Из окна, на которое указал сержант, неожиданно показалась черноволосая голова молодого человека, примерно лет тридцати. Он крикнул что-то неразборчивое и снова скрылся.

Сержант бросил взгляд на часы, чертыхнулся.

– Капитан, я, в самом деле, думал, вы прибыли раньше всех.… Судя по всему, подмогу ждать еще не скоро, а этот деятель….

– Я пойду, – резко, как отдавая команду, произнесли мои губы. К подъезду меня точно подтолкнул кто.

– Вы? – сержант, кажется, не удивился. Спросил скорее из вежливости, помнил, что когда-то это было моей специальностью.

– Где консьерж?

Старик протиснулся мгновенно, точно заранее почувствовал внимание к своей персоне.

– Номер шестьсот восьмой, – прошепелявил он. – Я всех уж вывел, как сержант велел, можете не беспокоиться. И лифт заблокировал.

Предусмотрительно, ничего не скажешь.

– Вам лучше всего с черного хода идти. Вот дверь.

– Номер семь, – пробормотал я, поднимаясь по лестнице.

Да, седьмой случай. Пять удач, одно поражение; вполне неплохо даже для окончившего курсы психологии.

– Осторожно, – донесся до меня едва слышный голос консьержа. Не прислушивайся я, ни за что бы его не услышал. – Он и по двери бабахнул, пока я всех выводил.

Вовремя предупредил, я уже успел подняться на пять пролетов, когда услышал голос старика. Хоть спускайся вниз и хватай с собой сержанта, если у последнего пистолет находится в кобуре, а не лежит в сейфе. Или, если он запамятовал выставить человека на этаже, на случай чего.

Нет, не забыл. Я наткнулся на человека в форме, стоявшего у входа в коридор шестого этажа. Патрульный докуривал сигарету, одним глазом наблюдая за злополучной квартирой. Меня он узнал тотчас же, я же его – далеко не сразу.

– Это вы, шеф? – удивление патрульного показалось мне, по меньшей мере, странным. Я успел заметить краем глаза, что рука его механически потянулась за пистолетом и тотчас замерла. – Вот уж не ожидал. Как вы тут оказались?

Он говорил довольно тихо, так что и я поневоле снизил голос, рассказав ему в двух словах предысторию своего появления. Патрульный улыбнулся, стараясь спрятать свою улыбку в редкие усики, и молча протянул мне свой револьвер, едва я заикнулся об этом.

– В барабане не хватает одной пули, – предупредил он в последний момент, указывая на дверь, соседней с шестьсот восьмой квартиры.

– Не понял, – я резко обернулся. Он смущенно посмотрел себе под ноги.

– Собака, – произнес он. – Кто-то выпустил. Агрессивный бультерьер, не знаю, как таких держат в подобном месте.

Значит, пальнул не тот молодой человек в дверь, а этот в собаку, хоть это немного успокаивает. На шум, запершийся в квартире, вероятно, обратил внимание, но вот как прореагировал – неизвестно. По всей видимости, мне придется выяснять. Я кивнул патрульному и двинулся к двери.

– Удачи вам, шеф, – прошептал он так, что я едва его расслышал.

Я кивнул в знак согласия, что-что, а она мне понадобится, а спустя несколько секунд уже стучал в дверь шестьсот восьмой квартиры.

Секунда тишины. Я уже собирался сообщить самоубийце о своем приходе, как необычно спокойный голос произнес:

– Заходите, – и, когда я открыл осторожно дверь и оказался внутри, добавил, – капитан.

Не входить, подождать, справиться с волнением, изменить выражение лица или схватиться за револьвер, заткнутый сзади в джинсы, было поздно. Я уже успел обнаружить, что при входе непосредственная опасность мне не угрожает, и, следовательно, все первые мои движения были предопределены сотни раз отработанными действиями за годы тренировок. Я успел осмотреть комнату, заметить в ней стоящего подле окна молодого человека, примерно одного со мной роста и возраста, держащего револьвер в правой руке дулом вниз, успел понять, что, кроме него, в комнате никого, а дверь в кухню закрыта и заставлена этажеркой. Он произнес свое последнее слово, выдержав трехсекундную паузу, именно тогда, когда я оценил степень опасности, исходящую от него и занялся, стараясь не упускать из виду его движений, осмотром квартиры; именно в этот момент он и подловил меня.

