И вот торговец сладкогласный тасует цены и слова.

А солнце не жалеет красок, и медом пахнет пахлава.

Мир рынка всюду одинаков, но здесь вольготно и светло.

И я, как записной гуляка, ловлю последнее тепло.

4.11.84

Фрунзе

Слова твои, не ахай и не охай, найдут признанье позже, может быть, как свет звезды немыслимо далекой, что продолжает, и сгорев, светить.

Но что мне отсвет отгоревшей жизни, что ореол священного огня, раз нет меня? Нет нужды в пышной тризне, раз выбрал ночь и не увижу дня.

29.11.84

1985 год

ЗОЛА

Чего мне ждать? На что надеяться?

На то, что все-таки поймут и перепеленают сердце, и выбросят обиды жгут.

Все время - деньги, деньги, деньги! - а я, как нищий на углу, устал молиться и тетенькать, и дуть на чувств своих золу.

Из пепла не возникнет пламя, из безысходности - любовь, и только память, только память ещё мою согреет кровь.

Когда чредой пройдут виденья, я оценю ли грез размах?

Души не меряны владенья, и я здесь подлинный монарх.

Хочу - люблю, хочу - караю, и в сновиденческом огне не к раю, к дедовскому краю хотелось быть поближе мне.

Чтобы из мглы вечерней свита и предзакатного огня, всех этих грешных духов свита не ополчилась на меня.

О, да не буду близким в тягость!

Уйду, пока не надоел, навеки в край, где плещет радость за установленный предел.

На то нам и дается слово, чтоб светом выхватить из мглы две-три щербатинки былого и - не разворошить золы.

31.08.85

КОРАЛЛ

Ты прав, знаток любви, Стендаль, кристаллизируется чувство и обретает сердце даль, в которой без любимой пусто.

Течет по жилам чудный ток искрящихся переживаний.

Благоуханна, как цветок, любовь, а ты - всего желанней.

О, только б находиться близ, навек не прерывать мгновений; любая прихоть, твой каприз и полноправны, и священны.

Омытый зрением двойным, мир предстает в красе нетленной.

О, только б с ней; о, только б с ним навек не прерывать мгновений.

И как бы рок ни покарал, одно спасенье - сердцу вверься, любовь особенный коралл, растущий по законам сердца.

30.09.85

Дочери - 15 лет.

Джинсы. Модная прическа.

А в глазах - тревожный свет, характерный для подростка.

Сотни, тысячи проблем сложностью своей пугают.

Что там Брэдбери и Лем, здесь фантастика другая.

Поражаюсь каждый раз неприступности задачи.

Опыт взрослых - не указ.

Да и как ещё иначе.

Открывает новый мир дочь моя, кончая школу.

Не разученный клавир, а - дорогу в звездном поле.

Дочери - 15 лет.

Не споткнется ли дорогой?

Утром я смотрю ей вслед с очень родственной тревогой.

30.09.85

Ты помнишь: вечер, мой мундир и шум вокзала?

"Любовь изнашивается до дыр", - ты мне сказала.

Любовь изнашивается, как ткань.

Рано иль поздно.

Не плачь, не плачь. Ах, перестань!

Взгляни на звезды.

Что в бесконечной глубине горят беспечно.

В том очистительном огне пребудем вечно.

4.10.85

НОЧНАЯ СКАЗКА

Я люблю сиянье солнышка.

С ним надежней и вольготней.

И видны при нем до донышка чердаки и подворотни.

Ночью жутко: всюду гномики

( в лунном свете - голубые), сжав в руках покрепче ломики, мерят улочки кривые.

Ничего себе подросточки, мышцы вовсе не из ваты; тренированные косточки, лишь умишком щупловаты.

Ходят-бродят, уши домиком, ищут, что лежит похуже.

Вся мечта - немытым ломиком жахнуть исподволь снаружи.

Омерзительны их хитрости, их подпольные секреты.

Вот бы разом напрочь вытрясти их душонки, их кастеты.

Извести б гвардейский выводок, честным людям нет проходу.

Может, солнце все же выведет их на чистую на воду.

Встань же, круглое и красное, разгони всю темь собою, пусть над нами снова властвует только небо голубое.

11.12.85

ВМЕСТО РЕЦЕНЗИИ

Читаю Кочеткова.

Тяжелая судьба.

Но живо, живо слово и рифма не слаба.

Не потускнел твой гений, от времени не стих.

Сквозь толщу потрясений к нам твой прорвался стих.

"Баллада о вагоне" взлетит под потолок.

По всей стране в ладони твой первый сборник лег.

Избегнув катастрофы, вернулся ты домой; и эти чудо-строфы поднял над головой.

При людях - мягкость, робость.

Зато душа - стилет.

И вечно рядом пропасть, коль истинный поэт.

В клуб надевай манишку, и сам себе не лги.

Пусть чешут кулачишки бессонные враги.

У них одна забота - стереть бы в порошок.

Ведь бездари охота сказать: "И ты - не Блок!"

Но сгинут - сдохнут гады. Наступит Страшный Суд.

И все твои баллады читателя найдут.

На то и ищем слово, стирая пот со лба.

Читаю Кочеткова.

Завидная судьба.

14.12.85

Спит дочь моя. Так только в детстве, откинув одеяло, спят.

Спокойным сном легко согреться, забыться от пустых досад.

Пускай скребут под полом мыши.

Пускай скрипучая кровать.

Но можно мелкого не слышать и самому себе не лгать.

На чистом личике - ни тени.

Ни сожалений. Ни утрат.

Ах, дети, сверстники растений!

Недаром слово есть "детсад".

Я б тоже врезался с подушку, чтоб длилось чудное кино.

Пускай гоняет ветер стружку.

Шумит, кружась, веретено.

Пусть за окном бушует вьюга.

Спать от ненастья вдалеке.

Обняв подушку, словно друга.

Бесхитростно. Щекой к щеке.

25.12.85

ВЕРХНЕВОЛЖСКАЯ НОЧЬ

Черны деревья вкруг турбазы.

Сплошные черные стволы.

И ветерки свои рассказы плетут уже из-под полы.

Все на виду. Полоска света прижата крепкими дверьми.

И только старая газета шуршит в посылке из Перми.

Погас фонарь над главным входом.

Лишь аварийный "светлячок" предупреждает: за народом накинут до утра крючок.

Напрасно вызывают к Волге девчат бродяги-сквозняки.

Ночного эха недомолвки им будет слушать не с руки.

Напрасно редкие машины стирают шины на шоссе.

Одни сосновые вершины готовы с ними пить глясе.

Пусть лунной ложкой смешан кофе из снега, сумрака и льда; лишь главные ворота профиль сумеют повернуть сюда.

И только на заре, процежен сквозь марлю редкую оград, напиток будет взбит железом ломов, ободьев и лопат.

Когда окрестная обслуга начнет свой утренний бедлам, тот кофе разопьет округа с вином рассвета пополам.