Оттого, что поехали по Большой Горной улице, проходящей совсем рядом с той самой Соколовой, Юльке стало так плохо, что ей пришлось хохотать и болтать без умолку всю дорогу. Мать даже обиделась и очень холодно и сухо сказала Юльке:

- Если он тебя плохо встретит, возвращайся сейчас же!

А ведь полагалось сказать это голосом мягким и добрым!..

Когда объявили посадку и пассажиры пошли к самолету, Юлька последний раз взглянула на Наташу, чтобы запомнить прическу и сделать точно такую же, как только она вырвется в самостоятельную жизнь, потом на Любку, почему-то все еще не высказывающую свое мнение вслух, и хотела сказать им красивое, громкое слово "прощайте". Но это слово начиналось с коварной буквы "п", на которой Юлька спотыкалась чаще всего, и она промолчала. Мать же и Василий Леонтьевич по-счастливому, по-семейному заулыбались ей и дружно сказали:

- Ну, поскорей возвращайся, не задерживайся там.

- Пиши! - добавила за них Наташа.

Любка же, кажется, наконец собралась высказать вслух лично свое мнение по поводу Юлькиного отъезда: "Выжили они тебя, вот что!" Но в этот момент булавка, которой мать на всякий случай пристегнула записку с адресом деда к Юлькиному кармашку на платье, расстегнулась и впилась в Юлькин живот. Пока Юлька выпутывала эту проклятую булавку из платья, Любка почему-то раздумала высказываться и выпалила вслух совсем другое:

- Смотри, чтоб чемодан не украли!

Прощаясь, Юлька поцеловала только одну Наташу и пошла к самолету, нарочно не оглядываясь и заставляя себя злорадно думать о том, что, пожалуй, было бы неплохо разбиться, не долетев до деда. Наверно, в Юльке здорово сработала наследственность, и она уродилась в отца, такой же ненормальной...

В самом деле! Может ли нормальный человек, которому стукнуло четырнадцать, два дня переживать из-за того, что какому-то приезжему мальчишке не понравился ее город и ее Волга? А потом назначить этому мальчишке свидание в двенадцать часов дня на одной из самых людных улиц? И только для того, чтобы он посмотрел на эту улицу и восхитился - ведь она самая красивая в городе, на ней даже растут сосны... Первое свидание в Юлькиной жизни - и из-за сосен на Советской!

На аэровокзале чужого города Юльку никто не встретил.

Может быть, дед любил все точное, и оговорка, которую мать сделала в телеграмме о Юлькином приезде, сыграла свою злую роль?

Юлька подождала у вокзала, потопталась среди людей у автобусной остановки и у стоянки такси в нескольких метрах от реденького облезлого леса. Удивительно! Никто не подошел к ней. И вообще здесь не было человека, похожего хоть чуточку на высокого седого старика с сердитым лицом и черными, как у Юльки, глазами. И никто, абсолютно никто не реагировал на приветливо-заискивающую Юлькину улыбку!..

Когда прошел час бесполезного ожидания, обескураженная, готовая расплакаться Юлька в справочном бюро узнала, как ей добраться до Мельничной улицы, и влезла со своим чемоданом в переполненный автобус, хотя очень не любила стеснять людей своим присутствием. Тем более своим чемоданом! Автобус не сразу вырвался из прозрачной аллеи леса, и еще до того, как показались первые дома города, чемодан успел отмотать Юльке руки до боли в пальцах.

- Ну и куда ты лезешь со своим чемоданом? Все ноги ободрала!

Юлька давно заметила - чем взрослее она становилась, тем хуже к ней относились взрослые. Она не умиляла их теперь, как раньше, а чаще почему-то сердила. "Это потому, - объяснила ей как-то мать, - что ты сама становишься взрослой. А взрослые, вообще все люди, не любят друг друга". "Все?" - спросила Юлька. "Все", - ответила мать. И Юлька постаралась отгородиться от взрослых людей враждебной броней необщительности. Броня эта была не очень прочная, и Юльке не всегда удавалось отгородиться от людей. В особенности там, где их было много...

