...Дом No 15 по Шестой линии. Длинное, казенного обличия трехэтажное строение; до революции в нем помещалась частная Ларинская гимназия, в дни моего детства оно пустовало. Напомню, что пустующих зданий в двадцатые годы было немало, немало стояло и недостроенных домов. Когда в 1928 году трест "Металлострой" взялся за достройку и надстройку шестиэтажного дома на Тринадцатой линии (коробку его вчерне возвели еще перёд первой мировой) -- это была сенсация на весь Васин остров. То была первая стройка, которую мне довелось увидеть. Помню фасад, обнесенный лесами, по ним двигались подносчики кирпича с "козами" на плечах. Ныне это приспособление, кажется, намертво ушло в былое -- и мир его праху.
С "козой" мне пришлось лично познакомиться в 1935 году на фарфоровом заводе "Пролетарий", где я работал кочегаром. Порой, когда смена не совпадала с графиком обжига, кочегаров использовали как подсобную рабочую силу. Однажды мне с помощью "козы" довелось таскать кирпичи на крышу горнового цеха, -- ремонтировалась труба над одним из горнов. По железной сквозной крутой пожарной лестнице, вмонтированной в наружную стену высокого корпуса, подниматься с девятью кирпичами за спиной нелегко; но это бы все ничего, а вот после лестницы каждый раз предстояло пройти с грузом по ничем не огороженной крыше до ее гребня. Тут было не только тяжело, но и жутковато; высоты я, признаться, боюсь. Но все казалось куда страшнее, когда я возвращался по тому же склону кровли налегке. Казалось бы, должно быть наоборот, ан нет: пока на "козе" кирпичи -- идти трудно, но на высоту обращаешь меньше внимания; груз, давя на плечи, как бы выдавливает из тебя страх.
Быть может, это частное наблюдение можно и расширить: когда человек чем-то "нагружен", ему не так страшно за себя. Страшнее всего живется тому, кто (в смысле духовном) шагает по жизни налегке.
...Кинотеатр "Балтику" (бывший "Форум") знают все василеостровцы. Но уверен, даже не все коренные васинцы помнят, что когда-то в доме No 28 по Седьмой линии, то есть через два дома от "Балтики", существовал и другой кинотеатр -- "Яр", и что прекратил он свое существование с появлением звукового кино. Впрочем, кинотеатр -- громко сказано: то была частная киношка с низеньким, тесным и душным зальцем и с фойе столь маловместительным, что даже и в трескучие морозы зрители ждали начала сеанса на улице. Билеты в "Яр" стоили сравнительно дешево, и посещали его главным образом подростки и шкетовье. Здесь давали интересные приключенческие фильмы и комедии, давно прокрученные в перворазрядных кинематографах типа "Солейль", "Пикадилли", "Паризиана" и том же "Форуме". Серьезных и сугубо любовных картин, таких как "Доктор Мабузо", "Медвежья свадьба", "Куртизанка на троне", "Белая моль", здесь на экран не выпускали; тут шли "Багдадский вор", "Знак Зорро", "Черный мустанг", "Черный Билль", "Черный конверт", "Ночной экспресс", комедии с Монти Бенксом, реже -- с Гарольдом Ллойдом. Королем здешних зрителей был Вильям Харт; ковбойские боевики с его участием давали битковые сборы.
Картины ковбойские (по-нынешнему -- вестерны) казались мне глупыми, отклика в душе не вызывали; я смотрел и хвалил их из обезьянства, из подражания товарищам. Мне нравились фильмы про моряков и пиратов -- "Капитан "Летающей черепахи", "Рваные паруса", "Сюркуф -гроза морей", а больше всего -- непритязательные комедии. Глядя на дурачества Монти Бенкса, на нелепые злоключения простодушного коротышки Паташона и длинного унылого Пата, я ржал до слез, до физического изнеможения.
Но даже в дешевом "Яре" бывать мне удавалось не часто, и, должно быть, привыкнуть к кино я не успел; чтение и тогда, в детстве, занимало куда большее место в моей жизни, нежели кино, а теперь, под старость, и тем более. Да, признаться, и в юности, и в зрелые годы так называемые игровые фильмы в духовную мою жизнь глубоко не проникали. "Ни один жокей не может ехать на двух лошадях сразу", -- говаривала моя бабушка; я люблю книгу.
Для кого как, а для меня разница между художественной литературой и художественным кино -- как между сахаром и сахарином. Сахарин в пятьсот раз слаще сахара, но сахар усваивается организмом, а сахарин целиком выделяется из него. От каждой книги, даже посредственной, в душе моей что-то остается, я делаюсь немножко другим. В кинотеатре я тоже вживаюсь в судьбы героев, порой с волнением слежу за тем, что делается на экране, но, когда кончается фильм, выхожу из зала тем же Вадимом Шефнером, что и входил в него, -- не лучше и не хуже, и уж никак не умнее. Конечно, есть фильмы выдающиеся, но я говорю здесь усреднение, и говорю о своем, личном восприятии художественного кино, которое (восприятие, а не кино), очевидно, свидетельствует о моем однобоком развитии. Другое дело -- картины документальные: когда смотрю их, понимаю, что кино -- великое изобретение. Больше всего берут за сердце хроникальные ленты Великой Отечественной войны, их неподкупно голая и величественная правда.
Впервые военно-документальную ленту мне довелось смотреть в том же "Яре". Основная картина сеанса была, видимо, коротковатой, и перед ней пустили "культурфильм" -- так назывались тогда хроникальные фильмы. Шел 1929 год -- год военного конфликта на КВЖД; в нашем классе коллективно разучивали песню про китайских генералов, которые
Нас побить, побить хотели,
Нас побить пыталися, -
А мы тоже не сидели,
Того дожидалися!..
И вот на экране -- боевой эпизод. Красноармейцы-дальневосточники идут в атаку. Вдруг один боец падает, роняет винтовку. Он упал -- и остался лежать неподвижно. До меня не сразу дошло, что он убит: в художественных фильмах умирают выигрышно, красиво, многозначительно, с подтекстом, а тут просто упал солдат и не поднялся. Но давно забыл я лица актеров, умиравших понарошку на экране "Яра", а этот безвестный пехотинец, всерьез погибший на полузабытой, бегло вписанной в анналы войне, мгновенно и навсегда вошел в мою память, а значит, и в жизнь.
...В доме рядом с "Яром" помещался "Центроспирт" -- магазин с зеленой вывеской; в нем продавали только "русскую горькую" (так писалось тогда на водочных этикетках) -- и больше ничего. Продавцы и товар располагались за деревянным барьером; выше барьера, до потолка, тянулась проволочная сетка, в которой имелось несколько окошечек, вроде как в вокзальных кассах. Большинство покупателей уносило водку домой, но были и нетерпеливые потребители. Через улицу, на Шестой линии, в небольшом доме с большим двором находилась база ломового извоза; гужбаны -- мужчины здоровенные, в брезентовых брюках и куртках, опоясанные красными широкими кушаками, -- часто наведывались в эту торговую точку. Купив бутылку, они спешили в ближайшую подворотню. Ловко вышибив пробку, гужбан делает несколько вращательных движений, создавая в бутылке водочный водоворот, и, закинув голову, подносит сосуд ко рту: хрустальный винт мгновенно ввинчивается в глотку -- и бутылка пуста.