Инна достала из сумки платок и зеркальце, стала вытирать лицо.

- Я боюсь, - вдруг сказала она.

- Чего?

- Не знаю. Но я очень боюсь. Я хочу, чтобы мы пошли ко мне.

- Зачем?

- Не знаю. Но я тебя очень прошу.

- Хорошо, но мы же хотели зайти в магазин.

- Нет, не сейчас.

Ему все же удалось затащить Инну в магазин, затем в другой, третий. И она выбрала себе ярко-синее платье. Потом он сказал, что уже поздно, что он устал, да и она, судя по всему, - тоже, и что завтра они непременно пойдут к ней. И завтра же он расскажет ей о нелепой случайности, из-за которой ее посчитала погибшей. Потом они сидели у Евгения, и он старался всячески ее утешить, отвлечь от тяжелых мыслей. Когда он очередной раз взял женщину за плечи, она вдруг отстранилась:

- Подожди.

- Никак не можешь отойти от пережитого потрясения?

- Дело не в этом, - она отрицательно покачала головой. - Вернее, не только в этом.

- В чем же еще? - Евгения начало одолевать смутное, но ужасное предчувствие.

- Со мною что-то происходит.

- Я понимаю, тебе трудно. Ты расстроилась, не знаешь некоторых обстоятельств, тебя это тревожит, угнетает.

- Не только это.

- Ну что еще? Что?

- Что-то происходит с моим телом - оно как-то немеет, будто отмирает. Такое чувство, что я еще здесь и в то же время - уже не здесь.

Евгений посмотрел в ее неподвижные, затуманенные глаза и ощутил чувство ужаса, от которого похолодело внутри.

- Так что? - гипнотизирующим голосом спросила женщина, глядя в его лицо остекленевшими глазами. - Может быть, ты теперь скажешь мне?

Художник понял, что попался - не надо было так откровенно пугаться.

- Это усталость. Ты перенервничала, вот тебе и нездоровится. Я вызову врача, он пропишет лекарства. А пока тебе надо принять горячую ванну. Сразу станет легче. Вот увидишь. Сейчас...

Он заметался по квартире, засуетился, не зная, что делать сначала - вызвать врача или готовить ванну. Наконец он заскочил в ванную, открыл краны, стал регулировать температуру воды.

Когда Евгений вышел из ванной, в комнате было пусто. Разум, кажется, отказал ему. Ничего не соображая, он метался по квартире, заглядывая всюду, где может поместиться взрослый человек, а затем и туда, где не поместится даже ребенок. Наконец эта горячка у него прошла.

- Этого не может быть, - шагая взад-вперед по комнате и часто жестикулируя руками, заговорил он. Это мы - те, кто перемещается отсюда, возвращаемся. Потому что так задумано. А они - те, кто находится там, могут переместиться только с нашей помощью, когда мы возвращаемся. Перемещение снова туда без этих препаратов, рамочек с шариком никем не предусмотрено и потому невозможно. Тогда где же...

Он растерянно развел руками и вдруг схватился за голову. Затем бросился к выходу. Было уже темно. Моросил мелкий дождик. Комнатные тапочки не позволяли бежать в полную силу. Наконец один из них слетел с ноги. Второй Евгений сбросил сам. Улицы, улицы, улицы. Переулок. Мост. Разноцветные огни вокруг. Совсем близко тяжело громыхал вагонный состав. Ступеньки, ступеньки. На мосту - никого. И вот это место. Евгений перегнулся через перила, чтобы посмотреть вниз. Вдруг кто-то прыгнул на него сзади и опрокинул на спину. Охрину удалось подняться, но этот кто-то все еще висел на его плечах. Евгений захватил нападающего одной рукой за воротник, другой - за предплечье и в падении вперед бросил его через себя. Тот крякнул и обмяк. Стоя на четвереньках и морщась от боли в колене, Евгений пристально всматривался в непревычно перевернутое лицо перед собой. Это лицо было ему знакомо, но он никак не мог понять, чье же оно. Наконец, до боли вывернув шею, чтобы увидеть лицо нападавшего в более привычном ракурсе, художник узнал Светлого.

- Чего тебе надо? - спросил Евгений, пытаясь подняться.

Но поэт снова крепко вцепился в него.

- Пусти! - вырываясь, крикнул Охрин. - Я же только посмотреть! Пусти!

Руки Светлого разжались, и Евгений снова припал к парапету. Поэт пристроился рядом.

- Никого там нет, - переводя дыхание, сказал он.

- Ты откуда взялся?

- Иду к тебе, а ты бежишь. Я кричу, а ты не слышишь, - лаконично объяснил Светлый. - Хотел сказать, что тебя Драпов разыскивает.

VI

Утром Евгений проснулся с тяжелой головой и с предчувствием чего-то не менее ужасного, чем исчезновение Инны. Солнце давно встало. Звонок в дверь заставил художника вздрогнуть. Открыв, он увидел взъерошенного и возбужденного Драпова. Глаза ассистента подозрительно блестели.

- Все-таки я нашел вас! - воскликнул Генрих, пытаясь без приглашения протиснуться в квартиру.

- Зачем? - спросил Евгений, придавливая его дверью.

- Вы не представляете, насколько это важно.

- Для кого?

- Для вас, для нее, для меня - для всех.

- Черт с вами, входите.

Евгений отпустил дверь.

- Она здесь? - украдкой спросил Драпов, проходя и осматривая помещение.

- Вы пришли спрашивать или рассказывать?

- Хорошо, - согласился ассистент.

Он подошел к столу, налил из графина полный стакан воды и жадно выпил.

- Хорошо, - повторил он, с размаху плюхнувшись в кресло. - Все по порядку.

- Да уж, пожалуйста.

- Они его повесили, - начал ассистент и, подумав, уточнил:

- Партизаны повесили Шурина.

Он пристально посмотрел на Охрина, но лицо художника осталось непроницаемым.

- Он никогда не рассказывал мне всего, - продолжал Драпов. - До многого мне приходилось докапываться самому. Но ответов на некоторые очень важные вопросы я так и не узнал. И тогда я рискнул. После долгих попыток мне с помощью одного нашего пациента удалось переместиться. И я нашел его. Чему вы улыбаетесь?

- Я вдруг подумал, что при перемещениях я, вы и кто угодно другой могли в своем прошлом встретиться с собой.

- Нет, доктор сказал, что это невозможно.

- Почему?

- Не знаю. Он так сказал. Впрочем, я думаю, Шурин и сам до конца не понимал, что он открыл, и не знал всех нюансов этих... перемещений. Так вот, когда я нашел Шурина там... ну, в прошлом, я ему ничего не сказал о том, что с ним случилось. Но он как-то почуял неладное, догадался почему-то. И вот, когда у меня началось обратное перемещение, Шурин вдруг бросился ко мне, обнял меня крепко-крепко и не отпускал до тех пор, пока мы с ним не переместились. Но даже этого ему не надо было делать, потому что вместе с нами переместилось восемь случайных прохожих, находившихся от нас не менее чем в десяти шагах. И самое страшное: вместе с ними переместился телеграфный столб.