- Что ты станешь делать, если увидишь человека на путях? - спросил я.
Накануне у него была учебная езда, он исполнял обязанности поммашиниста на локомотиве.
Вопрос был явно никчемный. Толик спокойно продолжал свое дело.
- Посигналил бы,- бросил он небрежно.
- А тот не слышит - глухой,- домогался я.
- Ничего бы не делал.
Тося забыла про коленки, переводила большие выкругленные глаза с меня на Толика.
- Как ничего? - не поверила она.- А человек...
- Не лезь, куда не положено,- резонно оправдался Толик и поплевал на щетку.
- А если он не знает или забылся?
От волнения Тося раскраснелась. Очень уж серьезно она отнеслась к нашей пустопорожней болтовне, как будто вот сейчас на самом деле решалась судьба человека.
- Так есть же правило.
- Правило? Не может быть такого правила!
Дело принимало серьезный оборот - я решил внести ясность :
- Точно, есть такое правило: "Человек на путях-не препятствие".
- Не может быть! - не поверила она. Глаза у нее стали, как затравленного зверька.-Это неправда!
Толик встревожился, укоризненно посмотрел на меня:
"Нужно было тебе соваться. Умнее ничего не придумал".
Ему пришлось оставить свои бoтинки. Из фанерного чемоданчика-самоделки вытащил замызганную книжонку, раскрыл в нужном месте и показал Тосе, чтобы успокоилась.
Не тут-то было. Наверное, больше минуты она сидела оцепенев. Молчала. Потом взглянула на обложку - и отшвырнула книжку. Крупные слезинки повисли на ее ресницах. Этого только не хватало-сейчас поплывет пудра, под которой она напрасно пыталась скрыть веснушки. С луны она, что ли, свалилась? Какое ей дело до растяпы посреди рельс - дурака, которого я сам же и придумал?
- По-моему, совершенно обоснованное положение,- начал я как можно рассудительней.- Всякий, кто переходи г через линию, обязан посмотреть, не видно ли поезда. Зазевался - сам виноват.
Видимо, мои слова не доходили до сознания - у Тоси по-детски задрожали губы, и слезы промыли первые дорожки в слое пудры.
- Никак нельзя ему тормозить в это время,-убеждал я.- У него за спиной состав. Из-за одного раззявы может случиться катастрофа. Может погибнуть не один человек... Сколько пассажиров бывает в поезде? - обратился я к Толику за подмогой, но он промолчал.- Человек пятьсот, не меньше,- решил я.Пятьсот - и один!
Цифры - это очень убедительно. Когда начинают говорить языком цифр, спорить невозможно. Но Тося, видимо, не умела мыслить логично.
- И эти пятьсот будут спокойно ехать дальше, как будто ничего не случилось? Им будет все равно, что из-за них задавили человека?
- Так они-то вовсе не виноваты! - воскликнул я.
- И ты можешь?..-повернулась она к Толику.
- Не я же сочинил правила. Мое дело маленькое: есть положение выполняй.
Вскоре они ушли. Я уткнулся в учебники.
Толик возвратился посреди ночи пьяный. Прежде он никогда не напивался. Растормошил меня и своего дружка.
- Что мне делать? - с пьяной серьезностью допытывался он.-Она сумашедшая. Говорит: "Бросай курсы". Через неделю экзамены, дипломы получим, а она: "Бросай! Не хочу, чтобы ты людей давил!" Я же никого не задавил. Да и вообще такой случай, может быть, в сто лет один раз бывает, так обязательно, что ли, когда я буду вести состав. Я пообещал: "Заторможу! Пускай потом судят". Не слушает. "Уходи!"-и только. "Сама никогда в жизни не сяду на поезд: не хочу, чтобы из-за меня давили человека".
- Ненормальная она,- рассудил второй паровозник и тут же захрапел.
Свадьба у них расстроилась.
Не знаю, сдержала ли Тося свое слово: действительно ли никогда не садилась, на поезд? Толик говорил - летом она хотела навестить родителей. Правда, в свою деревню она могла добраться пароходом. А насколько мне известно, на воде действует другой закон: "Человек за бортом!"- и все кидаются спасать.
Во сне я видел несущийся паровоз и крохотного человечка, стоящего на шпалах. Паровоз сигналил, а человек не уходил.
Меня разбудила тревожная мысль. Я не вдруг сумел понять ее спросонья.
Гильд! Что стало с Гильдом? Ведь ему угрожает казнь.
Пока я рассуждаю о справедливости. Машина преспокойно сделает с его мозга ксифонный снимок, чтобы после на досуге прочитать все, а самого Гильда повесят или поджарят на костре.
