— Сергеич, — заговорил Сигизмунд с соседом, — а ты в Аликанте был?

— Не довелось, — пригорюнился Михал Сергеич.

— Эх, все у нас впереди! — ободрил его Сигизмунд. — И в Аликанте сгоняем! Под пальмами прошвырнемся. Ананасами рыгать будем!

— Морж, при чем тут Аликанте? — поинтересовалась Вика.

— А, — Сигизмунд облапил Вику и притянул ее к себе, — а это наш прохвессор. Она все знает. Она филолог.

— А иностранцы-то кто будут? Познакомиться хоть с ними, а то неудобно.

— Вон — Вамба. Вавила.

— Совсем по-нашему, смотри ты! — изумился сосед. — Вавила.

Заслышав свое имя, Вавила повернулся и некоторое время созерцал Михал Сергеича. Сосед, крякнув, решительно откупорил бутылку водки.

Вамба оживился. Отвинчивающуюся пробку изучать потянулся. Все-то ему любопытно.

Сигизмунд достал стопки, расставил. Выказывая изрядную сноровку, Михал Сергеич недрогнувшей рукой аккуратно разлил водочку.

— Ну, — молвил он, держа стопку на отлете, — за знакомство, значит, за дружбу, чтоб все были здоровы!

И отправил водку по назначению.

Сигизмунд последовал его примеру. Аська с Викой — тоже.

Вавила проглотил водку бесстрашно и залихватски, после чего вытаращил глаза, поперхнулся и чуть не умер. Вамба нахмурился, опустил в стопку палец. Облизал. Подумал немного. Потом подозвал скалкса, велел тому выпить. Тот заупрямился. Башкой патлатой затряс.

Вавила прокашлялся и бросил Вамбе что-то презрительное. Вамба побагровел. Проорал:

— Во-о-тан!

И заглотил стопку. Ужасно закашлялся.

— Ты заешь, заешь, — сказала Аська, суя ему огурец. — Быстренько закушай. У вас что, и самогонку не варят? Как вы живете-то?

Хрустя огурцом, Вамба победоносно посмотрел на Вавилу.

Михал Сергеич озабоченно оглядывал иностранцев.

— Странно, — проговорил он, — не понравилось им, что ли? Знавал я и норвежцев, жрали за милую душу почище наших…

— Эти с островов, дикие, — сказал Сигизмунд. — Природа у них там нетронутая, лососи…

Глаза Михал Сергеича заволокло пеленой мечтаний. Неожиданно он запел хорошим, сочным баритоном:

— Раскинулось море широко, где волны бушуют вдали…

В углу Лантхильда продолжала выть свое, бабье.

По второй прошло легче. Вавила пытался подпевать Михал Сергеичу. Вамба стремительно косел. Что до Аськи, то она, похоже, чувствовала себя все лучше и лучше. Здоровья в ней явно поприбавилось.

Скалкс не пил. Ему никто не наливал. Точнее, Михал Сергеич пытался вовлечь скалкса, но Вавила с любезной людоедской улыбкой пресек. Мол, нефиг продукт переводить.

Тогда Михал Сергеич, добрейшая, кстати говоря, душа, озабоченно обратился к Сигизмунду:

— А что же те товарищи-то не пьют?

Сигизмунд объяснил:

— Та баба в углу — она беременная. Нечего ей. И без того пива насосалась. А мужик — язвенник.

— Такой молодой! — посочувствовал Михал Сергеич. — Ну что, Борисыч, еще по стопарику?

Сигизмунд поднес стопку к губам, и тут его поднятую руку стиснули чьи-то пальцы.

Вика.

— Пойдем-ка Морж на кухню да покурим, — сказала аськина сестрица.

Сигизмунд отставил стопку.

— Сейчас вернусь, — обещал он Михал Сергеичу.

И проследовал за Викторией на кухню.

— Слушай, Вика, — заговорил Сигизмунд, — я что-то не понял… Ты что, в Рейкьявик не поехала?

— Ага! — крикнула вдруг Вика. — Не поехала!

Виктория явно выпила лишку.

— Как это? — отупело спросил Сигизмунд.

— А вот так — взяла и не поехала. Из-за тебя, говнюка!

— Погоди, погоди… Почему из-за меня?

— И вообще, ты меня теперь должен трудоустроить. У меня здесь работы нет. Тю-тю! Ахнулась моя работа! А у тебя своя контора.

— Да я вообще думаю закрываться. Или перепрофилироваться. В Аликанте…

— А меня не парит, что ты там думаешь. Гуд бай, я блевать пошла.

И, пошатываясь, вышла.

