И полон виденьями давними мозг, и память усталую душу радует.

Я получил сегодня письмо из далекого дома на берегу Камы.

Ах, если бы сердце могло само побежать и обнять, кого хочет руками!

Но жизнь безжалостна. Жизнь права.

Она уводит юнцов из-под крова.

Ведь растет и растет трава, не боясь серпа тупого.

Ах, родители, дорогие родители!

Вы все старитесь в ожидании.

Вам бы спеленать и держать в обители сына, не думая об его желании.

А сын меж тем давно повзрослел.

У него самого уже дочь совершеннолетняя.

Никому не известен его удел, а вы продолжаете тихо сетовать...

Но я не могу по-другому жить.

Я не желаю по-вашему.

Меня схватили Москвы этажи золотые слова вынашивать.

О прошлом годе я вас навестил.

Прошел по местам своей юности.

О, сколько же нужно душевных сил, чтоб выжить в таежной угрюмости?!

Я вспоминаю ушедшие дни: как раки ползли по угорам бараки; как много было хмельной родни и редкий праздник случался без драки.

Мой дядя Романов, Устинов второй в гудящем застолье куражились часто.

Не мог я понять своей детской башкой, что это - замена мужицкого счастья.

Я слушать песню без слез не могу:

"Выпьем за тех, кто командовал ротами,

Кто умирал на снегу..."

Где вы, дядья, со своими заботами?

Где ты, любимая бабка моя?

Вечно работала через силу.

Что получила ты, Бога моля?

Снег засыпал твою могилу.

Есть ли над ней хоть какой-то крест?

Хоть бугорочек цел над тобою?

Небо, российское небо окрест, непередаваемо голубое...

Я не забыл твой суровый урок.

Как не уросить ты просила.

И на распятьях случайных дорог жизнь не распяла меня, не сломила.

Я, помню, играл в городки и в лапту.

За хлебом бегал в какую-то "зону".

И только недавно понял и чту, какого в детстве хватил озону...

Ведь я с рожденья был сослан в места, где выжить было великое благо; где парусом белым манила мечта, плутая в бухтах архипелага ГУЛАГа.

Какие плуты встречались в пути!

Профессиональные архиплуты.

И то, что удалось уцелеть, уйти, сбросить с рассудка и с сердца путы

Чудо! Счастье! И пусть моя дочь сегодня не сетует на неудачи, на то, что отец мало смог превозмочь; и нет у него ни машины, ни дачи.

Я почти 30 лет "отбыл" там, куда телят не ганивал пресловутый Макар; и весь свой пыл вынес из "заключения" раннего.

Иным покажется пафос смешным, каким-то таким надуманным; а мне все горек юности дым, то Сталиным тянет, то Трумэном...

Ломала, корежила жизнь судьбу.

Вырос я свилеватым, как пихта.

А кто-то про ранние морщины на лбу или заметит, мол, слишком тих ты...

Не надо зондировать. Я не стих.

Во мне не угасла заветная фронда.

И даже этот изломанный стих гласит, что создатель не просто член Фонда.

"Изыдьте!" - кричу из последних сил:

"Членистоногие! Членисторукие!".

Пусть в храме останутся те, кто любил, кто вырос под присмотром суровой старухи.

И кто не боится, что нынешний смотр выявит нутро и мурло перекрашенное...

Утро построит из солнечных сот новые невиданные башни.

Не будет больше ужасных зон.

Зон молчания. Зон страха...

И одним из самых тяжелых зол будет незнание Чайковского или Баха.

Затем и живу, и сердце лечу в Кисловодске богатырским нарзаном.

Затем обратно в Москву полечу, раздумьями века терзаем.

Не нужно бояться высоких слов, когда они истиной чувств обеспечены.

Не нужно дверь запирать на засов и засыпать беспечно.

Сегодня в движении вся страна.

Ширится зона стыда и страдания.

Так пусть продлится моя страда, зона радости и рыдания.

Жизнь безжалостна. Жизнь права.

Она уводит детей из-под крова.

Ведь растет и растет трава, не боясь серпа тупого.

18.07.88

Как высоко прямо в толще обрыва ласточки делают гнезда свои!

Значит, над бездной быть можно счастливым, если есть крылья взаимной любви!

22.07.88

ВСТРЕЧА

Провинциалочка в столице - такое чудо, черт возьми!

Разговорись - вернет сторицей зазря потраченные дни.

Ты, снова молод и доверчив, плыви асфальтовой рекой, покуда синеглазый вечер прощально не махнет рукой.

Плыви, рифмуя "нежность - снежность", не чувствуя обычных пут...

В Ижевске есть такая свежесть!

Так очи в Глазове цветут!

Учи листвы язык зеленый, освободясь от зимних дрем, весной удмуртской удивленный, воскресшим сердцем умудрен.

23.04.88

1989 год

ДОМ ПОЭЗИИ

Александру Амвросьевичу Лужанину

Евгении Эргардовне Пфляубаум

Чтобы встретиться - надо расстаться.

На юру. На ветру. Поутру.

22-32-18

Я когда-нибудь вновь наберу.

Загудит телефонное чудо, и в копилку просыплется медь.

"Здравствуй, Виктор! Куда и откуда?

Мы хотим на тебя посмотреть".

И опять на такси я проеду мимо Свислочи, славной реки.

И опять мы затеем беседу, дорогие мои старики.

Я прочту вам стихи, если можно.

Я обследую книжный развал.

Мне представить сейчас невозможно, что когда-то у вас не бывал

Как бы ложь под меня ни копала, как бы враг ни палил из фузей, есть на улице Янки Купала дом поэзии верных друзей.

Как бы годы ни стали меняться, в лютый холод и в злую жару

22-32-18 я когда-нибудь вновь наберу.

9.04.89

Минск

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Какая жизнь! Какой уют!

К чему нам давний спор!

Во всех киосках продают

"Герцеговину Флор".

Табак отборен и душист.

Все гильзы на подбор.

Бери, закуривай, артист,

"Герцеговину Флор".

Но что темнеешь ты с лица?

Какой - такой укор?

Неужто все же есть грязца в "Герцеговине Флор"?

И в гильзах - порох, не табак, и все твои дела - "табак", поскольку ты - слабак и цепки удила.

И помнится тяжелый ус и жирный - жирный дым; и если даже ты не трус, то - жалкий подхалим.

Держись за жизнь и за уют, на заверенья скор.

Недаром всюду продают

"Герцеговину Флор".

Недаром...И смиряя нрав, припомни, коль учен, предупреждал тебя Минздрав?

Предупреждал о чем?

14.07.89

УЗЕЛОК

Никого не надо заводить.

Ни жены. Ни кошки. Ни собаки.

Невозможно с ними разделить боль утраты...Между тем, однако, тянется живое вечно жить.

Радость даже в венах колобродит, под руку толкает - расскажи миру о любви круговороте.