Дмитрий СЕРГЕЕВ

ТОЧКА ВОЗВРАТА

I

Евгений сосредоточенно накладывал мазок за мазком, проявляя на полотне изображение угрюмого длинноволосого человека, стоящего на фоне толпы, сгрудившейся под черно-красным флагом. На дальнем плане зыбко прорисовывался знакомый силуэт собора.

В большом зале, оборудованном под мастерскую художника, царила тишина. С утра Охрин, задрапировав беспорядочно расставленные по помещению мольберты, решил, наконец, изменить довлевшей над ним тематике и дописать некогда начатую, а затем надолго брошенную картину. Работа пошла, но Евгений знал, что к вечеру все может вернуться на свои места, и картина вновь останется незавершенной, а потому торопился и изо всех сил старался не отвлекаться.

Антон Светлый, местный поэт, пришел как всегда без предупреждения. Но Евгений был рад ему, тем более, что Светлый не требовал к себе особого внимания и не обижался, если Евгений в его присутствии продолжал работать. Антон лишь на несколько секунд приблизился к полотну и как бы между делом осведомился:

- Это кто ж такие?

- Анархисты у Казанского, - не отрываясь от работы, ответил Евгений. Он оставил центральную фигуру картины до ухода Антона и переключился на доработку антуража. - Я их набросал во время последней поездки в Петербург, но до сих пор не могу закончить.

- Сочувствуешь анархистам? - удивился Светлый.

- Совсем не обязательно. Мне вообще интересны люди. Посмотри, какая фактура лица, какое выражение!

- А я уж думал, ты теперь пишешь исключительно на одну тематику, и все остальное тебя просто не интересует.

- Только не начинай меня снова воспитывать. Мы с тобой это уже проходили.

Возникла продолжительная пауза.

- Знаешь, - переводя разговор на другую тему, снова заговорил Светлый. - С тех пор, как у нас все перевернулось, мне периодически снится гражданская война. И, представь себе, в этих снах я всякий раз воюю за красных. Проснусь, думаю: почему? Все равно лет через восемьдесят их идеи потерпят крах, революция и все, что с ней связано, будет осуждено, народ станет голосовать за белых. Потом снова усну тот же сон, и я снова воюю за красных. Из пулемета по белым строчу, строчу... Не знаешь, почему это?

- Революционные гены, наверное, покоя не дают, - продолжая работать кистью, ответил художник.

- Нет, серьезно.

- Не знаю, - Евгений положил крупный мазок и понял, что ошибся. Слушай, отстань от меня со своими красными, белыми. Тебе думать больше не о чем?

- Ну вот ты на моем месте за кого воевал бы?

Евгений снова неточно положил мазок, смазав деталь на полотне. Лицо его нервно передернулось, и он изо всей силы запустил кистью в дальний угол комнаты. Кисть ударилась о стену и отскочила, оставив на ней яркий багровый след.

- Ты можешь две минуты помолчать, в конце концов?! Чего ты ко мне пристал со своей гражданской войной?!

- Ладно, не злись. По-моему, твое затворничество тебе не на пользу. Нервным ты стал в последнее время, совсем издерганным. Сделал из себя мученика! - Светлый и сам вдруг разозлился. - Признайся, что ты сознательно истязаешь себя и, может, даже упиваешься этим, находишь в этом источник вдохновения, оправдания для самого себя... - Антон осекся, встретившись взглядом с Евгением.

- Ладно, - сказал тот. - Замнем, а то поссоримся. Почитай лучше что-нибудь из твоих новых стихов.

- Ты действительно хочешь послушать?

- Почему бы и нет?

Антон встал, сосредотачиваясь, прошелся по комнате, остановился у окна и, глядя во двор, стал читать:

И ночь прожить - не поле перейти,

Когда враждебна каждая песчинка

И целый мир с отвратною начинкой,

А мысль подла - она уже в пути...

Читая, Антон наблюдал, как за окном, в песочнице, играли дети, и девочка с рыжими, связанными синей лентой волосами, пыталась строить какое-то сооружение, но песок всякий раз предательски осыпался.

... И вот ты камнем падаешь с моста

Под поезд в точно выбранное время.

Зачем душе твоей такое бремя?

Закрой глаза и досчитай до ста...

Девочка за окном снова терпеливо возводила домик и уже дошла до крыши, но крыша вдруг обрушилась, увлекая за собой стены.

... И не ходи под утро в синем платье

Туда, где слышен гул и льется свет,

Ну кто поймет, что это не расплата

За те грехи, которых просто нет?

Наконец терпенье девочки лопнуло, и она сердито ударила совком по неподатливому строению, почти сравняв его с землей.

... Часы стучат. Становится виднее,

Но так тревожно, будто неспроста,

На стуле платье новое синеет...

Закрой глаза и досчитай до ста!

Художник слушал внимательно, слегка сощурив глаза.

- Ну как? - спросил Антон, сделав выжидательную паузу.

- Честно?

- Разумеется.

- Так себе. Только я не понимаю, зачем тебе понадобилось эксплуатировать эту тему и почему сейчас ты выбрал именно это стихотворение. Ты хочешь меня задеть как-то, о чем-то мне напомнить? в голосе Евгения появились задиристые нотки.

- Ну что ж, если ты сознательно идешь на откровенный разговор, я отвечу тебе, - принял вызов Светлый. - Ты сам зациклился на этой теме. Тебя никто и ничто больше не волнует. Эти твои анархисты - просто блеф. Ты всегда пишешь одно и то же. Я это знаю наверняка.

- Ну-ну, - в глазах художника появился недобрый блеск.

- Вот! - Антон сорвал драпировку с ближайшего мольберта.

На полотне показалось лицо молодой женщины с большими, широко раскрытыми глазами, в окружении зыбких разноцветных огней на фоне расплывчатых, словно набегающих рельсов и шпал.

- Вот! - крикнул Антон, переходя к следующей картине и сдергивая с нее покрывало.

На картине была та же женщина. Она, упершись ладонями в сплошную каменную стену, как-то испуганно смотрела с полотна.

- Вот! - снова крикнул Антон, проходя дальше.

- Остановись! - скомандовал Евгений предупреждающим тоном.

Светлый остановился, но не замолчал.

- Ты зациклился, и потому не можешь нормально жить и работать. Когда ты последний раз выставлял свои картины? И сам, наверное, уже не помнишь. Все это потому, что она погибла. А погибла она потому, что ты ей ничего не объяснил. Она так и ушла, считая тебя негодяем. Не смотри на меня так. Я говорю это не потому, что решил тебе досадить, а потому, что хочу тебе помочь. И тебе сразу станет легче.