– Витька? – спросил Таранов.

– Нет, другого… К Витьку мы потом попали. Другой был. Рашид зовут. Ему на пейджер звонили, а он выносил в условленное место. Я ему позвонил, он отзвонился… я стою, жду. Я ждал восемь часов под дождем и боялся уйти на остановку под навес: вдруг он придет, а я его не увижу? Но он не пришел. Он потом сказал: некогда было, братан. Дела. А я даже не мог ему сказать, что он сволочь, потому что я брал в долг. В долг он всегда отпускал только бадяжную дрянь, разбавлял геру димедролом и сахаром. Но тут уж не возразишь. Дают – бери. И говори: спасибо. А он тебя по плечу хлопает, говорит: братан. Без проблем, братан. Но сам считает тебя просто мясом. Гнилым мясом, обреченным подохнуть. Мясом, которое можно восемь часов держать под дождем…

Таранов слушал внимательно. Удивлялся тому, что семнадцатилетний парень говорит, как взрослый. Возможно даже, как старик. И в темных глазах горит странный огонек.

– …Я хотел помочь Ирине. Я думал – сумею… Но подсел сам. Так очень часто бывает. Я не знаю, почему, но так бывает. Может быть, потому, что наркоман разрушает все, к чему прикасается.

– Ты хочешь сказать, что Иришка тебя втянула? – спросил Таранов.

Лешка отхлебнул пива и покачал головой:

– Нет… Иришка – нет. Сам дурак. Но наркоман действительно разрушитель. По духу, по сути, по злобе. Он радуется, когда подсаживает другого.

– Почему, Алексей?

– Потому что завидует тем, кто не на игле. И хочет, чтобы они тоже попали в ад. И гнили заживо… Ну, и потому, конечно, что с новичка можно что-то поиметь. Он ведь ничего не знает. Где достать? Как правильно вмазаться? И ему «помогают». Подло?

– Подло, – сказал Таранов.

– А мир наркотиков подл изначально. Он уродует. Про это, конечно, все слышали, но осознать можно, только столкнувшись лоб в лоб. Нарку нельзя верить – он обманывает. Он всегда лжет, если дело касается порошка. А все дела наркомана касаются порошка. Если что-то не касается порошка – это не касается и наркомана. Иногда нарки любят пудрить мозги о «расширении сознания», о какой-то особой своей культуре, о прорыве в подсознание… Это все миф. И разговоры о какой-то культуре, созданной наркотиками, – тоже миф. Ложь. Бредятина. Попробуйте отнять у нарка порошок… попробуйте! И он сразу забудет о какой-то своей культуре. Несколько дней он будет в ломке. Но ломка – это фигня, это можно перетерпеть. Тяжело, но можно… А вот потом, когда навалится депрессняк. Вот тогда-то и начнется самое главное. Страх охватывает тебя, а мозг будет все время орать: дай! дай! дай порошка. Каждая клеточка тела орет: дай! Ты не можешь уснуть. Ты не можешь думать ни о чем другом. У тебя нет больше сил… А выход рядом! Просто пойти к барыге и взять дозу. Тем более, что он и сам звонит: как дела, брат? Что не заходишь?

Лешка умолк. Таранов спросил:

– Как долго продолжается такое состояние, Алексей?

– Не знаю… я всего две недели как переломался. Боюсь, не выдержу дальше. Если мы завтра не уедем – сломаюсь.

– Завтра уедем, – сказал Таранов.

За окном лил дождь. В тридцати метрах от подъезда стоял «форд-скорпио».

«Ирокез» прошел низко, почти над головой, плотный поток воздуха и мощный рокот двигателя заставил Таранова втянуть голову в плечи… Вертолет ушел вперед, завис, и Иван увидел белую вспышку в черном провале кабины – это улыбнулся негр-стрелок, и его зубы блеснули в лунном свете. Кажется, игра кончилась, сейчас «Вулкан» даст последнюю очередь…

– Дядя Ваня! Дядя Ваня, ты что? – тряс его за плечо Лешка. Таранов сел на диване, опустил босые ноги на пол.

– Ничего, – сказал он. – Сон приснился.

– Ты каждую ночь кричишь.

– А я каждую ночь его вижу, – ответил Иван и взял сигареты со стола. На дисплее электронного будильника горели цифры 3.16. – Что, разбудил тебя?

– Да у меня какой сон? – пожал плечами Лешка. – То вроде задремлю, то проснусь. Не понять, что страшнее.

