- Конечно, конечно, - говорил я, стараясь делать умное лицо. - Все напишу.

- Вот так, - одобрительно произнес редактор.

- Она спрашивает: "Что это ветром как будто потянуло?". А он ей отвечает: "Это, дорогая, погода испортилась".

- Вот-вот! Молодец.

- А тут вдруг вода! Бац, бух!

- Вот-вот.

- Хлынула и начинает заливать норку.

- Правильно.

- А они обнимают друг друга и трутся ушами, ничего не замечая.

- Молодец.

- Окурки всплыли, детишки вверх животами...

- Именно.

- Гениально, честное слово, спасибо за совет. Бегу писать. Только еще вопрос, последний: что делать со сценой у редактора?

- Со сценой у редактора?

Он посмотрел на меня как на идиота. А затем решительно и красноречиво махнул рукой.

...И еще прежде, чем он открыл свой рот с длинными зубами, я прекратил сцену.

Прости, старина. Встретимся как-нибудь в другой раз, а сейчас - времени нет. Бегу домой про зайцев писать. Пока сюжет не забыл. И честное слово - ни одного многоточия не нарисую.

Буду писать сухо, до отказа набивая фразы внутренним драматизмом, как колбасу набивают гормонами и жеваной туалетной бумагой.

22

Роман о зайцах

Часть 1

Скок-поскок и прыг-попрыг: какая радость случилась в семье зайца N: жена родила ему сына. Даже идиоту понятно, что сын - это что-то совсем другое, чем дочка. Поэтому заяц очень обрадовался.

Часть 2

Заяц-сын рос достаточно быстро. Вскоре он уже весь покрылся шерстью.

Часть 3

А вот жена у зайца-отца была отвратительной бабой. За сынишкой она практически не ухаживала; бросит морковку - самую гадкую, с зеленоватым кончиком - в угол, и скажет презрительно: "Подавись", - и уходит в дансинг до ночи.

Часть 4

А заяц-сын плачет в уголке, склонившись над морковкой. Почему, думает, я, блядь, такой несчастный?!

Часть 5

Тут и заяц-отец стал подолгу отсутствовать: в сердце его родилось какое-то другое, теплое чувство к мальчугану. Чувство, в котором он пока что боялся признаться даже себе самому. А приходя домой, он подолгу смотрел на сына.

Часть 6

Однажды он взял сына в магазин. Приближался Новый год, время было думать о подарках, и он купил мальчику самую толстую, самую сладкую, самую красную морковку.

- Съешь ее, сын, - сказал отец, подавляя слезы.

- Нет, - прошептал тот, глядя на своего отца. - Я ее сохраню как нечто самое дорогое в своей жизни.

Как-то случайно они взялись за руки.

- Съешь ее, сын, - повторил отец. - Я тебе еще много таких куплю.

Вместо ответа сын поднес морковку к губам и поцеловал ее кончик.

Часть 7

В эту ночь мать вообще не пришла домой.

А они провели ночь вместе, в гостиной у камина, глядя в огонь, держась за руки. Под утро они разошлись по своим комнатам.

До рассвета сын занимался онанизмом, думая о толстой, сладкой, красной морковке.

Часть 8

Днем они поехали в лес кататься на санках.

- Папа, - сказал сын.

- Скажи - "милый", - прошептал, уже не в силах сдерживать свои чувства, N.

- Милый, - едва слышно повторил сын.

Их губы слились в долгом поцелуе.

Часть 9

Они были неосторожны, но давайте не будем судить их строго: кто сам был влюблен, тот наверняка их поймет.

Часть 10

Первой заметила соседка, жившая через дорогу напротив.

- А папаша-то, - говорила она подруге по телефону, - что-то уж слишком нежно сынка по попке похлопывает!

Часть 11

Открыв входную дверь, N только и успел заметить фигуру в темно-синей форменной одежде: в следующую секунду, слабо вскрикнув и взмахнув руками, заяц упал на пол, сраженный страшным ударом милицейской дубинки.

Часть 12

В том, что он случайно убил жену, когда та застала их с сыном в кровати, заяц-отец не признавался. Да и в самом деле: можно ли это назвать убийством? Та кричала, собиралась звонить в милицию, замахивалась стулом на мальчика. Он лишь толкнул ее ногой в грудь, а остальное было делом случая.

Возможно, ошибкой было то, что они с сыном не разрезали ее на пятьдесят маленьких кусков и не отправили бандеролью в Африку, а банально закопали ночью в саду под сиренью.

Часть 13

Приговор суда строг: смертная казнь через повешение.

Когда судья произнес приговор, сын, присутствующий на заседании, потерял сознание.

Часть 14

В ночь перед казнью сын пытается передать N отравленную морковку, но морковка попадает к скаредному судье: съев ее, тот погибает в страшных мучениях.

Часть 15

- Прощай, милый! - кричит N, пока палач мажет веревку хозяйственным мылом. - Не забывай меня!

- Никогда, никогда! - отвечает из-за колючей проволоки сын, заливаясь слезами.

Палач поднимается на помост; петля ложится на заячьи плечи.

Часть 16

Но тут из-за туч появляется вдруг космический корабль из созвездия Сигма 15.18-бисZUT13-21х.

Необыкновенно пропорционально сложенные, обнаженные до пояса марсиане в прозрачных брюках убивают из своих лучевых пистолетов палача и охрану. В последний момент, движимый бессмысленной, слепой ненавистью, палач все-таки успевает выбить из-под N табуретку.

Сын закатывает глаза и снова теряет сознание.

А самый изящный из марсиан, блондин с чуть бледным от атаки лицом, положив ствол лучевого пистолета на левую руку, выстрелом разрезает веревку над головой повешенного.

Часть 17

Марсиане из созвездия Сигма 15.18-бисZUT13-21х уже давно наблюдали за этой ситуацией. Им доподлинно было известно, что мальчик не был сыном своего отца. То есть он был, конечно, сыном своего отца, но отец его был совсем другим зайцем.

Оказывается, убитая мать уже многие годы изменяла N, и именно таким образом, от случайной связи, и получился этот зайчонок.

Ничто больше не мешало их любви.

Часть 18

Мало того: государство, под давлением марсиан, выдало влюбленным денежную компенсацию и маленький уютный домик на полянке возле реки, тонну морковки и три килограмма презервативов для борьбы со СПИДом.

Эпилог

А главного из марсиан, того, что был так пронзительно бледен и так метко стрелял из своего лучевого пистолета, зайцы избрали почетным председателем их небольшой, но круглой планеты.

Скок-поскок и прыг-попрыг.

23

Мужики сидели за столом, по трое с каждой его стороны. Их было шестеро. Бородатые, стриженные под горшок, они пили чай из самовара, стоявшего в жару посреди стола на подогнувшихся от тяжести ножках, щелкали зубами, откусывая от желтоватой сахарной головы, до половины обмотанной куском газеты, сербали из блюдец прозрачную жидкость, чмокали, не разговаривали, думали. Сидели они за столом в тулупах, кто в смазных сапогах, кто в валенках, подбитых лосиной; в жизни своей я не видел более русских мужиков, даже по телевизору!