– И правда… – нерешительно пробормотал я, словно испрашивая у честной компании позволения откланяться.

– Иди, иди, отдыхай, – хлопнул сзади меня по плечу Толик Шершавый.

А Ленка уже набивала всевозможной провизией, бутылками и посудой пакет.

«И на сколько же рассчитано такое количество хавчика? – с ужасом подумал я. – Ведь на неделю, не меньше. Она что, серьезно рассчитывает на такой срок? Обломись, девочка, впереди у нас только две ночки…

– Коста, пошли. – Алена с огромным пакетом в руке подошла ко мне, ткнулась губами мне в бороду и зацепила меня за локоть.

…Мне тебя немного жалко. Ведь со мной, милая, тебе не светит. И придется тебе все-таки ограничиться сплавщиком или вальщиком леса… Впрочем, кто тебя знает? Возможно, тебе еще повезет», – заключил я и поплелся следом за Ленкой в подвальную келью.

Два дня и две ночи я нежился в горячих объятиях любвеобильной сестрицы Аленушки. Хлебал пиво без меры и ел здоровую деревенскую пишу от пуза. Иногда удавалось урвать полчаса на то, чтобы посмотреть телевизор или полистать какую-нибудь книжку. Одним словом, двое суток полнейшего расслабона, о каком я не мог и мечтать еще меньше недели назад, трясясь на кобыле через тайгу и замерзая в палатке.

Естественно, как я и ожидал, Ленка не преминула подъехать ко мне с предложением стать моей верной спутницей в блужданиях между жизненными невзгодами.

– Я отвечаю, не пожалеешь, – уверенно заявила она, разогретая несколькими бутылками пива.

А я в ответ рассмеялся:

– Вот когда подрастешь и поумнеешь настолько, чтобы понять хотя бы наполовину, какие геморрои ждут меня впереди, тогда мы поговорим об этом всерьез. А пока все это только «метет пурга». И больше не будем об этом.

– И где прикажете вас искать, Костоправ Батькович, когда я подрасту и поумнею настолько, насколько вас это устроит?

– Не знаю. Давай договоримся, что примерно в начале лета я сам объявлюсь в Кослане, – ляпнул я и тут же ужаснулся своим словам: «О дьявол! Ведь за мной уже есть одно обещание! Кристина… Теперь еще Ленка. И обе ведь малолетки! Я что, решил растрезвонить по всему Поморью, что какого-то ляда припрусь сюда будущим летом. Ждите, девчонки! Встречайте, менты!»

– Ладно, – неожиданно легко смирилась Алена. – Не буду больше надоедать тебе, милый. Но имей в виду, я буду ждать.

Я очень надеялся, что не будет – за год может много чего измениться в голове сумасбродной пятнадцатилетней соплюшки.

– Косточка, солнышко. Только если у тебя не выйдет приехать, дай мне об этом знать. Пришли, пожалуйста, весточку. Договорились?

– Договорились, – ответил я.

И больше к этому разговору мы не возвращались. Разве что мне пришлось выдержать основательный натиск в саму ночь отъезда. Алене приспичило провожать меня до поезда.

– Я что дитятко малое? Спалитесь, что ли, из-за меня? Нет, я тоже иду, – настаивала она. – До железки, и все.

– Сперва до железки, потом до Микуня, – заметил Шершавый. – А потом только тебя и видели. Нет, дочка. Ты останешься дома. Не пущу тебя и до реки. Это не игрушки. И это мое последнее слово.

Алена разревелась и обреченно повисла у меня на шее. Она наконец смирилась с потерей, которая казалась ей такой огромной в ее пятнадцать лет…

Дюймовка еще утром уехала на Магистраль и должна была подготовить мне там достойную встречу. И машинист Сан Саныч уже был в курсах, что должен притормозить у какого-то семафора напротив какой-то тропы в пяти километрах от станции Кослан, чтобы принять меня «на борт» своего локомотива. Появляться на самой станции было стремно – там легко можно наткнуться на мусоров или чересчур наблюдательных и любопытных людишек, которые любят потрепать язычком о всяких там отклонениях от нормального течения жизни. И, в частности, о появлении незнакомого человека в компании одного из местных бандюг…

– Начало шестого, – бросил взгляд на часы Толик Шершавый. – Пора. Ленка, отлипай от своего ненаглядного. Дай и другим людям с ним попрощаться.

