Ему было под пятьдесят, и он уже десять лет жил в Америке, куда приехал с женой и четырехлетней дочерью Людмилой. В Советском Союзе он торговал чем-то на черном рынке, а в Бруклине быстро прибился к разным сомнительным дельцам и вскоре занялся торговлей наркотиками. Все у него шло хорошо, но в этом деле не бывает так, чтобы только сводить концы с концами: если тебя не убьют и не посадят в тюрьму, все обычно идет очень хорошо.

Четыре года назад его жене поставили диагноз метастазирующего рака яичников. На химиотерапии она продержалась два с половиной года. Она надеялась дожить до того времени, когда ее дочь окончит неполную среднюю школу, но умерла прошлой осенью. Людмила, которая теперь называла себя Люсия, окончила школу весной и сейчас училась на первом курсе Чичестерской академии — маленькой частной школы для девочек в Бруклин-Хайтс. Плата за обучение там высокая, но и требования тоже, и школа славится тем, что ее выпускницы поступают в знаменитые университеты Лиги плюща[26] или в такие женские колледжи, как Брин-Мор или Смит.

Когда Кинен начал обзванивать своих деловых знакомых, чтобы предупредить их о возможном похищении, он чуть не забыл про Юрия Ландау. Они были не слишком близки и едва знакомы — но что еще важнее -Кинен решил, что с Юрием ничего плохого произойти не может: его жена уже умерла.

О дочери он и не подумал. Тем не менее он все же позвонил ему, и это лишний раз убедило Ландау в правильности той линии поведения, которую тот избрал сразу же, как только послал Люсию в Чичестерскую школу. Он не разрешал ей ездить туда на метро или на автобусе и договорился с одной фирмой автомобильных услуг, чтобы ее каждый день в семь тридцать отвозили в школу, а без четверти три забирали прямо от дверей. Если она хотела зайти в гости к какой-нибудь подружке, ее отвозили туда, но, собираясь домой, она должна была позвонить. Отправляясь куда-нибудь поблизости от дома, она обычно брала с собой собаку. Это был родезийский риджбек, очень ласковый, но довольно злобный на вид, он мог отпугнуть любого злоумышленника.

В тот день, вскоре после полудня, в дирекции Чичестерской академии зазвонил телефон. Какой-то вежливый человек объяснил, что он помощник мистера Ландау и просит отпустить Людмилу на полчаса раньше по семейным обстоятельствам.

— С фирмой автомобильных услуг я договорился, — заверил он женщину, которая подошла к телефону. — Машина будет ждать ее у входа в два пятнадцать, но, скорее всего, они пришлют другую машину с другим водителем.

Еще он добавил, что если будут какие-нибудь вопросы, то не надо звонить домой мистеру Ландау, пусть она лучше свяжется с ним, мистером Петтибоуном, по телефону, который он сейчас скажет.

Однако по этому телефону ей звонить не пришлось, потому что никаких вопросов не возникло. Она вызвала Люсию (никто в школе не звал ее Людмилой) в дирекцию и сказала, что ее отпустят раньше. В десять минут третьего женщина посмотрела в окно и увидела, что прямо перед входом в школу на Пайнэппл-стрит стоит темно-зеленый грузовой фургон. Он был совсем не похож на последние модели фирмы «Дженерал моторс», на которых девочку обычно привозили утром и увозили днем, но это была, очевидно, та самая машина. Название и адрес фирмы были четко написаны белыми буквами на ее борту — "Хаверим[27], Доставка и обслуживание", и адрес где-то на Оушн-авеню. А водитель, который вылез и обошел машину, чтобы открыть дверцу Люсии, был, как всегда, в голубом блейзере и в такой же форменной фуражке.

Люсия села в фургон без всяких колебаний. Водитель закрыл за ней дверцу, обошел машину и сел за руль. Машина свернула на Филлоу-стрит, и больше женщина ее не видела.

Без четверти три отпустили остальных учениц, а несколькими минутами позже появился шофер, обычно забиравший Люсию, на сером «олдсмобиле», на котором он и привез Люсию в школу в то утро. Он терпеливо ждал у ворот, зная, что Люсия обычно задерживается в школе минут на пятнадцать. Он спокойно ждал бы и дольше, но подружка Люсии узнала его и сказала, что тут, видимо, какая-то ошибка.

— Потому что ее отпустили пораньше, — сказала она. — Ее забрали с полчаса назад.

— Да не может быть, — сказал он, приняв это за шутку.

