Дидис, сидящий тут же рядом в загончике возле мирно спящего пьяницы, растерянно моргал.

— Пой! — крикнула Аська и, растопырив пальцы, завопила: — Ну! А-а-а!.. Понимаешь? Пой!

Дидис понял. Налил глаза бешенством. Возвел их к низкому грязноватому потолку. И завопил на своем древнем и страшном языке, пробудив пьяницу. Тот заворчал, сильно осуждая Дидиса за нарушение тишины.

Перекрикивая пение Дидиса, Аська визгливо погнала дальше:

— Ну вот! И поехали они в Тирану! Когда коммунисты слетели! Сразу взяли и поехали! И погибли! Вся семья! Только приехали — а там сразу беспорядки начались! Там беспорядки начались, помните? У нас по телевизору показывали! А они погибли! Вся семья драматургов! Все-все! А они прописаться не успели! У них дубоссарская прописка! Они туда тайно поехали! И все погибли! На его глазах погибли! Его тут пять психоаналитиков откачивали! Талантище!

— А по-русски почему не говорит? — спросил мент устало.

— Я же говорю, товарищ капитан! Албанец он! А в Дубоссарах тоже война! И националисты! Там линия фронта через их дом прошла! Все сгорело! Все бумаги!

Дидис прекратил орать так же неожиданно, как и начал.

— А я в его пьесе «Фетяска» играю! — продолжала Аська. — Все, Вика, бери бумагу, пишем заявление! Три заявления пишем! Мы все его знаем! И родителей его знаем! И подтверждаем! Мы всем литературным объединением к нему в Дубоссары ездили! Поклониться! Мэтру! Отцу его, в смысле! За него Балканский фонд при ЮНЕСКО хлопочет, он все равно уедет за границу. По нему Париж плачет!

— Гражданка. Как я его отпущу? У него ни документов, ни объяснений никаких. Кто он такой? — раздельно проговорил невредный мент.

— Так я же вам объяс…

— Все, гражданка. До свидания. Разберемся, отпустим, зря держать не будем.

— Напрасно вы так! — со слезой выкрикнула Аська. — Но все равно, вы заявления обязаны принять! И завизировать! Пойдем, Вика!

Они вылетели из ментовки.

Мент помолчал. Перевел взгляд на Сигизмунда.

Сигизмунд достал из-под куртки бутылку хорошей водки и сказал спокойно:

— Мы вас очень просим.

Мент бутылку взял. Спросил:

— Он что, правда драматург?

— Правда. И очень серьезный.

— Дела, — хмыкнул мент. — Да ладно. На мужике, вроде, не висит ничего, кроме мелкого хулиганства… Штраф придется заплатить…

Узнав о том, что виру за жлобское поведение Дидиса внес Сигизмунд, Вавила разволновался. Попытался компенсировать ущерб. Даже Дидиса ему всучить попробовал. Объяснял через Вику, что Дидис даром что скалкс — очень хорошего рода.

История приобретения Вавилой Вандаловичем гражданина Дидиса, албано-дубоссарского драматурга, раба и поэта, выглядела исключительно странной и дикой.

Как понял из сбивчивого перевода Вики Сигизмунд, разразилась как-то раз в Вандалии какая-то война. Точнее, интервенция. Вторглась огроменная рать неведомых Сигизмунду людей — гепидов. Видать, особая разновидность дикарей, из Петербурга от вандалов не отличимая.

И была между ними великая сеча. И жестокая. В ходе той сечи и вышло так, что продали гепиды Дидиса Вавиле-воину за мешок жратвы. Плохо у них со жратвой в ту пору обстояло. А Дидис был у гепидов на подхвате. Уже тогда рабствовал. Тот же человек, который продал, страшный и свирепый (по утверждению Вавилы), между двумя взмахами боевого топора успел поведать, клянясь и божась, что откуда этот Дидис — то неведомо, но рода, по всему видно, очень хорошего.

Дидис, сидевший рядом, отсвечивая битой мордой конокрада, согласно кивал. Мол, да — хорошего он рода. Весьма хорошего.

— Мутная история, — сказал Сигизмунд. — Слушай, Вика, спроси его: когда это я их в гости приглашал?

Вика перевела вопрос. Вавила изумился, вытаращив голубые глаза, а потом пришел в неистовое веселье. Начал бить кулаком по колену, хохотать и подпрыгивать. Ну ты, махта-харья, и даешь! Экий все-таки ты шутник! А в овраге кто стоял? И жесты зазывающие делал?

— Какие жесты… — простонал Сигизмунд. — Вика, спроси у него… Пусть покажет, что ли.

