Мейсон понимал, что может защитить Райли, только отослав ее подальше от Лондона, но для этого требовались деньги, а их у него не было. Он знал, как их получить, но мысль о вынужденном браке угнетала его не меньше, чем сознание, что он никогда больше не увидит Райли. Мысли, роившиеся у него в голове, были такими же мрачными, как и черное домино, скрывавшее его лицо.

— Какого мнения вы о моем костюме, лорд Эшлин? — спросила Далия Пиндар. — Я так долго его обдумывала.

Мейсон заставил себя улыбнуться и посмотрел на ее костюм пастушки, полностью скрывавший смазливое лицо и фигуру девушки в море белых и голубых оборок и рюшей.

— Очень мило, — промямлил он.

Далия радостно улыбнулась, а ее мать одобрительно кивнула. Еще по дороге сюда в карете она непрерывно болтала, и Мейсон уже знал, что Дания сама придумала этот костюм, заставив модистку выполнить каждую его деталь, даже ее пастуший посох, обтянутый голубым шелком и украшенный белыми кисточками. Конечно, через четверть часа она потребовала, чтобы Мейсон взял этот посох, поскольку он становился слишком обременительным для ее деликатного телосложения. Вот до чего он дошел! Превратился в лакея при какой-то мисс Пиндар. Только бы Дэл не застал его в этом идиотском виде! Мейсон прекрасно представлял себе, что бы сказала по этому поводу Райли. В глубине души он признавал, что, будь она сейчас рядом с ним, вечер не казался бы ему таким скучным.

По мере того как маскарад приближался к своему апогею, становилось ясно, что претенциозный костюм Далии отнюдь не оригинален. Зал был до отказа заполнен пастушками, все они рыскали в поисках какого-нибудь заблудшего холостяка, чтобы зацепить его своим посохом с кисточками.

— Так трудно придумать что-нибудь особенное, все нагло подражают тебе.

Мейсон понял, что не должен был осуждать Беа за ее далеко не лестную характеристику мисс Пиндар. Племянница оказалась права: у Далии никогда не было вкуса, которому кому-либо захотелось бы подражать.

Он подумал, что Райли надела бы что-нибудь вызывающее, что привлекло бы к ней жадные взоры всех мужчин. А потом он провожал бы ее домой, ревновал бы за тот успех, которым она пользовалась, и страшно гордился бы тем, что она принадлежит ему, и только ему. Но ее не было рядом с ним…

И все, что ему оставалось, — это сделать соответствующее предложение, и вместо нее богатая невеста останется рядом на всю жизнь. Мейсон взглянул на Далию и увидел, что ее глаза и даже поза выражают ожидание. Она ждала, когда он спросит ее: «Вы выйдете за меня замуж?»

Он улыбнулся ей и отвел взгляд. Мейсон постоянно мысленно повторял эти слова, но никак не мог заставить себя произнести их вслух. Всего несколько слов, от которых зависело будущее его семьи!

Он предался размышлениям, в то время как Далия без умолку сплетничала о том о сем, перемежая сплетни сетованиями, как трудно найти подходящее кружево для нового платья. Самозабвенной болтовне девицы, казалось, не будет конца, и Мейсон понимал, что и дальше его ожидает бесконечное нытье. Он уже не сможет проводить вечера в библиотеке, читая стихи, споря о Шекспире или придумывая необычные сюжеты для пьес. Не заниматься там любовью, как это вчера могло бы произойти с ним и Райли, не попадись ему на глаза эти записки. Он пристыдил себя: несправедливо сравнивать Далию с Райли. Он даже не пытался обмануть себя, предполагая, что Далия способна проявить подобную чувственность и страсть. К тому же миссис Пиндар уже дала понять, что собирается жить у дочери. Ее присутствие не только убьет в мужчине все желания, но и повредит его разум.

Мейсон сомневался, что у кого-либо из его предков хватило бы храбрости обречь себя на такое ужасающее будущее — даже ради спасения чести Эшлинов и любимой женщины.

— Леди Артемида, леди Афина и леди Персефона, — объявил мажордом Ивертона, представляя вновь прибывших гостей.