Но на этот раз она все-таки промолчала, отвернулась к окошку и стала смотреть на город, пролетавший мимо чужими домами и незнакомыми перекрестками... Может быть, время пригасило красоту этого города? А может быть, оно пригасило что-то в Юльке? Город разочаровал ее, хотя был не так уж и плох - нешумный даже в центре, с молоденькими липами вдоль тротуаров, с уютными площадями, с улицами, застроенными большими пятиэтажными домами в красных и белых кирпичиках по фасадам. Но Юльке все равно почему-то он показался некрасивым, хуже, чем раньше. Ей стало грустно, и песня о тихом, как сон, городе, мучившая ее всю дорогу в самолете, безнадежно умолкла.

До улицы, где жил дед, Юлька добралась почти благополучно. За все время долгого и незнакомого пути с двумя пересадками она только один раз сбилась с дороги. И когда выбралась наконец на Мельничную - тихую и спокойную улицу, совсем недалеко от центра и от главного почтамта, - сразу вспомнила, что видела эту улицу когда-то! Зеленую, красивую, похожую на громадную лестницу, ступеньками-домами спускающуюся к голубоватому в солнечную погоду озеру, затененную пышными деревьями - по два-три дерева у каждого дома-ступеньки. День уже шел к концу, и живая тень шевелящихся листьев, от которой покатый тротуар казался когда-то пестрым, а солнце зеленым, была вытеснена с улицы другой тенью - от домов, неподвижной и тяжелой.

Дом, где жил дед, был угловым, и из трех его подъездов два выходили в узенький короткий переулок. Подъезд же, в котором находилась квартира деда, - на тихую Мельничную.

С трудом волоча тяжелый чемодан, вконец отмотавший ей руки, Юлька поднялась на четвертый этаж и позвонила в сорок восьмую квартиру с блестящей желтой табличкой на двери: "Витанович Г. А.". Странно и неприятно было видеть свою фамилию, вывешенную напоказ на чужой двери!

Она ясно услышала, как за дверью в прихожей прозвенел звонок, потом, пугаясь, услышала тишину в квартире. Но это была чужая квартира, с чужой, незнакомой тишиной. Она могла обмануть Юльку - может быть, там, за дверью, все ходили крадучись, на цыпочках... Юлька позвонила еще раз и снова прислушалась к тишине. Нет, это была самая обыкновенная, самая нормальная квартирная тишина. Неужто в квартире никого не было?..

- Дед! А дед! - беспомощно позвала Юлька и постучала в дверь кулаком.

На стук сейчас же отозвалась соседняя квартира - дверь отворилась, на площадку выглянула старушка в белой косынке, с очками, вздернутыми на лоб, и с очень сердитым лицом.

- Чего ты? - спросила она тревожно. - Куда ты?

- Я с-сюда, в сорок восьмую... Здесь живет м-мой дед.

- Так ты его внука! - с облегчением воскликнула старушка.

- Я внука, - смущаясь, подтвердила Юлька.

- Вот и слава богу! А то вся площадка по курортам. А я-то? Я и сама дачница, я и сама только на неделю покараулить приехала... Сейчас тебе ключ от квартиры принесу.

- К-как ключ? - испугалась Юлька. - А где же м-мой дед?

- Так в больницу же полег!

- Как в больницу? Зачем?

- А я и не знаю зачем. Кабы увезли, а то сам своими ногами вчера пошел. Просил тебе передать, что во вторую больницу. Палату, мол, сама узнает. А квартиру без присмотру бросил - заходи, грабь, кто хошь... А ключ мне оставил, сказал - внука приедет...

Она принесла ключ от квартиры и, напомнив Юльке, что дедов почтовый ящик внизу забит газетами и депешами, которые прибыли вчера уже без деда и за которые она расписалась, ушла, прочно, словно навсегда для Юльки, захлопнув дверь охраняемой ею квартиры.

Первое, что пришло Юльке в голову, - это сейчас же вломиться к соседке, поругаться с ней как с полномочным представителем деда, вернуть ключ и немедленно отправиться обратно на аэровокзал. Потом она немного успокоилась. В конце концов, Юльке-то что? Ключ ей оставили, вот дверь пустой квартиры, заходи, живи... К тому же Юлька имеет полное право подумать, искать ей или не искать эту самую вторую больницу с дедом. Раз он пошел туда "своими ногами", уже зная о том, что к нему должна приехать долгожданная Юлька, значит, не так уж и болен, значит, пусть пеняет на себя!