Дыханье устало от смрада.
Изнанка успела прогнить.
А муза твердила: "Не надо, нельзя о дурном говорить!
Подумаешь тоже досада, что вирусам хочется жить..."
И хмуро я буркнул, что надо всегда обо всем говорить.
Пока нет житья от разлада и есть на свободу запрет, покуда нельзя без доклада в чиновный войти кабинет, пока дорогая награда отнюдь не для лучших венец, покуда не снята осада с наивных и честных сердец.
Претит суета и услада и хочется в голос завыть среди исполинского ада, в обжорстве явившего прыть.
И даже средь райского сада, увы, не сумею забыть, что надо, что надо, что надо всегда о больном говорить.
25.01.88
СУДЬБА
Ежели мы примем за искомое вдруг существованье насекомое, каждая певучая строка будет стрекотать наверняка.
Если окружат нас как флотилии чешуей покрытые рептилии, и тогда стихотворенья ток скажет: "Человек не одинок!"
Если спросят, что приму охотнее - жизнь растения или животного, то отвечу: лишь судьбу свою, тем живу и потому пою.
4.01.88
СНЫ
Почему-то ночью стали сниться радужные человеко-птицы.
Я не раз твердил себе растерянно:
"А живет ли человек-растение?"
Руша настроенье беззаботное, думал: "Есть ли человек-животное?"
Наконец вставал вопрос-итог:
"А бывает человеко-бог?
Человеко-бык?" Опять по кругу гнал сомнений крошечную вьюгу.
Застревали мысли, как осколки:
"Людо-змеи? Человеко-волки?"
Сон прогнав, навек лишив покоя, главное во мне проснулось: "Кто я?"
4.01.88
ПРАВО НА ИМЯ
В.Х.
Век в имени сияют Рим и лев, веленья миру выписаны грубо, и до сих пор рыдают нараспев о солнце обмороженные губы.
Бел хлеб, - я говорю, - но мил лимон, и как года догадкою не мерьте, все так же молод синий небосклон и перевертень не боится смерти.
Алмаз в родстве с пылающей землей, а трос не может быть второго сорта; пусть мусор в голове сжигает зной и разумом наполнена реторта.
Пускай копыто опыта полно, но Мефистофель промахнется снова; заведено судьбы веретено, зане девиза нет превыше слова.
Нам гласных гласность в настоящий миг важнее, чем согласие согласных; поэт - не гид, он производит сдвиг в природе горней, что куда опасней.
Нет реверанса вычурности в том, чтоб оглянуться, смысл ища в оглядке; и мот словес вернется в отчий дом и с модою не раз сыграет в прятки.
Пусть видит каждый, кто душой не слеп: сейчас над поэтическим престолом взошли его навеки молот, серп; и Хлебников нас обступил простором.
14.02.88
ЗИМОГОР
Мне - 42. Когда б - температура, я умер бы от страха в тот же миг, но жизнь - конвейер, портится фигура; и вот уже я не мужик, старик.
Большой привет! Смените интересы.
Смотрите телевизор, черт возьми!
Там тоже есть и метры, и метрессы, и много восхитительной возни.
Возьмите побыстрее ноги в руки и сдайте на анализ вашу мысль, и не пилите сук, поскольку суки поддерживают на мизинцах высь.
Я, видно, из породы скупердяев, боюсь считать остатние года; и нет ни слуг, ни подлинных хозяев, лишь расплодились горе-господа.
Им нравится веселое молчанье, им хочется надежнее сберечь волынки иностранное звучанье и балалайки скомканную речь.
Гудит апрельский ветер за стеною, фрамуга выгибается дугой; и я захвачен возрастной волною, я словно тот же, но уже другой.
И все мои баллады кочевые трассируют, что жизнь одним права, ведь не склонилась на упрямой вые шального зимогора голова.
Итак, вперед, не признавая порчи, не занимая лучшие места; очередной апрель раскроет почки и скоро брызнет свежая листва...
23.03.88
ВОСЕМЬ С ПОЛОВИНОЙ
Причудливая цепь ассоциаций: печаль снаружи и любовь внутри; и если чист ты - нечего бояться, садись на место и кино смотри.
Текут воспоминания ребенка.
Стегает бич взаимных укоризн.
Порою рвется старенькая пленка, она длиною с прожитую жизнь.
Друзья. Враги. Наставники. Соседи.
Ученики. Любовницы. Жена.
Те заняты едой, а те - беседой.
И всем судьба воздаст свое сполна.
Смотрю кино, как будто жизнь листаю.
Туман в глазах. Скорей очки протри!
Я - не герой, так что же повторяю:
"Как грешен я! Мне скоро сорок три".
Зачем страшны мне жалкие угрозы раскрепощенных кино-героинь, и псевдоромантические слезы горьки, как настоящий героин?!
Наверно в том и кроется отвага, чтоб, зная участь, не бросать руля и не спускать перед бедою флага, все вынести и вновь начать с нуля.
5.06.88
ДАЛИ - 88
Остр ли скальпель грядущих идей, хрупок череп столетий - не знаю...
Толковище картин и людей.
Бесконечная пытка глазная.
Сатурналий круговорот.
Андрогина немое моленье.
Черной вечности траурный грот.
Рана-рот в ожидании мщенья.
Пьер Ронсар, Гете, Лотреамон, чьи стихи - детонатор рисунка.
Шум и блеск авангардных знамен.
Культуризм изощренный рассудка.
Как бы ни было чувство старо, удивление гонит на паперть.
Тавромахии злое тавро обожгло благодарную память.
Нас не зря по углам развели, золотой Аполлон и Венера.
Восковая фигура Дали - восклицательный знак интерьера.
24.04.88
ТЕЛЕГРАММА
"Всей трассе полета дожди моих слез" - пришла от тебя телеграмма.
Так вот он, ответ на проклятый вопрос: комедия жизнь или драма.
Так вот почему мы боимся летать и топчемся часто на месте; и солнце не любим, приучены лгать друг другу, не помня о чести.
Но знай, что рокочет над озером гром во тьме беспробудно-кромешной; зовет телеграмма; и дождь за окном как наш разговор безутешный.
Не буду твердить про банальную грусть, что в небе дыру залатаю...
Я солнца палящих лучей не боюсь и сердцем к тебе улетаю.
11.07.88
Не любитель я гостиниц, но когда в отъезде долгом, номер - сладостный гостинец; блажь, повенчанная с долгом.
Здесь не страшен поздний вечер: засмоливши сигарету, кофе заварив покрепче, славно развернуть газету.
И легко перелетая мыслью за последней вестью от Берлина до Шанхая, от кораллов до созвездий,
Славно верить в то, что вечен твой уют, заливчик света, между тем, как этот вечер весь сгорел, как сигарета.
12.07.88
ЗОНА
Я в комнате один. За окном - Кисловодск.
Орет какие-то песни радио.