Молодой человек полюбовался сменой гаммы чувств на моем лице, внезапной скованностью моих движений и, видимо, остался доволен. Зато я убедился, что, даже если он не один в квартире, даже если это ловушка, я успею отреагировать на любое появление со спины, из ванной комнаты группы товарищей молодого человека. Эту сторону дела он отметил также и произнес вторую фразу спокойным и уравновешенным голосом, никак не вязавшимся с его намерениями, прежде чем я успел произнести свою:

– Не беспокойтесь, капитан, мы одни.

Я кивнул.

– Вынужден поверить на слово.

В ответ молодой человек улыбнулся. Или мне так показалось; самоубийца стоял спиной к свету, лицо его находилось в собственной тени и разглядеть выражение в ярких солнечных лучах, бивших из окна, было делом нелегким. Молодой человек выбрал очень удобную позицию для наблюдений за входной дверью, он видел ее от окна наискосок в проеме распахнутых створок, соединяющих комнату, практически лишенную обстановки, и крохотный коридорчик. Отсюда он мог, не беспокоясь о группе захвата, диктовать условия и решать проблемы, что привели его в эту квартиру. В течение долгой паузы, отведенной для ответа на мою фразу, мне подумалось, что, вполне возможно, квартира эта выбрана им намеренно, он мог быть здесь и раньше, скажем, составляя компанию тому студенту, что проживает здесь.

Пауза затягивалась, молодой человек улыбнулся и затем нервно дернул рукой с зажатой в ладони рукояткой револьвера: единственный признак, что он хоть в чем-то выдает свои чувства. Я боялся и не мог не смотреть на эту руку, она приобрела для меня куда большее значение, чем глаза собеседника, чем выражение его лица, ушедшее в тень. Мне было видно любое шевеление пальцев, любое сокращение мускулов пускай; я поднял правую руку на пояс, зацепив большем пальцем за часовой кармашек джинсов. На всякий случай сократить путь своей руке.

И тут только я осознал, что молодой человек одет точно так же, как и я. Первоначально это не бросилось в глаза – стандартное одеяние: светлые кроссовки, голубые джинсы, с кожаным поясом черная обливная кожаная куртка и белая майка под ней. Я застегнул свою кожанку под горло, на улице было довольно прохладно, а молодой человек расстегнул свою.

– Очень хорошо, что вы пришли, капитан, – произнес молодой человек резким голосом, скороговоркой, отчего я вздрогнул.

– Я вижу, вы меня знаете. И откуда же?

– А вы меня не узнаете? Впрочем, – он перебил сам себя, – я понимаю, почему. Извините, капитан, меры предосторожности.

Молодой человек сделал шаг в сторону и оказался рядом с открытой створкой окна; лицо его теперь осветилось, но рука с револьвером ушла в тень, создаваемую неуютными темными шторами, кое-где провисшими из-за обрыва поддерживающих их крючьев. Мне оставалось лишь всматриваться в его лицо, обрамленное черными как смоль волосами. Слишком обычное, сколько я не старался, но выделить характерные именно для молодого самоубийцы черты так и не смог. Оно было похоже на многие, виденные мною раньше лица; я узнавал в нем черты бывших сослуживцев, и преступников, и свидетелей, и в то же время оно не походило ни на одно из той длинной череды лиц, что пришла мне на память.

Я сдался. Молодой человек пришел мне на помощь.

– Вы в затруднении, капитан? Или вам трудно сделать выбор?

Я пожал плечами:

– Вы правы. Возможно, что я видел вас раньше, но вот…

– Это уже лучше. Извольте, я вам помогу. Нет, стойте, где стоите, вовсе необязательно разглядывать меня вплотную.

Впрочем, рука с револьвером не дрогнула. Я оказался на тридцать сантиметров ближе к нему, молодой человек не обратил на это внимания. Что ж, пускай говорит.

Можно предположить, что он знаком с кем-то, кто был когда-то обязан мне жизнью, уж своих самоубийц я помню, а, может быть, кто-то из них повторил попытку, а он был рядом и не ушел….