Вавила с готовностью вскочил. Встал, отклячив зад, будто живот у него схватило. Сделал умильное лицо. Рот разинул. Глаза выпучил. И начал двигать руками в замедленном темпе, будто загребал под себя что-то. Затем за горло ладонями схватился, будто блевать наладился.

Дидис что-то сказал. Вика перевела, злорадствуя:

— Половина села вас, Сигизмунд Борисович, в таком виде наблюдать изволила.

— И прошипела: — Свинья пьяная!

Сигизмунд задумался. Смутно забрезжила какая-то разгадка. Овраг. Овраг…

— Как я руками делал? — переспросил он.

Вавила не без удовольствия повторил. Добавил что-то.

Вика перевела:

— Он говорит, ты бледный был.

Вамба уточнил. Вика сообщила:

— И дерево сквозь тебя просвечивало.

Овраг!

Анахрон. Странное видение, провал, уходящий вверх склон… попытка выбраться… спастись… удушье… Точно, овраг!

— Это Анахрон, — сказал Сигизмунд. — О господи! Это я в Анахрон провалился. Накатило… А коза там была?

— Какая коза?

— Ме-е-е-е… Гайтс!

Услышав слово «гайтс», Вавила разразился длинной тирадой. Ты, Сигисмундс, слушай-слушай, как оно было-то. Мы Лантхильду уже совсем живьем в землю зарыть надумали. А тут оппаньки — приглашение! От тебя! Мол, кончайте, мужики, фигней маяться, лучше дуйте ко мне — озолочу! Руками-то как загребал, все показывал, зазывал! Мани-ил!.. А? Лантхильда и говорит: попасть, говорит, в ту землю просто — как будет гул, ступайте в овраг, вас и подберут.

— Кто подберет?

— Хрен знает, — вольно переводила вандальские речи Вика, — может, боги… Может, духи какие… Ты, кстати, кому поклоняешься?

Сигизмунд подумал немного и сказал:

— Ну… Икона есть Божьей Матери, а вообще — не знаю…

…И вот, — зудел Вавила, — все случилось по слову Лантхильды. Земля загудела. Пошли мы в овраг — Вамба, я и скалкс с нами. Скалкса взяли, чтобы добро перетаскивал. А Лантхильда-то уж как заслышала, что боги из-под земли заговорили, — так подхватилась и бежать. Не удержали… И козу за собой тащит…

Сигизмунд призадумался над услышанным. Сказал Аське с Викой:

— Выходит, там не я, а что-то вроде голограммы моей было? Спроси, а что я еще делал в овраге?

Вамба захохотал.

— В точку, Сигисмундс! Знаешь, как оно было? Сперва ты махонький нам явился. А потом раз! — и до небес взметнулся. И скривился непотребно. Зубищи — во! Глазищи — ужас!

— Ты, Вамба, точно под себя наложил, — перебил Вавила. — Вы все там под себя наложили. А я сразу смекнул: это махта-харья Сигисмундс нас в гости к себе зазывает веселиться-тешиться.

Вандалы приветливо лыбились. Сигизмунд смотрел на них, и делалось ему все пасмурнее и пасмурнее.

— Пойду-ка я пройдусь, — сказал он Вике. — Вернусь через полчасика.

Добрел до «культурного центра». Пошарил в карманах. Набралось на четыре бутылки пива. Одну выпил прямо у ларька — с мыслями собирался.

Стало быть, вот как оно в глазах Вамбы с Вавилой все выглядит. Вернулась Лантхильда, беременная, при очках от «Мильденбергероптик» и в секондхендовском шмотье. Рассказывала разные чудеса. Ее, натурально, мудрые сельчане решили убить. Чтоб другим неповадно.

Но тут Анахрон дернулся в темпоральной судороге и — спроектировал в овраг подобие С.Б.Моржа. На переброс, видать, силенок у ржавеющего монстра не хватило. Подобие было сперва мелким, и поэтому вандалы к нему даже и прислушиваться не стали. Но затем, по неведомой прихоти Анахрона, подобие вдруг невыносимо возросло и сделалось устрашающим. Тут все варвары разом зауважали и начали вникать.

Вникли.

Стукнуло им в голову, будто зазывает их С.Б.Морж к себе в гости. Лантхильда, разумеется, именно эту теорию всячески пропагандировала. Ее понять можно. Конечно, зазывает! Ее, Лантхильдочку, с братиком. Ну и Вавилка противный пусть идет тоже.

Старая сволочь Анахрон молчал пятьдесят лет, а тут вдруг ожил — ровно Везувий. Заизвергался, блин. Дальше — по тексту: подземный гул, вся честная компания устремляется в овраг, полная радужных надежд… Лантхильда козу на веревке тащит… Странно, а что их так мало явилось? Шли бы уж целым племенем. Что мелочиться-то? Вика вон ему все уши прожужжала своим Великим переселением народов…