Они приумолкли, обернулись.

«У меня ребенок маленький спит, – не моргнув глазом, соврал я. – Давайте, орите потише. И где-нибудь в другом месте».

Девки недовольно фыркнули, буркнули, плечиками дёрнули и, показательно от-считав шагов как бы не десяток в сторону, возобновили высоко информационную свою и громозвучную беседу.

Я окна не закрывал и продолжал с укоризной изучать их сплоченную общим кру-гом интересов группу. Было им от этого, по всему видать, неуютно. Так неуютно, что од-на из девушек, самая толстомясая, решилась на крайнюю отпугивающую меру. Повер-нувшись ко мне спиной и закинув подол свой (длиною хорошо коли в четверть) наверх, тряхнуть несколько раз необъятным задом, туго обтянутым широкими розоватыми тру-сами, из стороны в сторону. Представление сопровождал глумливый смех подружек и шумный звук пущенного смелой девушкой ветра.

Я с немалым трудом одолел дрожь – не похоти телесной, нет – ужаса почти экзи-стенциального. В долгу оставаться нельзя было ни в коем разе. Тем более, супротивник с нетерпением ждал – либо ответного хода, либо признания поражения. Соорудив на лице гримасу высокомерия, я захватил щепотью нос и шумно-шумно, с переливами, булькань-ем и хлюпаньем высморкался. Быстрые умом деушки сообразили, что содержащееся сей-час в моей горсти – не что иное, как плата за их интимную красоту, и, сдержанно ропща, тяжелым полугалопом отправились восвояси. Стриптизёрка, приобретшая вдруг цело-мудренность, пыталась на ходу опустить нижнюю границу задираемого недавно предме-та одежды до уровня минимального приличия, однако же тщетно.

Торжествуя, я закрыл окно. В ладони моей ничего не было. Ничегошеньки. Чиста она была, аки рука сказочного чекиста из утопии, пригрезившейся товарищу Железному Феликсу в припадке раскаяния за содеянное в прошлом, настоящем и вероятном буду-щем.

Приему этому, с соплями в горсти, которых на самом-то деле и нету, обучил меня в Чебаркульской учебке младших командиров «замок» наш, старший сержант Грошев-ский, по прозвищу Блямба. Очень это весело получается, когда сует тебе руку для пожа-тия какой-нибудь малоприятный в общении, но надоедливый человечек, а ты эдак фее-рически сморкаешься в ладонь да и жмёшь с открытой улыбкой протянутую грабельку. Смена выражений на лице контактного организма просто потрясает – уверяю вас! От безграничного ужаса через безграничное же блаженство к полной враждебности. Особ-ливо к враждебности, ежели имеются в зоне контакта пристрастные зрители, не обреме-нённые чувством ложного интеллигентского такта. Каковых в армейских частях, как во-дится, – исключительное большинство.

Некоторое время я лежал на диване и наслаждался эйфорическим мироощущени-ем триумфатора.

А затем пришла моя Оленька, которая могла без малейшего труда заткнуть за поя-сок, охватывающий её талию, десяток австралийских миног – в плане сексуальности, уточняю. И я, истосковавшийся, повлек её в интимный дортуарчик наш, в бесстыдный вертепчик наш, на просторное наше ложе любви…

…Оленька моя сидела на краешке кровати – голышкой неземной совершенно и совершенной неземно – и расчёсывала волосы. Волосы у неё длиннющие, тоненькие и мяконькие, что у младенчика, и в страсти путаются – беда! Вот она их и расчёсывает по-сле: перво-наперво гребешком, затем «массажкой», а затем уж и щёточкой густой – кон-ского жёсткого волоса. То на грудь она их перебросит через левое плечо, то мотнёт голо-вой – летят они крылом платиновым, драгоценным – и падают на правое плечо, то свесит их водопадом перед лицом, склонив головушку так, что трогательный её затылочек обри-суется, а я смотрю – любуюсь, глаз отвести не смею. И нежность – невыразимая…

«Антон, – сказала она негромко и посмотрела на меня так, что я сразу вскочил, полный нехороших предчувствий. – Антон, вчера ночью в школе сатанисты опять кошку распяли. Я за Машку боюсь, Антон». Губы у неё задрожали.

Я бросился обнимать её и успокаивать, но она таки расплакалась.