Я расцеловался с Ириной и Викой, обнялся с Толиком. С Артемом, Голованом и Марией я распрощался еще накануне – они уехали в Венденгу. А с Дюймовкой мне предстояло встретиться в Микуне.

– Ну с Богом, – перекрестил нас с Максом Шершавый.

И у меня на шее опять повисла ревущая Ленка…

Потом мы пробирались по узкой тропинке вдоль бесконечных, по-осеннему пустых, огородов, сопровождаемые ленивым сонным тявканьем местных дворняжек. Спускались по крутому косогору к реке, и я споткнулся и чуть не покатился вниз, в непроглядную темноту.

– Осторожнее ты, – недовольно прошептал Максим, когда я ухватился за рукав его телогрейки. – Так не то что до Магистрали, до речки не доберешься. Будешь валяться у нас и сращивать кости.

– На радость Алене, – заметил я.

– Это уж несомненно. На хрена тока. Не заслужила она такой радости. Все, спустились, кажись. Бона, видишь? Пристань. И лодка. Не промахнуться б теперь мимо места на том берегу. И на лесину какую не напороться бы.

«Ну уж нет! – подумал я. – Достаточно мне речных приключений и в Ижме. Не хочу добавлять к этой коллекции еще и купание в Мезене. Хотя говорят, что Бог троицу любит, но увольте меня от такой троицы. Двух раз хватило выше крыши».

– Бона в эту лезь и меня обожди, – распорядился Максим, и пока я осторожно сползал с дощатой пристани в лодку и устраивался на банке, он растворился в темноте, потрещал где-то рядом кустами и появился через минуту, держа два весла. – Сидишь? Вот и ладно. Поплыли, однако.

На противоположный берег мы переправились без приключений. Я был на веслах, Макс стоял на носу со сплавщицким багром в руках и вглядывался в темноту, высматривая какое-нибудь бревно, на которое мы, по его мнению, рисковали напороться. Но ни шальных лесин, ни каких-либо других головняков у нас на пути не возникло. Через десять минут мы втащили лодку на песчаный пляж, спрятали весла в прибрежном березняке.

– Ты их потом хоть отыщешь? – спросил я.

– Легко. – Макс закурил и присел на корточки. – Передохнем с полчаса. Сейчас через парму только ноги ломать. Рассветет, и пойдем.

Я устроился рядом с ним. Ночь для середины сентября была удивительно теплой, и даже не верилось, что несколько дней назад в эти места уже успела заглянуть зима. Присыпала землю снежком, дыхнула холодом с Ледовитого океана, напомнила, что скоро вернется сюда уже всерьез и надолго…

Ирина выдала мне в дорогу потертые джинсы, литые резиновые сапоги, линялый свитер и болониевую куртку, так что внешним видом я нисколько не отличался от местных мужичков-работяг. Разве что на лице были заметны кое-какие признаки интеллекта да в глазах не было того отупелого выражения, какое обычно бывает у человека после трехмесячного запоя. Из всего, с чем я приехал в Кослан, я оставил себе только «наговоренный» крестик, который мне презентовала Настасья и ПМ с запасной обоймой – сувенир от цириков Ижменской зоны.

Насчет того, стоит ли мне брать с собой волыну, мы долго не могли прийти к единому мнению с Толей Шершавым.

– Все равно ведь, коль мусора насядут, не отобьешься, – приводил свой основной аргумент местный смотрящий.

Но я крыл его карту своей козырной:

– Зато будет из чего застрелиться.

И в конце концов пистолет оказался у меня за поясом джинсов.

…Как только в лесу посветлело настолько, что можно было идти по тропинке, не боясь сбиться с нее и с размаху ткнуться лобешником в ствол сосны, Макс поднялся, заплевал окурок, объявил:

– Времени в обрез. Еще пять верст шагать. А через час должны быть на месте. Опоздаем на поезд – вот облажаемся! – И бодро зашагал в глубь тайги. Я поспешил за ним.

Справа, примерно в километре от нас шумела железнодорожная станция. Что-то постоянно кричал по трансляции пронзительный голос диспетчера, притом из всех слов я мог разобрать не более трети, и все они были матерными. Иногда со станции доносились свистки маневрушки или лязг буферов. Там сейчас составляли состав с лесом, который должен был увезти меня на Магистраль.