Оттого, что дорога на этот раз была длиннее и страшнее от темноты, Юлька устала до слез. Но она не плакала. Слезы всегда оставались на ее ресницах, и тогда лишний раз пришлось бы убедиться в том, что они у нее не короткие и не жесткие... Будто бы ей уж очень нужны эти короткие и жесткие ресницы!
9. Бегство
Было уже поздно, когда Юлька подошла к дому на Мельничной, однако возле подъезда под ярким фонарем толпились мальчишки. Кто-то из них бренчал на гитаре, кто-то горланил песню, а сверху, с третьего этажа, высунувшись в окошко, какая-то женщина сердито и, наверно, очень давно ругала их:
- И когда это кончится? Ну скажите мне, когда это кончится? И когда этот ваш базар милиция разгонит? Вот выхлестну сейчас кипятку на вас, горлодеры несчастные!
А Юльку вдруг сразу словно легкой волной подняло почти до крыши дома и плавно опустило обратно на тротуар. Тот, что бренчал на гитаре, был он! Юлькин!
Юльке стало весело, тетка в окне показалась ей доброй-предоброй ведьмой, а его друзья, толпящиеся у подъезда, как и те девчонки на скамейке в скверике, стали вдруг ужасно знакомыми, ужасно своими. Она смело пошла к подъезду и смело вошла в круг света, падающего на асфальт от высокого фонаря. Тут же гитара умолкла, а Юлька в то же мгновение вспомнила, что на ней не костюм с плиссированной юбкой, а старые Дюковы бриджи, и волосы, так старательно уложенные утром в прическу, прикрыты и смяты некрасивой темной косынкой из болоньи... Юлька, ахнув про себя, сейчас же отступила назад. И тогда неожиданно ее окликнули:
- Эй! Певица!
Мгновенная темнота окружила Юльку, словно она снова оказалась на темной лестничной площадке у почтовых ящиков, где не светила перегоревшая лампочка. Но ветер тут же качнул фонарь, и свет захлестнул Юльку с головы до ног...
- Да это не она! - сказал кто-то. - Это же та, новенькая! Дедушкина внучка. Внучка за бабку, бабка за дедку...
- Не она! - удивленно согласился золотой. - А похожа здорово.
- Не она похожа, брюки похожи!
- На кого, на кого похожа? О ком вы?
- Да на Юльку Витанович похожа из сорок восьмой!
- А, это та самая, которая тебе по физиономии врезала?
- За что, за что врезала?
- А он батькины награды на какое-то барахло выменял! Дубина!
- На что, на что выменял, а?
В следующее же стремительное мгновение Юлька поняла, что так мучило и беспокоило ее там, тогда, в беседке, после того как она убежала от человека с осколком в сердце! Встреча на лестнице в темноте! Ведь это не ее, не Юльку, били! Юльку приняли в темноте за Дюк! Приняли по песне, которую она пела, спускаясь по лестнице... По песне! Как и тот военный в парке!
- Да на что, на что выменял?..
Холодок пробежал по Юлькиным рукам - как тогда, когда она держала в руках звезды с застывшими лучами, хранящими в себе отблески далекого боя и гул военных самолетов, который она не слышала никогда, но который не давал ей покоя в сумерки и в лунные ночи. И зов военной трубы, поднимающей в атаку солдат... И взгляд Егора Витановича из-под коротких жестких ресниц, убитого навсегда, навеки!
Она пошла к тому, к золотому, пересекая огромный, ставший безбрежным океаном световой круг на черной земле...
- Ты чего? - спросил он удивленно, пряча гитару за спину. - Чего ты?
Она не успела подойти к нему вплотную. То ли его просто испугало ее лицо, то ли она стала похожа на Дюк, и он понял, что она его может ударить! Он отступил, а правой свободной рукой толкнул ее в плечо. Удар оказался сильным для Юльки, и она, с отчаянием успев подумать о том, какая все-таки она, черт ее побери, легкая, отлетела к самому фонарному столбу, ударилась об него, снова поранив разбитый локоть... Она оттолкнулась от столба и снова под недоумевающие крики мальчишек пошла на золотого.
- Ты знаешь! - сказала она ему звенящим тонким голосом. - Я тебя поближе рассмотрела, и ты мне не понравился!