По квартире неслось громкое аськино пение:

— Над цепью Кордильерных снежных гор Летит кондор, Парит кондо-ор, Голодный, зло-о-ой… Пари-ит… …э-э… Парит гондон, Парит гондо-о-он, Порватый, зло-о-ой…

Аське вторил Вавила:

— Гон-дон…

Когда Сигизмунд вошел в гостиную, Михал Сергеич держал за подмышки обмякшего брозара.

— Упал, — пояснил Михал Сергеич, глядя поверх поникшей головы Вамбы. — Давайте его на диван какой-нибудь положим.

Общими усилиями Вамбу сгрузили на тахту в «светелке». Вамба устрашающе захрапел.

— Один готов, — отметил Сигизмунд.

— Вроде, хорошая водка, — сказал Михал Сергеич. — Не бодяжная.

— Вот и я про то. Хорошо идет. Ребята просто непривычные.

Ближе к ночи сосед, совершенно счастливый, просветленный, ушел. Вавила и скалкс дрыхли на полу — напоследок Вавила ухитрился влить в скалкса стопку-другую. Для равновесия, надо полагать.

В комнате Сигизмунда мирно спали Вика с Лантхильдой.

А Аська потянулась и сказала:

— Ну что, Морж, пойдем, что ли, собачку выгуляем?

Наутро Сигизмунд имел честь созерцать в зеркале собственную похмельную рожу. Мешки под глазами, синяки там же. Бриться не стал. Это была аськина идея. Она проснулась вместе с ним.

— Ой, Морж, ну ты и… Не, все нормально, только не вздумай бриться — так эстетнее…

— Что эстетнее? — сипло спросил Сигизмунд. Голова трещала.

— Образ законченный. Цельный. Сам посмотри.

И вот Морж стоит перед зеркалом и любуется. Да. Образ совершенно законченный.

Сигизмунд понимал, что сейчас придется тащиться в супермаркет за кефиром для всей честной компании. Скоро остальные проснутся. Их тоже похмелять надо. Так, сколько народу-то на флэту вписывается?

Сигизмунд начал считать, загибая пальцы. Получилось — семь человек.

Взял полтинник, выбрался из дома.

Фонари уже погасли, стояло промозглое черно-белое мрачноватое утро. Оскальзываясь на гололеде, Сигизмунд добрел до супермаркета. Пытался контролировать неприятные физические ощущения. Ощущения были еще те. Водку клали на пиво, чудили часов с пяти вечера и до… Ночью с Аськой, пока пса выгуливали, на водку положили еще пивка — по приколу показалось.

Вон они, приколы. А в двадцать лет, бывало… И в двадцать два — тоже…

Оставляя грязные следы на белом полу супермаркета, Сигизмунд направился в «молочный угол». Загрузил в корзину семь пакетов кефира.

Рядом остановился еще кто-то. Сигизмунд украдкой покосился — и вдруг узнал. Видел он этого мужика. И в супере видел — тот еще из-за молока с Лантхильдой едва не поскандалил. И потом, у Аськи. В то утро после страшной ночи, когда пропала Лантхильда. Филолог или историк, кто он там. Хрен разберет.

Мужик был неопрятен и откровенно похмелен. И тоже небрит.

— Привет, — хрипло сказал Сигизмунд.

Мужик глянул неузнавающе. На всякий случай буркнул:

— Привет.

И загрузил в корзину три пакета кефира. С мужиком было все ясно. Еще один флэтодержатель.

Гуськом двинулись к кассе. Злая после бессонной ночи кассирша долго рассчитывала — сперва одного, потом второго. Выбрались на снег. Мужик сразу канул в подворотне. В той заветной, с люком.

— Мама пришла, молочка принесла от бешеной коровки, — обрадовалась бессильная Аська. — Моржик, дай! Ле-нин — вод-ка — дай!

Они взяли по пакету, приложились. Стало легче. Как-то приятнее. По истомленному организму прошел холодок.

В дверях показался Вавила. Выглядел плачевно.

— Я загляну за синеву твоих ленивых глаз!note 3— пропела Аська. — Иди к нам, Вавилыч. Ты крепкий мужик. На-ка, выпей. Целебный напиток.

— Приветикс, — просипел Вавила. И опростал пакет.

Аська с интересом наблюдала за ним. Когда он опустил пакет, осведомилась:

— Ну как? Лучше стало?

Вавила поморгал. Подумал. Поприслушивался. В животе у него заворчало.

— Годс, — резюмировал Вавила. И вдруг озарился внутренним светом. — Иди-на-хер. Ну-у…