— Какие танки?
— Они использовали танки в Будапеште. В пятьдесят шестом. Что смогут твои люди противопоставить танкам?
Он задумался.
— А что противопоставили им в Будапеште?
— Бутылки с горючей смесью: коктейль Молотова.
Он просиял.
— И мы сделаем то же самое.
— В Будапеште ничего не вышло. Революция потерпела поражение.
— Жаль.
— Повстанцев уничтожали сотнями. Их лидеров казнили.
Пока он переваривал эту мрачную информацию, в комнату ворвался человек, принесший куда более приятные новости. В поддержку Тетово поднялась вся Македония. Столица республики, Скопье, горела. Куманово перешло под контроль повстанцев без единого выстрела. Шли упорные слухи о боях на юге, в Битоле и Прилепе.
Я тут же угодил в медвежьи объятия Тодора.
— Видишь? Поднялся не один город, как твой Будапешт. Наша страна желает занять достойное место среди других стран. Весь народ поднялся как один человек, чтобы сбросить цепи и завоевать свободу. И мы победим!
Анналия и я покинули его. Мы метались по городу, организуя его защиту. Если восстание охватило и другие города, у нас появлялось дополнительное время для подготовки к отражению атаки верных Белграду войск. Улицы ощетинились баррикадами. Особое внимание мы уделили шоссе, вливающемуся в Тетово с севера, и дорогам поуже с обеих его сторон. Я не сомневался, что первой атаки надо ждать именно с этого направления. При должной подготовке мы могли выстоять.
О том, что будет потом, когда на город бросят танки и авиацию, думать не хотелось.
— Ференц!
— Что?
— Ты считаешь, у нас есть шанс?
Я посмотрел на нее. Решил, что она хочет, чтобы я солгал. И заверил ее, что у нас очень неплохие шансы, если каждый, кто сможет взять в руки оружие, будет сражаться до последнего вздоха.
— Ференц!
— Что?
— Скажи мне правду.
— Шансов у нас нет, Анналия.
— Я тоже так думаю. Нас всех убьют?
— Вряд ли. Резня сейчас не в чести. Русских очень ругали после венгерских событий. Скорее всего, они расстреляют лидеров.
— Таких, как Тодор?..
Я промолчал.
— Будет ужасно, если мы потерпим поражение, а они оставят его в живых.
— Что-то я тебя не понимаю.
Анналия улыбнулась.
— Мой брат хочет быть героем. Он уже герой. Он сражался как герой и будет сражаться как герой, когда к городу подтянутся войска. Следовательно, и умереть он должен как герой. Ты это понимаешь?
— Да.
— Где будет самая жестокая схватка?
— В центре.
— Ты уверен?
Я кивнул.
Другие улицы слишком узки для тяжелой техники. Даже из стратегических соображений они постараются захватить центр, чтобы вытеснить повстанцев на окраины и из города.
— Тогда Тодор будет там. Я молю Бога, чтобы он умер, прежде чем узнает о нашем поражении.
На северном шоссе я выставил наблюдателей в миле от города. Независимой и суверенной республике только стукнуло два часа, когда они примчались в город, чтобы сообщить о подходе войск. Я спросил, есть ли в составе колонны бронетехника, но они ничего не заметили. Потому что старались как можно скорее известить нас о приближении противника. Вот и забыли уточнить, какие идут войска и сколько их.
Как выяснилось, силы против нас бросили небольшие. Вероятно, основной удар принимала на себя столица, Скопье, а какой-нибудь майор решил выяснить, а что творится в Тетово. Они послали четыре грузовика пехоты и два легких орудия — явно недостаточную для штурма города группировку. Мы укрылись за баррикадами, оружия у нас хватало, сражались мы как загнанные в угол крысы. Войска ударили по центру, и я отдал приказ нашим людям на восточном и западном флангах обойти их с тыла.
Наш замысел удался. Легкие орудия не смогли причинить нам большого урона. Наши снайперы перестреляли оба расчета, едва те успели произвести по четыре-пять выстрелов. Так что баррикады уцелели. Бутылки с горючей смесью полетели в грузовики, прежде чем пехота успела выгрузиться. Без потерь мы не обошлись: десяток убитых, столько же раненых. Но мы полностью уничтожили передовой отряд.
Полчаса спустя они пошли в новую атаку, их численность увеличилась впятеро, и они смели нашу баррикаду.
