Я всегда не ахти как плавал и не был уверен, доплыву ли я.

- Ничего, я же поплыву рядом.

Когда мы выбрались из воды, у меня подкашивались ноги, и мы отдыхали и согревали друг друга.

Мария что-то рассказывала мне, но я почти не слушал. А может быть, и слушал, но почти ничего не помню. Иногда что-то выплывает, но я никогда не уверен, тогда ли я это слышал или когда-то еще.

Я грелся от нее, и мне было тепло.

Потом мы вернулись, и она вскрыла банки с сосисками и налила горячего чая из термоса. А когда стало темнеть, мы развели костер и повесили чайник. А ветки для костра мы собирали в лесу.

Земля обратилась уже лицом своим к вселенной, и звезды проступили по своду черного шатра небес, и были они видны нам, и не таились они.

- Посмотри, сколько их!

И самые яркие, и те, что едва угадывал глаз, и они видели нас, и мы видели их, и они мигали и посылали нам свою любовь, и я пил их свет со дна ее глаз, но вот локон волос ее скользнул по лицу моему, и я увидел влажные отблески огня в глазах ее и бег ее ресниц и танец дрожащих теней, и не было конца этому, и от нее веяло узором тончайших ароматов, и движения ее рук были открыты, и я падал в них, замирая, как в бездонную высь последних небес падал я туда, где кончается сфера и раскрывается сама бесконечность, и дальше, дальше, дальше... о, Мария!

Как это было тогда? Именно тогда, как?

Когда мы возвращались, Мария остановила машину у церкви.

- Зайдем сюда.

Мы прошли за ограду, и были белые стены. А потом шарканье, гул, полумрак, духота. Раньше мы никогда не бывали здесь.

Мария зажгла свечку и поставила ее у распятья.

Она стояла и едва заметно шевелила губами. Беззвучно.

А потом мы вышли под небо.

- О чем они молятся? - спросил я.

И она сказала: "Обычно либо благодарят, либо просят прощения".

- А ты?

Она помолчала, а потом сказала: "Не знаю. Но Он разберется".

Она имела в виду Бога.

Когда мы возвращались, играли "Бони М". "Sunny". Когда мы въезжали во двор. Тогда их уже мало кто слушал. Мы с Марией ставили иногда.

Одного я не могу понять, как она могла не знать Queen? Непостижимо.

Только одна песня, "We are the champions" была записана у нее. На кассете с рождественскими песнями. В самом конце кассеты. Да и то, не полностью.

Ее колени выпукло поплыли вверх, и край одежды упал, и они замерли и остались так, и была прохлада, и я прикоснулся жаром своего лица... и были белые стены... Нет, не помню.

- Когда плывешь, никогда не думай о том, как под тобой глубоко.

Иначе ты просто не сможешь плыть в море, когда под тобой будет пропасть. Чтобы плыть, нужно не бояться. Не думай о том, что ты можешь утонуть. Забудь об этом, не думай, просто получай удовольствие от того, что плывешь.

Вот тьма и пустоши, и ветер их, и стены, и плен их, и вижу я детей брошенных, детей, бредущих во тьме, и будут просить они тепла, но две двери станут перед ними, и у одной из них будет страж, который преградит дорогу и скажет: "Еще не время!"

А у другой будет стоять страж, который скажет: "Слишком поздно!"

И захлопнутся двери, и стена станет между прошлым и будущим, между детьми и родителями.

Так есть, так было.

И вижу я отцов и матерей, и зовут они детей своих, но дети не приходят, и церкви стоят пусты, и на кладбищах псы воют, и на развалинах летучие мыши и совы, и зарастают древние города, и рушатся их башни и опоры их стен, и сельва поглощает их, пожирает их жертвенники и пирамиды, и никто не приходит к ним, люди забыли о них. О забытые всех времен, это ваш стон в их стоне!

И останется вражда, останется обида и противостояние, и вновь войска собираются, и барабаны отбивают дробь вековой вражды непримиримой. Ненавидь врагов своих! И хохот князя тьмы застилает уши и лишает их слуха.

И тянутся руки, но пропасть меж ними, тянутся они друг к другу, но не могут соединиться, и великая мать земля скорбит о детях своих. И дети обвиняют отцов своих, и сами они отвержены, и никто не поддержит никого, а только ударит мечом и нанесет обиду и рану кровавую.

Так было, так есть.

И меняются времена, но все так же враждуют они между собой, и таят злобу новые жертвы великой глухоты и великого страха, и лелеют месть все новые дети, и подадут они прежде псам своим и псам бездомным, а потом лишь родителям своим.

Я вижу свет твой, Мария, и музыка твоя звучит для меня, и я слышу ее. Твои руки и ладони, и небо в них, и листва деревьев, и губ твоих сладость и одежд твоих дуновение. Откровение глаз твоих и голоса твоего звук, когда ты зовешь меня, когда ты отвечаешь мне, и двери дворца твоего открыты, и сердце твое исполнено любви, и движения твои созвучны с ним, и все, что исходит от тебя, все, что душа твоя, как сокровищница великая, подарит мне, как свадебный подарок принесет она сокровища сверкающие, и я буду знать тебя.

И ты откроешь мне руки, и я буду знать тебя, и от любви моей станет сила моя, не бессилие, и руки мои примут тебя, как ты принимала меня, когда я пришел к тебе, и от сладости твоей родится жизнь моя и вновь родится, от любви твоей станет спокойным путь мой, и легко мне будет идти, и не скажу я: "Вот стрела, и сделала она меня слабым, и боль от нее во мне".

И прекрасна ты, и тянусь я к тебе в любви своей, Мария!

Какая тень падает меж нами, я вижу скалу, от которой тень эта, и вижу я двери затворенные и тех, кто не может войти в них, вижу я корабли, что стремятся к берегу, но гаснет огонь маяка, и нет им пути во тьме, и разбиваются они о камни, о скалы, и гибнут все сокровища их, и все люди их гибнут. И кто-то будет говорить о мести, и кто-то скажет о войне, но никто не скажет слова любви. Кто скажет им о любви ?

И забытые в нужде своей дети забудут родителей в нужде их. И падут города, и станут руинами дворцы, и предастся забвению все, что было от них, и будут гореть библиотеки, и кони станут топтать копытами пергаменты и книги, и меч будет торжествовать, и человек будет рождаться для войны но не для мира.

Кто скажет им слово любви, чтобы пало в прах оружие их, чтобы обнялись они. О любви своей скажи им, Мария!

Мы как будто играли в игру.

Мария стелила мне на кушетке и говорила: "Спокойной ночи".

И уходила. Я дожидался, когда она выключит свет, и шел к ней.