— Фонтейн? — прошептала Райли, и дрожь пробежала по ее телу.

— Да, это моя девичья фамилия. Элиза взяла ее, приехав во Францию. Поэтому я в конце концов и нашла ее.

— Вы прислали письмо, — сказала Райли. В ее памяти возник ливрейный слуга с письмом в руке. Она посмотрела на портрет маркиза — на заднем плане слуга держал лошадь, слуга в такой же ливрее. — Вы прислали деньги и карету, чтобы она вернулась сюда.

Графиня кивнула.

Райли собралась с духом и задала вопрос, ответ на который ждала все эти годы:

— Где она?

Вопрос, казалось, застал графиню врасплох.

— Где Элиза? — настойчиво повторила Райли и, отойдя от графини, остановилась на середине комнаты. — Где моя мать? Охотится в Шотландии? Спит наверху после весело проведенного вечера? Или она в Брайтоне, наслаждается морским воздухом?

Графиня молча смотрела на нее.

— Я не должна спрашивать, где моя мать? — продолжала Райли. — Если вы привезли меня сюда, то, конечно, понимали, что я спрошу о ней.

— Вы не знаете? — чуть слышно спросила графиня.

— Не знаю чего?

— Дитя, твоей матери здесь нет. И все эти годы ты не знала, — с грустью и удивлением прошептала она.

— А что я должна была знать? — спросила Райли. — Моя мать бросила меня.

— Нет, Райли, нет.

— Вас там не было, — возразила Райли. — Спросите ее сами, спросите Элизу, почему она оставила меня там. Почему отказалась от своего единственного ребенка, чтобы его продали на улицах Парижа.

— Я не могу. — Графиня дрожала от волнения.

Очевидно, леди не хотелось признать, что ее дочь оказалась способной на такой бессердечный поступок.

— Не можете или не хотите? — настаивала Райли.

Графиня повернулась, и Райли увидела в ее глазах слезы.

— Я не могу, дорогая моя девочка, потому что твоя мать так и не вернулась домой. Она погибла по дороге, едва ступив на землю Англии.

Почти час Райли и графиня делились своими печальными историями.

— Почему вы уверены, что я ваша внучка?

— Кроме явного сходства, манер и зеленых глаз Фонтейнов, это подтверждает и твое имя. Когда ты наконец назвала себя вчера, я почувствовала, что Элиза смеется надо мной из могилы.

— Мое имя?

— Да, Райли. Это я предложила так назвать ее незаконнорожденного ребенка. Я была в гневе, а она, очевидно, запомнила его.

Райли все еще не понимала, как ее имя может служить доказательством.

— Райли — это фамильное имя?

Графиня рассмеялась.

— В некотором смысле. — Она указала на портрет своего мужа. — Видишь этого зверя слева?

Райли кивнула.

— Это его любимая гончая… и твоя тезка.

— Меня назвали в честь собаки? — Райли никогда не задавала вопроса, откуда взялось ее странное имя, ибо привыкла к нему с детства.

— Да, думаю, это странное имя, но благодари свою мать, что она не назвала тебя в мою честь.

— А оно было бы хуже? — спросила Райли. Леди наклонилась и что-то прошептала ей на ухо. — Понятно. Теперь я гораздо лучше отношусь к моему собачьему прозвищу.

Они обе рассмеялись, и впервые в жизни Райли ощутила теплоту семейных отношений. Эта женщина была ее бабушкой, связью с прошлым, которого она не знала. Но веселое настроение быстро уступило место грустным, сладко-горьким воспоминаниям.

— Во всем я виню себя, — заговорила графиня. — Если бы я признала брак Элизы…

— Моя мать была замужем?

— Да. Ты этого тоже не знала, судя по твоему удивлению. И все эти годы ты думала, что родилась вне брака и что твоя мать бросила тебя.

Ее родители были женаты! Это значило, что она — леди. Не та леди, которую она изображала на сцене, а такая же, как кузина Фелисити, племянницы Мейсона, и даже выше, чем всем известная и расчетливая Далия Пиндар.

— Я неверно судила о твоем отце и его семье. Сейчас я признаюсь в этом, хотя мне и больно в этом признаться.

Ее отец. Райли молча привыкала к этому слову.

— А кто он? Он еше жив? У него есть другие родственники? — спрашивала Райли графиню.

Та подняла руку.