Сволочи, думал я, прижимая её к себе. Какие же сволочи! В каких подвалах взросло это дьявольское отродье? Эпидемия же прямо какая-то! В нашей-то деревне, по-нятно, подростки-дегенераты модному веянию подражают. Скорее всего. А вообще? Гу-берния содрогается. Страна пока не содрогается, следит издали, но тоже, надо думать, не в восторге. Мразь же чёрная лютует. «Люцифериты», ни дна им, не покрышки! Кто та-кие? Власть безмолвствует. Губернатор наш, орёл, коего корреспонденты посетили в Альпах, где он катается на лыжах, проводя отпуск, отмахнулся раздражённо. Чепуха, дескать! Бабьи сказки, дескать. Не стоит разводить панику, дескать. Гляньте на меня – не волнуюсь же, вот и вам не нужно. Всё чики-чики, под контролем. Преступность у меня знаете, где? Вот она где у меня, в кулаке! Уяснили? То-то же! Идите с богом, не мешайте с горки скользить.

Говорю же, орёл.

А люцифериты? Положили они на губернатора. Денег у них, говорят, до чёрта и адвокаты лучшие. И транспорт, связь, компьютерные сети. И лапы когтистые во всех властных структурах. Боевики у них, говорят, высший класс, притом едва ли не поголов-но смертники. Аналитические отделы у них, говорят, высший класс, притом едва ли не поголовно гении. Всё у них высший класс. Прокламации цветные, на глянцевой бумаге, как снег летят.

«ОН идет! ОН почти пришёл! 666 ступеней осталось ЕМУ преодолеть. Знайте, ОН преодолеет те ступени! И взрастет Великая Россия! ОН – семя! Мы, “Предстоящие свету Люциферову”, ЕМУ поможем! Бомжи, извращенцы, преступники и наркоманы будут распяты во имя ЕГО. Не бойтесь этих смертей, они – ступени; они – во благо. ЕМУ. Нам с вами. Преклоните головы перед НИМ, и ОН не обойдёт вас своей милостью! Мессии, приходившие до него, были слабы. ОН будет могуч! Церковники оклеветали ЕГО, изол-гали путь ЕГО, а ведь это ОН превратил нас в людей! ОН любит нас! ОН изринет сквер-ну из нашей жизни, наполнит её новым содержанием, распахнёт невиданные горизонты перед нашими детьми! Радуйтесь, соотечественники, ибо мы – избраны ИМ!»

Восклицательные знаки, везде восклицательные знаки.

«ОН».

Как же это прохлопали те, кому положено знать всё обо всех? Ладно бы одна группа сатанистов была. Ну, две, пяток. А то ведь десятки! Счёт человеческих жертв уже по слухам на десятки идёт! И какого рожна им в нашей отдаленной губернии надо? По-чему гнездо их гнилостное здесь? Неужто и в самом деле тут, у нас, народится Анти-христ?

Чёрт, этак с катушек слететь недолго.

Чёрт?!!

– Уже приступил, – сказал я бодро в трубку, честно помахивая перед телефоном перекрещёнными пальцами свободной руки в знак изрекаемой лжи. А то, что Большой Дядька этого не видит, так это уж его проблемы. Я придал голосу оттенок доверительно-сти: – Не скажу, что прочёл до самого конца, но – приступил.

– Ну и как вам? Нравится? – спросил Игорь Игоревич.

– Заинтригован. – Я понимал, что ступил на неверный лёд обмана враз обеими ногами. Тонкая корочка предательски похрустывала; под нею же разверзлась бездна. Единственное, что могло меня спасти – суеверно скрещённые пальцы. Я продолжал са-мозабвенно врать: – Местами так, пожалуй, и вовсе поражён.

– Что думаете предпринять? – прямо в лоб засветил мне конкретный вопрос Игорь Игоревич.

Предпринять? Если б я хоть знал, что к чему. Помявшись для правдоподобия и задумчиво хмыкнув, я сознался:

– Знаете, пока не определился. А стоит ли вообще что-либо предпринимать? Мо-жет, пусть всё идет как есть?

– Ага, наш осторожный друг всё-таки решил вильнуть в кусты… – невесело сказал сам себе Большой Дядька. – Что же, Филипп, это ваш выбор. Достаточно разумный. Не смею осуждать.

– Погодите, вы не поняли. Никуда я не виляю. Просто… Игорь Игоревич, – выпа-лил я наугад, – вам не кажется, что это ваше «Фуэте» – полная ерунда?

Пальба в белый свет приносит иногда неожиданные результаты. Вот и я – ухит-рился, похоже, попасть. Причём в довольно чувствительное место.