Со вторым сыном бедного рыбака расправа коротка, мрачно размышлял Ивар, трясясь в ветхой повозке. Конь, тянувший повозку, годами был старше Ивара, а сама повозка явно принадлежала одному из первых людей, в незапамятные времена высадившихся на побережье Скарпсея. Покосясь на владелицу этих достопочтенных древностей, Ивар заключил, что более дряхлой и злобной карги он в жизни не видывал — даже если забыть о том, что перед ним знаменитая ведьма с Белого Холма. Точно прочтя его мысли, старуха метнула на него острый взгляд, и юноша поспешно хлестнул истрепанными вожжами старую клячу, тщетно надеясь, что хоть это немного прибавит ей ходу. Кляча лишь шевельнула ухом и с привычным презрением выкатила левый глаз. Правый глаз у клячи отсутствовал — пригодился, должно быть, в какой-нибудь мерзкой колдовской стряпне старухи Бирны.

«Запродать меня в ученье к ведьме!»

Ивар испустил тяжкий вздох и ссутулился, упиваясь своей обидой. Да уж, именно такое везение и преследовало всю жизнь его батюшку, Хоскульда из Безрыбья. Настоящая удача давно покинула Хоскульда; отчаявшись выправить свою хромую судьбу, он теперь уныло дрейфовал от несчастья к несчастью, точно лодка без руля в ощерившемся подводными камнями фиорде.

Жена и семеро детей, а также родичи Хоскульда представляли собой бесполезный груз этой «лодки».

Началась эта гнусная история вполне безобидно. Хоскульд и Торгерд, как обычно, бранились из-за недостатка еды, дров, одежды и избытка голодных, холодных и неодетых членов семейства. Вернее, бранилась Торгерд, а Хоскульд, облокотившись на каминную полку, мрачно размышлял о чем-то своем. Младшие отпрыски катались по полу, резвясь, точно медвежата, и не обращая внимания ни на родителей, ни на ущерб, который их возня наносила скудной домашней обстановке. Ивар и его старший брат Свейн обменивались встревоженными взглядами. Если будущая зима выдастся такой же, как минувшая, вряд ли их семья дотянет до весны.

Хоскульд наконец соизволил откликнуться на особо язвительное оскорбление своей доброй женушки.

— Я уже все решил, — заявил он. — Весной, едва растает лед, я отправлюсь в поход с викингами, и тогда уж у нас не будет недостатка ни в еде, ни в золоте.

— Ты — и с викингами? — отозвалась Торгерд. — Ха! А мы, пока суд да дело, должны разучиться есть? Если мне придется и этой зимой просить съестное у своих братьев…

— У нас же есть вождь! — поспешно перебил Хоскульд. — Старина Брейскалди не даст нам подохнуть с голоду, если мы отработаем свое пропитание. А у нас, между прочим, два крепких сынка, вполне годных, чтобы пасти его овец, кормить коней и так далее…

Торгерд злобно огрызнулась, заглушив разочарованный стон Ивара. Свейн предостерегающе ткнул брата локтем в бок, — мать пришла в расположение духа, которое они втихомолку называли состоянием берсерка, потому что оно отличалось вспышками самой бешеной ярости. Ивар, однако, со злостью прошипел на ухо старшему брату:

— Не стану я опять всю зиму спину гнуть на старого скрягу! Ты же знаешь, загоняет нас до смерти. — Он обхватил ладонями подбородок и с ненавистью глянул на свои изношенные башмаки, из которых во все стороны торчали пальцы. — Ух, чего бы я ни дал, только б смыться подальше от Безрыбья! Все что угодно. Жаль, что я не чуток постарше, — ушел бы в викинги.

— Так тебе мать и разрешила!

Они не сразу услышали в пылу перебранки, что в дверь стучат, да и вдобавок пятеро маленьких разбойников, возясь друг с другом, опрокинули стол и разбили кувшин со сливками. Эта катастрофа мгновенно отрезвила всех.

— Сливки! — взвизгнула Торгерд. — Последний кувшин!

— Не беда, — «успокоил» ее Хоскульд, — корова и так почти что сухостойная, так что молочком мы еще долго не побалуемся.

Торгерд воздела руки к потолку.

— Ну и муженек у меня! — воскликнула она, готовясь произнести всю тираду, которая обычно следовала за этими словами, когда дверь внезапно распахнулась и в дом вошла старуха.