— Правда! Ее отец звонил в дирекцию, и ваша машина уже приезжала и забрала ее. Спросите мисс Севиренс, если не верите.

Шофер не пошел и не спросил мисс Севиренс; если бы он это сделал, та почти наверняка позвонила бы Ландау домой, а, возможно, и в полицию. Вместо этого он по рации, которая была у него в автомобиле, связался с диспетчером на Оушн-авеню и спросил, что это за хреновина такая.

— Если ее надо было забрать раньше, — сказал он, — могли бы послать меня. А если не могли со мной связаться, по крайней мере, передали бы, чтобы я не приезжал.

Женщина-диспетчер, разумеется, не могла понять, о чем речь. А сообразив что к чему, пришла к единственному выводу, который показался ей разумным, — решила, что Ландау почему-то позвонил в другую фирму автомобильных услуг. Она могла бы этим и ограничиться: может, у них все телефоны были заняты, а он торопился, а может, сам забрал девочку и не смог предупредить, чтобы за ней не присылали. Но что-то, видно, не давало ей покоя, потому что она разыскала номер телефона Юрия Ландау и позвонила ему.

Сначала Юрий не мог понять, почему она нервничает. Ну, кто-то что-то перепутал и отправил две машины вместо одной, жаль, конечно, что второй шофер проездил зря. Зачем ему по этому поводу звонить? Но потом он начал понимать: случилось что-то нехорошее. Он расспросил диспетчера, сказал, что просит прощения, если причинил фирме неудобство, и положил трубку.

Потом Юрий позвонил в школу, и, когда он переговорил с мисс Севиренс и узнал про звонок своего помощника мистера Петтибоуна, сомнений уже не осталось. Кто-то сумел вызвать его дочь из школы и заманить в фургон. Кто-то ее похитил.

К этому времени мисс Севиренс тоже обо всем догадалась, но Ландау отговорил ее звонить в полицию.

— Я думаю, лучше всего будет, если мы сами во всем разберемся, — сказал он, импровизируя на ходу. — Ее родственники с материнской стороны люди очень верующие, можно даже сказать, религиозные фанатики. Они давно ко мне пристают, чтобы я забрал ее из Чичестера и отправил в какую-то идиотскую кошерную школу в Боро-парке. Не беспокойтесь, я уверен, что завтра утром она снова придет в школу.

Потом он положил трубку, и его затрясло.

Они схватили его дочь. Что им нужно? Конечно, он отдаст этим мерзавцам все, что они потребуют, все, что у него есть. Но кто они? Что им нужно?

Кажется, неделю или две назад кто-то что-то ему говорил о похищении.

Вспомнив об этом, он позвонил Кинену. А тот позвонил мне.

Юрий Ландау жил в роскошных апартаментах на крыше двенадцатиэтажного многоквартирного кирпичного дома на Брайтуотер-Корт-стрит. В выложенном плиткой вестибюле нас встретили двое коренастых молодых русских в твидовых пиджаках и фуражках. Не обращая внимания на швейцара в форме, Питер сказал им, что его фамилия Кхари и что мистер Ландау нас ждет. Один из них поднялся на лифте вместе с нами.

К тому времени, когда мы туда добрались, — а это было около половины пятого — Юрию Ландау только что позвонили похитители. Он еще находился под впечатлением этого разговора.

— Миллион долларов! — кричал он. — Да где я возьму миллион долларов? Кто это, Кинен? Черномазые? Или эти психи с Ямайки?

— Это белые, — сказал Кинен.

— Моя Люська! Как это могло случиться? Что у вас за страна? — Увидев нас, он замолчал. — Вы его брат, — сказал он Питу. — А вы кто?

— Мэттью Скаддер.

— Вы работали на Кинена. Хорошо. Спасибо обоим, что приехали. Но как вы сюда попали? Вот так просто взяли и вошли? У меня там двое парней в вестибюле, они должны были... — Он заметил того человека, который поднялся вместе с нами. — А, вот он где, Ваня. Молодец. Иди обратно в вестибюль и держи ухо востро. — Потом он сказал, ни к кому не обращаясь: — Теперь я поставил охрану. Коня увели, и я запер конюшню. Зачем? Что еще они могут у меня отнять? Господь отнял у меня жену, сукин сын проклятый, а эти сукины дети отняли у меня мою Люську. — Он повернулся к Кинену. — А если бы я поставил охрану внизу сразу после вашего звонка, что бы это изменило? Они забрали ее из школы, украли у всех из-под носа. Надо было мне сделать то, что сделали вы. Ведь вы отправили ее за границу, да?