— Не все сразу. Вопрос о браке твоих родителей — сложный.

— Каким образом брак может быть сложным?

— Ты спрашиваешь об этом, потому что никогда не была замужем, — пошутила графиня. — Твоего отца звали Джеффри Стоппард.

«Жоффруа, мой дорогой Жоффруа…» — мелькнуло у Райли в голове, и это были слова не из пьесы, а из ее детства. Ее мать часто произносила их во сне, и они остались где-то в глубине памяти Райли, пока не ожили в «Завистливой луне».

— Почему ты улыбаешься? — спросила бабушка.

— Просто так, бабушка. Пожалуйста, продолжайте.

Ответ не удовлетворил графиню, но она продолжила рассказ:

— После Шотландии твои родители возвращались в Лондон. На них напали разбойники. Твой отец пытался сопротивляться, и за это его убили.

Ее отец погиб, защищая мать, — это было более романтично и трагично, чем в любой из ее пьес, но не объясняло одного очень важного обстоятельства.

— Почему же это погубило мою мать? Ведь они были женаты.

— Не осталось доказательств. Все бумаги, подтверждавшие их брак, были украдены вместе с деньгами и драгоценностями Элизы.

— Должна же быть где-то запись об этом, — настаивала Райли. — Церковь, священник, свидетель…

— Не было ничего. Кузнеца, свидетеля на свадьбе, убили в кабацкой драке через две недели после смерти твоего отца. Не нашлось никого, кто мог бы поручиться за них, и никаких документов, подтверждающих брак, оставались только утверждения твоей матери, что она замужем за Джеффри Стоппардом.

— И репутация моей матери была погублена, — сказала Райли.

— Полностью. Она уже была беременна тобою, а без доказательств ее замужества оставалось лишь отослать ее куда-нибудь.

— А родственники моего отца? Разве они не хотели помочь?

Графиня покраснела.

— Вот здесь я допустила ошибку. Я считала, что Стоппарды настолько ниже нас по происхождению, что не хотела иметь с ними дела. Я не могла примириться с мыслью, что отец Стоппарда получит права на наследство твоей матери.

Леди взглянула на портрет матери Райли, словно в тысячный раз прося у нее прощения.

— И?

— Невзирая на то что они купили высокое положение в обществе, Стоппарды пользуются большим уважением. Твой дед очень популярен в правительственных кругах своими успехами в экономических реформах, а твой дядя — адмирал королевского флота. Я читала о нем в газетах — считается, что в храбрости он уступает только Нельсону. — Графиня на минуту замолчала. — Твои родственники позаботились бы о твоей матери и о тебе, в то время как я из-за своей гордыни бросила вас обеих на произвол судьбы.

Райли обернулась к портрету матери.

— Где она похоронена? — Все эти годы Райли обвиняла свою мать, а та любила ее и защищала, отказавшись от жизни в богатстве ради своего ребенка. Может быть, она хотя бы немного искупит свою вину, посетив ее могилу и почтив ее память.

— В Марлоу-Мэнор. Мы можем завтра поехать туда. Я не думаю, что Стивен будет возражать, тем более что дом по праву принадлежит тебе.

— Мне? Как он может принадлежать мне? Вы же говорили, что титул и имущество перешли к кузену.

— Да, после смерти Элизы. Но только потому, что я не могла доказать, что ты ее законная наследница, да и не могла тебя найти.

— Все же я не понимаю, как это могло перейти к матери или ко мне.

— Потому что первый лорд Марлоу был хитрой бестией, он помогал доброй королеве Бесс во многих скользких дипломатических ситуациях, и, когда пришло время уйти в отставку, королева пожаловала ему титул графа Марлоу, имение и все земли вокруг него в награду за многолетнюю безупречную преданность. Но новоиспеченный лорд Марлоу недаром долгие годы был дипломатом. Он знал, как отстаивать свои интересы. Когда составлялась жалованная грамота, он попросил ее величество разрешить передавать титул не только по мужской линии, но и по женской. — Графиня усмехнулась. — Он польстил старушке, сказав, что для потомков она будет достойным примером того, что дочь сможет управлять фамильным состоянием не хуже сына. — Бабушка Райли рассмеялась. — Кроме того, у него оставалась единственная дочь, и он не хотел, чтобы с таким трудом заслуженная награда вернулась обратно в руки короны.