Глава четырнадцатая
От Тетово до болгарской границы сто двадцать пять миль. Границу я пересек за час до рассвета в багажнике маленького серого двухдверного «Седана», изготовленного в Чехословакии в 1959 году. Переднее сиденье занимали два члена ВРО из Скопье. Они часто ездили в Болгарию и полагали, что никаких проблем не возникнет. Болгары, какой бы ни была официальная позиция государства, сочувствовали македонским сепаратистам. Водитель, широкоплечий, коренастый мужчина с головой, вросшей в плечи, убеждал меня, что на границе нас ждет лишь не слишком уж тщательный обыск.
Его пассажир в этом сомневался. Восстание, хотя уже ставшее достоянием истории, еще держало всех на ушах, так что пограничники, полагал он, обязательно потребуют открыть багажник. Он хотел, чтобы я ехал под задним сиденьем. Но туда я просто не втиснулся, так что улегся в багажнике со «Стеном» в руках, готовый открыть огонь в ту самую секунду, когда поднимется крышка.
Когда мы остановились, пограничник постучал по крышке, попытался поднять ее. Водитель дал ему ключ, но мы сломали один зуб, так что он не пожелал поворачиваться в замке. Я слышал, как заспорили пограничники. Один настаивал на том, чтобы выбить замок выстрелом или вскрыть багажник ломом. Второй, постарше и уже, как мне показалось, порядком уставший, говорил, что знает водителя и уверен, что багажник пуст. Поэтому, мол, незачем портить автомобиль. Какое-то время дело шло к тому, что верх возьмет молодой. Я уже положил палец на спусковой крючок. Но в конце концов они нас пропустили.
Мы остановились в нескольких милях от границы. Водитель достал запасной ключ и выпустил меня из багажника. «Стен» я оставил на месте. Мы выпили бренди, фляжку они отдали мне. Я завернул крышку и сунул фляжку в кожаный рюкзак.
— Ты знаешь, куда идти, брат?
— Да.
— Хорошо. Об Анналии не беспокойся. Она в полной безопасности, и мы позаботимся о том, чтобы ей и дальше ничего не грозило.
— Хорошо.
— И не вини себя за случившееся. Есть же у тебя такие мысли? Ты думаешь, что твое прибытие послужило катализатором?
— Возможно.
— Восстание все равно бы произошло. Пар требовал выхода. Тодор знал, что ты не привез помощи из Америки. Он просто использовал тебя. Твое появление стало сигналом, кометой с небес.
Оно зажгло людей и придало им смелости. Но восстание началось бы и без тебя, хотя в этом случае мы не сумели бы добиться таких успехов.
— Успехов? Но мы... наши люди... их же изрубили в капусту.
— Ты ожидал, что мы победим?
— Нет. Разумеется, нет.
— Ты не принимаешь нас за дураков, которые рассчитывали на победу?
— Но...
— Репрессий мы не ждем. Белградское правительство далеко не глупое. Мы даже кое-что приобретем. Возможно, нашей автономии передадут дополнительные права, из Македонии уедут наиболее одиозные министры-сербы. Это один плюс. А другой состоит в том, что люди поднялись с оружием в руках, чтобы сражаться и умереть за родину. Наше движение питается кровью. Без крови оно хиреет и может сойти на нет. То была ночь нашего триумфа, брат. Мы храбро боролись, и ты стоял с нами плечом к плечу. В Болгарии ты в безопасности?
— Да.
— Ты знаешь страну?
— Дорогу я найду.
— Хорошо. Ты уверен, что не хочешь взять с собой «Стен»?
— Если меня арестуют, едва ли я смогу объяснить, как он ко мне попал.
— Это так. Но если тебя загонят в угол, он придется весьма кстати. Бой был жаркий, и мы вышли из него с честью.
— Это точно.
* * *
И я зашагал на восток, навстречу поднимающемуся солнцу. Ночь выдалась холодной, но лучи солнца быстро прогрели воздух, чистый и свежий. Вокруг зеленели холмы и поля, совсем как в Ирландии. Я не торопился и не опасался брошенных на меня взглядов. Одеждой я ничем не отличался от крестьян, работающих на полях или, как и я, шагающих вдоль дороги. Я знал, что в Югославии меня объявили в розыск. В последние минуты в Тетово, когда Анналия и я прятались в бомбоубежище, ожидая машины, которая вывезла бы нас из города, армейские громкоговорители требовали от местных жителей выдать американского шпиона. Югославы очень хотели арестовать меня, скорее всего, предполагали, что я бежал в Болгарию, но я сомневался, что они вышли на мой след. А попусту волноваться в такое прекрасное утро не хотелось.