Ближайшая комната с диском была расположена неподалеку. На секунду я испытал безотчетный страх, как тогда, когда мы находились в такой комнате вместе с Эвой.
На этот раз черный шланг не посмел подползать ко мне близко.
- Где Гильд! Что с ним сделали?!
- Его должны были доставить утром. Мне сообщили: ему удалось бежать. Кто-то помог устроить побег.
Я облегченно вздохнул.
- Ты немедленно прекратишь все свои инквизиторские штучки,- потребовал я.
Да, но что помешает ей вновь обрести самостоятельность, когда нас не будет? Даже если законы, которые я намереваюсь дать ей, окажутся справедливыми, в конце концов, она научится обходить их и станет делать по-своему. И опять в ее память потечет информация из мозга суслов и фильсов, обреченных на смерть. Пусть это будут всего лишь одиночки. Больше ей неоткуда добывать знания. Не проще ли навсегда устранить такую возможность - разъединить мозговые объемы. Правда, тогда она вообще не станет вмешиваться в дела сотворенных ею суслов и фильсов, и я не смогу осуществить своей программы: дать им справедливейшие законы. А, шут с ними, пусть распутываются сами.
- Я должен пройти в распределительный пульт твоего мозг,- сказал я.
В углу зала зажегся синий круг.
- Там вход,- сказала Машина.
Я очутился в просторной комнате, сплошь уставленной приборными досками с тысячью индикаторов, рычажков и кнопок.
- Где находится узел, соединяющий мозговые объемы?
Светящаяся указательная стрелка перекинулась через комнату, уткнулась в массивный рычаг.
Я потянулся к рукоятке.
- Ты хочешь лишить меня единственной возможности усовершенствоваться?
В машинном голосе почудились нотки ужаса.
- Ты уже и без того достаточно натворила чудес.
- Подожди!
Смертельное отчаяние Машины остановило мою руку.
-Это безжалостно, нeльзя одним взмахом прикончить все, что было создано и продумано мною за тысячи лет, Прежде чем разрубишь мoй мозг, выслушай мое самое главное, самое важное открытие. Пусть не я создам новое государство - пусть кто-то другой, в другом месте, но я хочу, чтоби открытое мной не пропало зря. Мне нужно всего лишь несколько минут.
- Что ж, говори,- легкомысленно позволил я.
- Все попытки создать стройную слаженную систему управления людьми неизменно проваливались. На протяжении всей истории человечества случалось, что возникали превосходные государства с централизованной властью в руках одного могущественного человека...
- Ты лжешь! - оборвал я ее.- Лжешь или же плохо знаешь историю. Мне, по крайней мере, известно государство, где власть не была в рукдх одного человека. И это было совсем неплохое государство.
Я невольно поймал себя на том, что принимаю ее разглагольствования всерьез. Хотя ей ли судить о нашей история?
- Меня не интересовали государства, где власть не принадлежала одному человеку. Самой идеальной формой правления считаю деспотию,- высказала Машина.
Я опять чуть было не заспорил, но вовремя сдержал себя. Пожалуй, это ведь не ее точка зрения, а безумного маньяка мантенераика Виктора. Выслушаю ее до конца.
- Все такие государства я называю империями, как бы в действительности они ни именовались,- сказала Машина,-Больше всего меня огорчило, что ни одна из великих империй не смогла просуществовать долго- Чаще всего государство разваливалось изнутри после смерти великого правителя, чья воля удерживала людей в повиновении. Очень редко находились достойные преемники.
Я исследовала причины развала и гибели могушественных империй - ониразрушились от несовершенства людей. Природа поступила весьма неразумно, положив в основу конструкции человека способность ставить перeд собой самостоятельную цель. Не так уже важно, будет ли это мелочное стремление добиться личного благополучия или же цель будет состоять в поисках всеобщего блага. Не следовало вообще допускать каких-либо вольностей при создании человека. Сколь бы ни была совершенна государственная система, она - любая - требует от исполнителей четкости. Малейшая вольность приводит к расстройству всей цепи управления. Чтобы достигнуть безотказности, придумывались своды законов, подчас очень детально разработанные с множеством пунктов. Все это требовалось, чтобы полностью исключить у чиновников необходимость мыслить. Увы, достаточно было среди сотни безотказных чиновников появиться одному думающему - цепь прерывалась. Чиновники-исполнители, будучи людьми, оказывались способными вступать во взаимоотношения между собой, не предусмотренные субординацией. Нередко нижние чины обладали более сильным характером и волей, чем поставленные над ними. Никакими разумными законами невозможно устранить этот недостаток.
