Редактор как-то особенно крутил головой и вздыхал, выражая сочувствие.
- А гвоздь?
- И гвоздь отняли.
- Ты подумай...
Редактор горестно вздыхал.
Пока редактор вздыхает и задает соболезнующие вопросы, автору хотелось бы сделать небольшое отступление.
Не странно ли это: сколько рассказов, повестей и романов написано о моряках, трубочистах, парашютистах, проститутках, вампирах, биологах, педофилах, сколько создано удивительных кинофильмов и нарисовано разноцветных картин из жизни врачей, президентов, мазохистов, всевозможных преподавателей, профессоров и некрофилов, - и только об одних редакторах вы не прочтете ни одного рассказа, не просмотрите ни одного фильма, не найдете ни одной картины.
Автору эта ситуация кажется глубоко несправедливой и оскорбительной.
Прежде всего, редактор - человек умный. Кроме этого, если педофил, скажем, насилует детей, то редактор детей не насилует. Если вампир прокусывает жертве своими длинными зубами кожу на горле и пьет кровь, то редактор своими длинными зубами кожи на горле жертве не прокусывает. Если мазохист любит, когда ему ногой наступают на яйца, то редактор, в отличие от него, вообще не переносит, когда ему ногой наступают на яйца.
В общем, тут нам всем становится ясно, что редактор - чудесный человек.
Если же говорить совсем всерьез, то у автора есть одна задумка: написать замечательный роман из жизни редакторов. Автор даже придумал сюжетец: молодой человек (редактор) встречает девушку. Но тут девушку похищают какие-то злые усатые люди. Редактор бросает все и мчится в погоню. Девушку прячут на вилле, но редактор переодевается в усатого и девушку спасает. Потом они плывут на яхте, улыбаются и радостно смотрят куда-то вдаль. А в порту навстречу яхте уже бежит по шатким деревянным мостикам заплаканная, счастливая редакторская жена с тремя детьми в целлофановом пакете под мышкой.
Такой вот чудесный сюжетец придумался между делом.
21
- Изменить? - повторил я вслед за редактором, пока еще не совсем понимая, о чем идет речь. - Что изменить?
- Романчик.
Вот те на.
- Зачем же его менять? - я как-то все не мог войти в разговор. - Вы же пять минут тому назад говорили, что роман гениальный и замечательный...
- Ну конечно! - воскликнул редактор и даже хлопнул себя по колену. Роман - изумительный!
Редактор сделал известный жест: сложил пять пальцев, поднес их к губам и поцеловал.
- Роман потрясающий.
- Тогда зачем же роман менять?
- А чтобы сделать его еще лучше.
- А разве можно сделать его еще лучше? - попробовал пошутить я.
- Можно, - убежденно ответил редактор.
Он открыл лежащую перед ним на столе папку с бумагами.
- Прежде всего, роман необходимо подсушить. То есть сократить. То есть - повысить темп, сделать его более сжатым.
Редактор сжал кулак и показал его мне.
- Возьмем встречу твоего героя с его бывшей возлюбленной. До этого в романе ни слова не было сказано о ее существовании. Я думаю, эту сцену без всякого ущерба для романа можно выбросить.
- Но тогда эпизод с женой...
- И его тоже.
Редактор резанул ладонью воздух.
- Вырезать?
- Естественно. Все это только отягощает и запутывает сюжет. И что это за чехарда с детьми твоего героя: то мальчик, то девочка...
- Мне хотелось...
- Выбросить, - он махнул рукой. - Это все несущественно.
- Тогда зачем мой герой вышел в тот вечер на улицу?
- И это выбросить. Пусть он никуда не выходит в тот вечер. Почему он обязательно должен куда-то выходить? Представь себе, что он поздно вернулся с работы. Прекрасно поел, улегся на диван, включил телевизор. Дома хорошо, тепло. Зачем на улицу выходить? Не понимаю.
- Но если мой герой не выйдет на улицу - он не пойдет и в ресторан, не встретит гардеробщицу...
Редактор остановил меня движением руки.
- А зачем ему встречать гардеробщицу?
Я растерялся.
- Честно говоря, вся эта история с изнасилованием звучит достаточно неубедительно.
- Выбросить? - догадался я.
- Точно, - редактор ткнул в мою сторону пальцем.
- Значит, если я правильно понял, роман будет начинаться сразу со сцены с беременной дочкой.
Он отрицательно покачал головой.
"Роман не будет начинаться со сцены с беременной дочкой", - догадался я.
- Нет, - сказал он. - Роман не будет начинаться со сцены с беременной дочкой. Если мы выбросили сына - выбросим и дочь. Я тебе вот что хотел предложить, - продолжал задумчиво редактор. - В романе есть одно потрясающее место. Я имею в виду коротенькую историю о енотах, которую рассказывает друг твоего героя...
- О зайцах, - поправил я.
- Я и говорю, о зайцах. Знаешь, я плакал, когда читал ее.
- В самом деле? - я был удивлен.
Редактор кивнул.
- Странно, - сказал я.
- Она проста, как сама жизнь, и, вместе с тем, в высшей степени поэтична. Короче говоря, мой совет: возьми эту историю и на ее основе создай новый роман.
- Новый роман, - повторил я.
- И только без этих многоточий, которые ты так любишь, - он рассмеялся и товарищески похлопал меня по плечу. - Без всяких там тире и тому подобного. И - суше, меньше слов. Фраза должна иметь внутреннее наполнение. Знаешь, что это такое?
- Нет, - честно ответил я. - Подушки иногда бывают наполнены пухом, это я знаю. Потом...
Редактор поморщился. Посмотрел на часы.
- Смотри сюда, - он сжал кулак. - Сила - знаешь, что это такое?
- Это я знаю.
- Смотри дальше. Подушка - бывает - наполнена - пухом, - говорил он медленно и внятно, наклонившись ко мне над столом. - Запомнил? У - нее этот - пух - внутри. Запомнил?
- Да-да, конечно.
- Молодец. Так же, как и у подушки, внутри предложения должно быть что? - спросил неожиданно издатель.
- Пух, по всей видимости, - робко произнес я, мучаясь своей глупостью. - Или перья, - поспешил поправиться я.
- Да нет же! Сила, внутренняя сила и драматизм должны быть внутри предложения.
- Ага! - сказал я.
- Понял?
- Почти, - ответил я.
- Молодец. Повтори.
- Внутри предложения должны... находиться... сила и внутренний... драматизм.
Я тяжело выдохнул и отер с лица пот.
- Хорошо, - сказал он. - Так вот: они сидят в норке посреди леса, трутся друг о друга ушами, а тут - наводнение. Сечешь?
