В таких случаях мы обычно разговаривали столько времени, на сколько хватало его четвертака. Иногда мы встречались, и я угощал его обедом. Два раза я давал ему кое-какие мелкие поручения по своим делам, и он явно получал от этого удовольствие, несоразмерное с теми небольшими деньгами, которые я ему за это платил.

Я поднялся к себе и позвонил Элейн.

— Красавчик Дэнни просил передать тебе привет, — сказал я. — А Джо Деркин говорит, что ты хорошо на меня влияешь.

— Конечно, — ответила она. — Но он-то откуда это узнал?

— Он сказал, что я стал лучше одеваться с тех пор, как с тобой общаюсь.

— Я же тебе говорила, что тот новый костюм отлично сидит.

— Но я был не в нем.

— А-а...

— Я был в своем блейзере. А он у меня уж не помню сколько времени.

— Ну, он все еще прилично выглядит. И в серых брюках? А какая рубашка и галстук?

Я сказал ей.

— Ну, это вполне прилично.

— Да нет, где там. Вот вчера я видел стильный костюм.

— Честно?

— Самый настоящий, если верить Красавчику Дэнни.

— Не может быть, чтобы Красавчик Дэнни был в стильном костюме.

— Нет, это был его сообщник по имени... ну, это не важно. На нем была еще соломенная шляпа с ядовито-розовой лентой. Вот если бы я надел что-нибудь в этом роде, когда отправился к Деркину...

— Это произвело бы на него впечатление. Может, все дело в твоей осанке, дорогой? Может, ты теперь иначе держишься и Деркин это заметил? Ты стал держаться самостоятельнее.

— Потому что у меня совесть чиста.

— Наверное.

Мы еще немного поболтали. Вечером она собиралась на занятия, и мы поговорили о том, не встретиться ли после них, но решили, что не стоит.

— Лучше завтра, — сказала она. — Может, пойдем в кино? Только я терпеть не могу ходить в кино в выходные — если идет что-нибудь приличное, не пробьешься. А, знаю — днем в кино, а потом пообедаем, если только ты не работаешь завтра.

Я сказал, что это звучит неплохо.

Когда я повесил трубку, дежурный позвонил снизу и сказал, что, пока я разговаривал, мне звонили. За то время, что я живу в «Северо-Западном», телефонную систему здесь несколько раз меняли. Сначала все звонки шли через коммутатор. Потом отсюда стало можно звонить в город напрямик, а звонки сюда по-прежнему шли через дежурного. Теперь у меня прямая линия в город, но если я не беру трубку, то после четвертого гудка звонок переадресовывается дежурному. Счета нью-йоркская телефонная сеть присылает мне, отель с меня ничего не берет, и получается, что у меня бесплатный секретарь.

Звонил Деркин, и я тут же набрал его номер.

— Ты кое-что у меня забыл, — сказал он. — Хочешь забрать или можно выкинуть?

Я сказал, что сейчас приеду.

Когда я вошел в его комнату, он говорил по телефону, качаясь на стуле и куря сигарету. Еще одна сигарета дымилась в пепельнице. За соседним столом сидел детектив по фамилии Беллами, уставившись поверх очков на экран компьютера.

Джо закрыл трубку рукой и сказал:

— По-моему, вон там твой конверт, на нем твоя фамилия. Ты забыл его, когда приходил сегодня.

Не ожидая ответа, он продолжал говорить по телефону. Я потянулся через его плечо и взял большой запечатанный конверт из толстой бумаги, на котором была написана моя фамилия. Позади меня Беллами сказал компьютеру:

— Что за хреновина, ничего не поймешь.

Спорить я не стал.

Вернувшись к себе, я расстелил на кровати пачку факсов, которые все время норовили свернуться в трубку. Очевидно, ему передали все дело, все тридцать шесть листов. На некоторых было всего по нескольку строчек, зато другие оказались битком набиты информацией.

Листая их, я подумал, насколько иначе все это выглядело в те времена, когда я сам был полицейским. У нас не было даже копировальных машин, не говоря уж о факсах. Чтобы посмотреть дело Мари Готскинд, мне пришлось бы шлепать в Куинс и знакомиться с делом на месте, а какой-нибудь любопытный полицейский, заглядывая мне через плечо, поторапливал бы меня.