Все замерли, и в зале наступила тишина. Три женщины на минуту картинно застыли наверху лестницы, прервав своим появлением бесконечное и монотонное объявление имен только что приехавших гостей. Шум в зале возобновился и становился все громче, гости перешептывались и спорили о том, кто скрывается под масками этих красавиц. И уже многочисленные кавалеры, одетые пиратами и рыцарями, а также несколько Ромео бросились им навстречу, расталкивая друг друга, стремясь оказаться первыми и попросить этих дам внести их в карточки, где расписывались танцы.

Когда все решили, что ничего более удивительного уже не произойдет, три женщины расступились, и появилась четвертая.

— Леди Афродита! — объявил мажордом.

Увидев ее, Мейсон застыл на месте. Райли!

Золотая диадема венчала ее голову с распущенными золотистыми волосами. Белоснежное платье было скреплено на одном плече, а талию обвивал золотой пояс. Шелк прилегал к ее телу, не скрывая великолепной фигуры, а в разрезе, доходившем до колен, были видны длинные ноги. Маска так плотно закрывала лицо, что ее не могли узнать даже те, кто бросился к ней, бесцеремонно стремясь рассмотреть поближе.

Черт бы побрал ее притворство! Все это показное смирение!

— Возмутительно, — сказала мисс Пиндар. — Не понимаю, зачем их впустили.

А Мейсон в это время соображал, как бы ему удалить своих подопечных, не привлекая внимания. Мисс Пиндар нервно обмахивалась веером.

— Вы видели когда-нибудь даму такой… такой, как бы сказать… раздетой?

— Далия! — Ее мать неприятно поразило вольное выражение дочери.

— Но это так и есть! Интересно, кто они такие? — прошептала она, высказывая вслух вопрос, вертевшийся на языке у всех.

Ее мать гордо задрала нос.

— Они не нашего круга. Бесстыжие девки! Вы согласны со мной, лорд Эшлин?

Мейсон молча кивнул в ответ. Все складывалось идеально. Если Райли и племянниц узнают — а они, конечно же, останутся до той минуты, когда наступит пора снимать маски, — то миссис Пиндар, принимая во внимание ее нынешнее возмущение их безнравственностью, будет вынуждена смириться с тем, что ее дочь никогда не станет графиней.

— Утешает только то, что, когда выяснится, кто эти девки, их больше не примут и не пригласят ни в один из лучших домов Лондона. Удивляюсь, почему его милость не вышвырнул их вон.

«Вышвырнул»! Мейсон не смел и надеяться на такую удачу. Тогда бы он позаботился о том, чтобы эта четверка никогда больше не появилась на светских вечерах, ибо он решил отправить их в самую отдаленную часть Британской империи.

— Кого же они изображают? — спросила мисс Пиндар. — Язычников?

— Богинь, — поправил ее Мейсон. — Та, что с луком и стрелой, — Артемида, богиня охоты. Рядом с ней Афина, богиня мудрости.

— Почему вы в этом так уверены? — с ноткой раздражения в голосе спросила Далия.

— Она держит оливковую ветвь, символ Афины, а та, что подальше, — должно быть, Персефона, царица подземного мира, потому что у нее черный скипетр.

— Хм, — хмыкнула миссис Пиндар. — Похоже на какой-то французский роман, который и читать-то невозможно.

— Посмотрите, как они выставляют себя напоказ, — продолжала Далия. — Уверяю вас, лорд Эшлин, что я никогда не буду вести себя так неприлично.

В этом Мейсон не сомневался. Далия никогда не делала ничего, что привлекло бы к ней внимание, никогда не оживляла своим присутствием скучный вечер, и он не надеялся, что такое когда-нибудь случится. Еще раз посмотрев, как его четверка проходит по залу, он с удивлением заметил, что после приезда Райли вечер уже больше не кажется ему таким скучным.

Кузина Фелисити подробно рассказана Райли, как устраиваются маскарады, и Райли продумала, как воспользоваться представившимся случаем. Как Золушка, они приедут на бал последними, а в полночь, когда начнут снимать маски, они исчезнут, прежде чем их узнают. Кузина Фелисити обеспечила приглашения, перехватив отказ Мейсона и переписав его на согласие. Таким образом у каждой девицы оказалась карточка для танцев, необходимая для входа в бальный зал.