На этот раз он толкнул ее еще сильнее.
- Бешеная! Вот бешеная! Чего привязалась?
Она от его удара снова отлетела в сторону, снова проклиная себя за то, что она такая легкая и слабая.
Сверху из окошка добрая ведьма с кипятком закричала:
- Девочку избивают! Хулиганье!
Но Юлька все-таки поднялась раньше, чем разбежались мальчишки, и прежде, чем из подъезда дома выбежали к ней какие-то люди.
- Это не м-меня избивали, - сказала им Юлька. - Это я избивала. Я п-первая!
Ей не поверили, подобрали ее аэрофлотную сумку и проводили до самых дверей квартиры...
Рояль за день устал от тишины. Он принял принесенные Юлькой звуки скрип старого паркета под ногами и щелчок выключателя - приветливо и радостно. Эхо в нем не умолкало долго и долго жило в самой Юльке, как будто в Юлькиной груди задели белый клавиш. Она вспомнила, как сердито встречал рояль Дюк, когда та небрежно швыряла на него аэрофлотную сумку. Рояль ждал именно ее, Юльку, ждал долго. Может быть, с того самого дня, когда она совсем маленькой слушала его голос, а за спиной ее были руки отца, готовые в любую секунду поддержать ее, если ей вдруг вздумается плюхнуться с дивана. А за окном было солнце, и голубое озеро, и далекий зеленый холм с Юлькиным домом под красной крышей... От кого пришла к Юльке музыка, жившая в ее сердце? От отца или от деда? Или от Егора Витановича, убитого под Черниговом?
Юлька на цыпочках пошла через комнату к роялю и тут же наткнулась на упакованный и закрытый на все замки чемодан.
- Пошел ты к черту! - сказала ему Юлька и заплакала...
Она осторожно переоделась. Она продолжала двигаться по комнате осторожно, на цыпочках, боясь дотронуться до вещей, к которым, конечно же, прикасался дед, - точно она могла причинить им боль своим неосторожным прикосновением.
Промыв разбитый локоть, она достала из чемодана и разорвала на чистые тряпки свой еще не старый халатик и бережно вытерла пыль со стола, рояля, со спинки дивана и с подоконников. Только шкаф она не тронула, словно и он сам, и то, что хранилось в нем, было неприкосновенным.
- Здравствуйте! Я - Дюк! - сказала она дедову старому пальто, висящему на вешалке в прихожей. - Здравствуйте! Я - Дюк!
Потом она долго бродила по пустой комнате - от стенки к стенке, невесело думая о том, что ведь все равно ей придется уехать. Не завтра, так послезавтра. Не послезавтра, так на следующий день. А если не уехать, то что сказать Дюк? Ах, если бы дед был одиноким и забытым! Но он не одинок и не забыт!
На темной улице, внизу, за распахнутыми окнами, шевелилась похолодевшая листва деревьев, и ветер залетал в комнату. Осень, наверно, сюда приходила раньше, чем в Саратов. Лето здесь уже кончалось.
Ощущение того, что кончилось для нее что-то, не оставляло Юльку. Словно кто-то вдребезги расколотил голубой, подогретый теплым солнцем стеклянный колпак над Юлькиной головой, центр которого всегда был над Юлькой. И что-то большое, новое шло теперь к ней вместе с бездонным незнакомым небом, открывшимся перед ней за разбитым стеклом теплого колпака, и с безудержным ветром, врывающимся в раскрытое окно и холодящим ладони.
Было около полуночи. Дом уже затих, и улицы внизу, за окнами, тоже. И небо, затянутое тучами, было безмолвным и темным. Но темнота на этот раз не пугала Юльку. Может быть, потому, что там, в темной дали за озером, по-прежнему светился далекий огонек. Его хорошо было видно отсюда, с четвертого этажа. Он светил ярко, не мерцая, и, чтобы лучше его видеть, Юлька погасила в комнате свет и уселась на подоконнике. Кому-то не спалось там, в доме на холме. Может быть, майору, принявшему когда-то мертвый металл в живое сердце?
И чудится снова майору:
Идут от реки до реки,
Идут через долы и горы
Гвардейские наши полки...