Теперь все просто закладывается в факс и чудесным образом появляется в пяти или десяти километрах — а если надо, то и на другом конце света. Само дело не покидало комнаты, где оно хранится, и никто не лазил в него без разрешения, так что никто никого не может упрекнуть в нарушении правил.

А я получил возможность изучать дело Готскинд столько времени, сколько потребуется.

И это к лучшему, потому что у меня не было ясного представления о том, что же я, собственно, ищу.

Единственное, что ничуть не изменилось с тех пор, как я закончил Полицейскую Академию, — это огромное количество писанины. Чем бы ни занимался полицейский, он тратит на это меньше времени, чем на изложение на бумаге того, что делал. Кое-что из этой писанины — обычная бюрократическая чушь, а кое-что — отписки для перестраховки, но большая часть, скорее всего, — неизбежное зло. Работа полиции — это работа коллективная, даже в самом простом расследовании участвует множество людей, и, если все это где-нибудь не записать, никто не сможет увидеть картину в целом и понять что к чему.

Я прочитал все, а когда дошел до конца, вернулся к началу и несколько страниц просмотрел снова. Почти сразу мне стало ясно одно: похищение Готскинд было очень похоже на то, как взяли Франсину Кхари в Бруклине. Я отметил главные пункты сходства:

1. Обе женщины были похищены на торговых улицах.

2. Обе женщины оставили свои машины поблизости и ходили по магазинам пешком.

3. Обеих похитили двое мужчин.

4. В обоих случаях мужчины, по описаниям, были примерно одного роста и веса и одинаково одеты. Похитители Готскинд были в брюках цвета хаки и куртках-штормовках.

5. Обеих женщин увезли на грузовиках. В Вудхейвене, по описанию нескольких очевидцев, это был светло-голубой фургон. Один определенно опознал в нем «форд» и сообщил часть номера, но обнаружить грузовик не удалось.

6. Несколько свидетелей подтвердили, что на кузове грузовика было написано название какой-то фирмы по продаже бытовой техники. Это название они запомнили по-разному: «ПК — Бытовая техника», «Б энд К — Техника для дома» и еще несколько вариантов в том же роде. Ниже было написано: «Продажа и обслуживание».

Адреса не было, но свидетели говорили, что был номер телефона, хотя никто его не запомнил. Даже после подробного опроса служащих бесчисленных компаний, которые занимаются торговлей и обслуживанием бытовой техники в этом районе, не удалось обнаружить той, которой принадлежал бы грузовик, поэтому можно предположить, что название фирмы, как и номер грузовика, было вымышленнное.

7. Мари Готскинд, двадцати восьми лет, работала подменной учительницей в начальных школах Нью-Йорка. На протяжении трех дней, включая день похищения, она замещала учительницу в четвертом классе одной школы в Риджвуде. Она была примерно такого же роста и веса, как и Франсина Кхари, но блондинка со светлой кожей, тогда как Франсина была темноволосой и смуглой. Фотографии Мари в деле не было, если не считать тех, что сделали на месте ее обнаружения, в Форест-парке, однако показания ее знакомых свидетельствовали о том, что ее считали привлекательной.

Обнаружились и отличия. Мари Готскинд была не замужем. Она несколько раз встречалась с одним учителем, с которым познакомилась на работе, но их отношения, по-видимому, не зашли чересчур далеко, и, во всяком случае, его алиби на момент ее смерти было безупречным.

Мари жила дома с родителями. Ее отец, в прошлом слесарь по паровым машинам, а теперь на пенсии по инвалидности из-за производственной травмы, вел дома небольшое дело — принимал заказы на товары по почте. Мать помогала ему, а кроме того, подрабатывала бухгалтером с неполным рабочим днем на нескольких соседних предприятиях. Ни Мари, ни ее родители не имели никаких видимых связей с миром наркотиков. Никто из них не был ни арабом, ни финикийцем.

Разумеется, полиция провела обстоятельную медицинскую экспертизу, и тут было о чем писать в заключении.