Вторая трудность в определении пустых ниш, к которым адаптируются организмы, состоит в том, что она не учитывает активную роль самого организма в создании ниши. Организм не просто пассивно находится в окружающей среде; он сам создает и формирует свое окружение. Деревья переделывают почву, в которой растут, сбрасывая листья и пуская корни. Животные пасутся, объедая и вытаптывая траву, удобряя землю. Это меняет видовой состав растений и физически изменяет почву. Это – постоянное взаимодействие организма и окружающей среды. И хотя естественный отбор может адаптировать организм к определенным условиям окружающей среды, развитие самого организма изменяет эти условия. Наконец, сами организмы собственными действиями определяют, какие внешние факторы станут частью их ниши. Строя гнездо, чибис превращает наличие сухой травы в важную часть своей ниши, и в то же время само гнездо становится компонентом ниши[3].
Джуди: Теперь рассмотрим другой тип эпистемологической ошибки, когда в качестве единицы изучения в эволюционной биологии была выбрана единица восприятия – человеческий подбородок. Но оказалось, что не существует никаких реальных оснований, оправдывающих выбор этого объекта для эксперимента, который сам по себе был довольно последовательным.
... Проблемы в определении понятия экологической ниши при отсутствии организма возникают при попытках описать сам организм. Действительно ли нога является единицей эволюции, и можно ли вывести адаптивную функцию ноги? Если это так, то как быть с частью ноги, например, со ступней или отдельным пальцем, или одной костью пальца? Поучительный пример такой ситуации – эволюция человеческого подбородка. Морфологическое развитие человека в целом можно описать как «неотеническую» прогрессию. То есть и младенцы и взрослые люди больше похожи на эмбрионов и на детенышей обезьян, чем на взрослых обезьян. Как будто люди рождаются на более ранней стадии физического развития, чем обезьяны, и затем останавливаются на ранней стадии развития обезьян. Например, относительные пропорции размеров черепа и тела почти одинаковы у новорожденных обезьян и у людей. При этом тело взрослой обезьяны намного больше по сравнению с головой, чем у людей; в действительности их тело «развивается дальше».
Исключение из правила человеческой неотении – подбородок, который у человека увеличивается, потому что ни у новорожденных, ни у взрослых обезьян подбородка нет. Попытки объяснить возникновение человеческого подбородка как определенную адаптацию, состоящую в увеличении этого органа, оказались неудачными. В конце концов, оказалось, что в эволюционном смысле подбородка не существует! В нижней челюсти есть две растущие области: дентарная область, это костная структура челюсти, и альвеолярная область, в которой находятся зубы. И дентарная, и альвеолярная области демонстрируют неотению. В процессе эволюции человека обе эти области уменьшились. Альвеолярная область сжалась несколько быстрее, чем дентарная, и в результате появление «подбородка» оказалось простым следствием относительного регресса областей роста. С пониманием того, что подбородок является скорее ментальной конструкцией, чем единицей эволюции, проблема его рассмотрения как единицы адаптации исчезает.[4]
Джон: Да, по крайней мере, такие ошибки демонстрируют гибкость нашего вида: кто еще мог бы расчленить естественные петли – естественные паттерны – на неуклюжие и несвязные компоненты, полностью в них запутаться, а потом объединить несвязанные части опыта, действуя так, как будто для такой сборки есть какие-то естественные основания? Между прочим, если вы, как дети эры науки, хотите о чем-то подумать, рассмотрите, с одной стороны, мудрость множественных описаний мира, а с другой – упорную приверженность ученых и исследователей единственной репрезентации под названием Наука. Значит ли это, что научное познание – фундаментально порочная деятельность, потому что она предполагает, что существует единственно верное описание?
НЛП с самого начала было задумано как эпистемология. И как сказала Джуди, заявления, которые мы собираемся сделать в течение этих пяти дней, и те переживания, в которые мы хотели бы вместе с вами отправиться – несколько запоздавшие усилия для объединения НЛП с эпистемологическими традициями, доступными западной цивилизации.
Джуди: Я хочу сказать о диапазоне личных альтернатив и широте возможностей человека. Ну ладно, может быть, многое предопределено генетически. Я не уверена, что знаю, что именно, и на каком логическом уровне это определено, и как сильно это на нас влияет. Но давайте просто допустим, что у нас есть некоторые ограничения.
Джон: На этом семинаре мы будем исходить из того, что генетическая структура, генетический код, устанавливает абсолютные границы того диапазона вариаций, в пределах которого может действовать любой организм, обладающий таким генетическим кодом. Я не знаю, так ли это. В оправдание этого упрощающего предположения я сказал бы, что мы еще даже не начали исследовать ни диапазон личных альтернатив, ни диапазон человеческих возможностей в пределах этих генетических ограничений. К понятию ограничений, наложенных генетическим кодом и определяющих диапазон, в пределах которого я могу изменять свои соматические проявления, я отношусь так же, как и к понятию так называемых экстрасенсорных способностей. Чёрта с два я знаю, что это такое – ведь я еще даже не полностью очистил и развил свой сенсорный аппарат, те пять каналов, о существовании которых знаю точно. В границах известного мне еще предстоит исследовать и открыть множество миров, доставшихся мне в наследство от всего человечества.
Однажды мы с друзьями вчетвером отправились на верховую прогулку. Одна из девушек отпустила поводья – и её лошадь так и продолжала идти, между двумя другими лошадьми, в том же темпе и в том же направлении. Спустя некоторое время девушка воскликнула: «О, да моя лошадь – настоящий телепат!», уверовав в то, что она управляет лошадью только с помощью мысли. В этот момент меня больше интересовал болотный ястреб, который кружил неподалеку и высматривал добычу. Поэтому я не сказал ей, что её мысли действительно блуждают сами по себе, и совершенно оторваны от её тела, от её лошади, от трех других наездников и трех других лошадей, которые двигаются в том же направлении и в том же темпе. А что до этих генетических ограничений... то и Бог с ними. Есть много, много миров, сквозь которые я могу протанцевать, прежде чем наткнусь на какие-то ограничения. Это единственный смысл, в котором мы принимаем понятие генетических ограничений.
Джуди: Думая о других культурах, я думаю о том, чем они являются с точки зрения человеческих возможностей: это целый набор способов видеть, слышать и чувствовать мир, который может потенциально входить в резонанс с моей нервной системой, это место, где таятся новые различия. Здесь есть целый диапазон возможностей. Как мне научиться двигаться сквозь эти миры, поближе узнать их, и исследовать – каков мой потенциал, как человека? Какие личные альтернативы я могу обнаружить и как мне научиться учитывать их полностью, с точки зрения петли, в терминах экологии, не рассекая целостности петель?
Джон: Предположим, мы возьмем ребенка, который родился в любом генетическом контексте – у любых родителей где угодно в мире, и поместим этого ребенка в другое культурное и языковое окружение. Этот ребенок овладеет культурой и языком, в которые был помещен, с той же скоростью, что и дети родителей, выросших в этой культуре и языке, и в течение столетий имеющих в ней непрерывную родословную. Мало того, что ребенок с той же скоростью усвоит язык и культурные традиции этого народа. Он будет делать те же «ошибки», овладевая языком, те же «ошибки», овладевая культурными образцами, что и дети, имеющие непрерывную родословную в этой культуре и языке. Вопреки почтенным британским традициям эмпиризма, человек – не чистая доска («tabula rasa»).