— День добрый, — промолвила она, одним взглядом окинув комнату и особо задержавшись на Свейне и Иваре. — Да благословят боги и этот дом, и все, что в нем, а то, похоже, в последнее время они вас подзабыли. Я бы сказала, что от этого жилища так и разит невезеньем.

От лужи сливок, подползавшей к ее башмакам, поплыл по комнате кислый запах.

Торгерд заметалась, захлопотала, залепетала, усаживая нежданную гостью в кресло, предлагая ей напиться и приглашая заночевать. От Безрыбья до ближайшего селения вверх или вниз по берегу был добрый день пути. Гостей и путников всегда охотно привечали в доме, даже если семья на следующий день постилась, а Ивар и Свейн должны были спать в сарайчике, под боком у коровы.

Когда были соблюдены все приличия, прозвучали привычные вопросы и ответы насчет погоды, общих знакомых и так далее, — старуха вынула из черного мешочка, висевшего на поясе, глиняную трубку и закурила. Младшие братья и сестры Ивара, большей частью голышом, тотчас обступили ее полукругом и пялились в немом восхищении, выкатив глаза и разинув рты.

Торгерд знала, что старуха с Белого Холма — знаменитая лекарка, и едва не лопалась от желания разузнать, что привело в ее дом такую важную особу, но умело прятала любопытство. Хоскульд же снова облокотился на каминную полку, совершенно забыв, что в доме гостья.

— Ну вот, — вдруг сказала старуха, — вы ведь знаете, кто я такая, ну а я кое-что знаю о вас. За глаза меня зовут Бирной, ведьмой с Белого Холма, как твоего мужа за глаза называют Хоскульдом Злосчастным. Я ищу… — она пронзительно глянула на Ивара и Свейна, — ищу мальчишку в работники. Слишком я постарела, чтобы успевать и в доме, и по хозяйству, да еще и не бросать свое ремесло. Живу я одна в небольшой усадьбе на холме близ Белого Мыса. Конь, три коровы, стадо коз да овец и три десятка гусей — многовато для одной старой женщины, которая вдобавок должна лечить и людей, и зверей. Вот я и явилась забрать у вас одного вечно голодного мальчишку и дать ему за работу приличное содержание. Кроме того, я каждый месяц буду платить вам молоком, либо сыром, либо шерстью и вдобавок дам четыре марки серебром в возмещение за утрату сына. Само собой, он должен будет хорошо трудиться, чтобы оправдать мои расходы. — Она заметила, как Свейн и Ивар переглянулись, и взгляд ее стал еще пронзительней.

Глаза Торгерд тотчас алчно вспыхнули, но вслух она сказала:

— Ты, конечно, понимаешь, что сыновьями торговать негоже — (у нее их было пятеро, и при этом один прожорливей другого), — тяжко отдавать их в чужие руки. Притом я не могу расстаться со старшим, так что пусть это будет Ивар. — Торгерд как-то ухитрялась говорить одновременно виновато и напыщенно.

— Хм, а почему бы и нет? — Бирна одним взглядом окинула юношу с ног до головы. — Вид у него приличный, вот только чересчур он тощ для своего роста, ну да в моем доме для него достанет еды. Надеюсь, он не из мечтателей? — Она быстро глянула на Хоскульда, который перенес тяжесть своего тела на другую согнутую ногу и как ни в чем не бывало глазел в окно.

Взгляд Торгерд так и прилип к рукам старухи, которая сняла с пояса и звякнула об стол увесистым кошельком. Не отводя от него глаз, она неохотно проговорила:

— Мне кажется, надо бы спросить Ивара, захочет ли он пойти к тебе в работники. Тошно мне думать, что мой сын станет наемным слугой. Может…

— Я пойду, мама, пойду! — Ивар от нетерпения только что не приплясывал. — С радостью пойду, мама. Ты же сама говорила, что у нас не хватит припасов на всю зиму, и что мы — такая обуза, и…

— Я должна подумать, — прервала его Торгерд, окатив сына ледяным взглядом. Ивар знал, что она согласится не прежде, чем вытянет из старухи побольше денег.

— Ты ведь не продаешь его, — заметила Бирна. При этих словах глаза у малышей совсем округлились; теперь они до самой смерти будут рассказывать, как мать продала их старшего брата ведьме.