– Ясно, – ответил Таранов, щелкнул зажигалкой.

– А что за сон ты видишь каждую ночь?

– Так… приключенческий. Африканское сафари.

– Расскажешь?

– Как-нибудь потом. Слушай, Леха, может, не будем тянуть резину, а прямо сейчас и махнем в деревню?

– Давай, – согласился Лешка.

Таранов наполнил кормушку пшеном. Потом попили чаю в кухне и спустя десять минут вышли из дома. Бомбила и Скутер мирно дремали в салоне «форда». В темени, под редким дождем Иван и Лешка прошли в нескольких метрах от наблюдателей Палача. Дичь и охотники не заметили друг друга.

Зеленовато светилась шкала приборов, стрелка спидометра держалась около сотни, гудел асфальт под протекторами. «Нива» резво шла по трассе Санкт-Петербург – Москва. Стояла глубокая ночь, но трасса все равно жила своей жизнью. Ночь дышала теплом, бензиновым выхлопом, ревом двигателей. Время от времени ночь проливалась дождем, иногда в разрывах облачности показывалась луна. Неслись огромные, яркие, расцвеченные цепочками огней фуры. Летели, не признавая никаких ограничений, иномарки со странными пассажирами. Горели рубиновые огни задних габаритов, блестел в свете фар мокрый асфальт.

Вскоре выехали на берег Волхова. Таранов свернул с дороги, выключил фары и заглушил двигатель. Край неба на востоке слегка посветлел, рваный туман плыл над черной водой и там, в тумане, скрипели уключины. Пахло водой. Минуту или две Иван и Лешка стояли молча.

Неожиданно Таранов подумал, что их могло бы быть трое. Что рядом с Лешкой могла бы стоять тоненькая, рыжеволосая Иришка. И следить широко раскрытыми глазами за бесшумным движением тумана. И слушать равномерный скрип уключин…

Это могло бы быть, но этого нет и никогда не будет. Потому что Иришку поймали на порошок. Изувечили морально, изувечили физически и в конце концов убили. Сейчас Рыжик лежит в деревянном ящике под слоем тяжелой, мокрой земли. Капли воды просачиваются в щели гроба и падают на белое лицо.

Быстро рассвело, но появился туман. Он выползал на дорогу длинными языками, стелился, кое-где – жиденький, а кое-где – густой и плотный. Свет фар увязал в нем, и Таранов сбросил скорость. Асфальт кончился, пошла грунтовка с многочисленными поворотами, с подъемами и спусками, с лужами и лесом по обочинам. Лешка задремал, а Таранов гнал и гнал вездеход к цели, на озеро Городно. Был Иван мрачен. Перед глазами мелькали мерзкие кадры видеокассеты. Он гнал их, но избавиться не мог… Перед глазами вставало жирное, трясущееся тело человеко-пельменя за минуту до смерти. И морда, обсыпанная белым порошком… И тело Рыжика в гробу… И тело Славки.

Ничего, ребятишки! Через три недели я вернусь. Я вернусь, и тогда мы обязательно встретимся, господин Палач, дорогой Виктор Федорович. И ты расскажешь мне о том, как прошла встреча на платформе Ручьи… Куда ты денешься? Расскажешь… Славке ты сумел загнать кинжал в сердце. Посмотрим, сумеешь ли мне.

Когда до озера осталось совсем немного, туман рассеялся и даже выглянуло солнце. Таранов толкнул Лешку:

– Просыпайся, турист… Озеро скоро! Приехали.

Лешка открыл глаза, встрепенулся, потер лицо рукой. И – блеснула за соснами синяя гладь воды – Городно. Скрылась. Потом появилась снова. И снова скрылась. А потом озеро, залитое солнцем, легло перед глазами во всем великолепии.

Заляпанная грязью «Нива» ехала по берегу, среди сосен, к хутору из нескольких строений. Навстречу машине бежала крупная поджарая собака. На крыльце одного из домов стоял немолодой мужчина и, прикрыв глаза ладонью, смотрел на приближающийся автомобиль – приехали!

К двум часам дня стало ясно, что Таранова упустили. На звонки никто не открывал, к телефону тоже не подходили. Сунулись на стоянку, где Таранов держал машину. Охранник сказал, что заступил в десять. В это время «Нивы» уже не было. Охраннику сунули в лицо милицейскую ксиву и получили адрес того, кто дежурил ночью. Съездили, разбудили. Выяснилось, что Таранов «и с ним парень какой-то» забрали машину около четырех часов ночи.