн оставил специально? С жучком?
- Ефим Павлович просил доносить обо мне?
- Наверное, собирался. Мне показалось, что так. Потом попросит, сказал Прока спокойно.
Я набрал номер Марины и протянул трубку Проке.
- Если ответит мужчина, попроси мадам.
- Женщина, - сообщил Прока.
- Я догадалась, что это твой звонок, - сказала она.
Я попытался представить её в чем-нибудь домашнем. Пеньюар, который просвечивает, и наша дочь, рыжая в нее, скоро заснет. И под кожей дочери, скользкой и прохладной, как у её матери, словно мрамор, течет кровь как моя. А Мурка и котятки трутся о мои домашние туфли. Я бы завел такие, как у синдийского Йоозеппа Лагны, вроде шерстяных чулок с кожаными подошвами.
