— Черт! — проводила обломки чашки Анастасия. — Вы что тут, Морж, обкурились к едрене фене?

Она взяла последнюю из уцелевших чашек и понесла ее мыть.

— Посуду всю перебили, уроды…

— Я тебе сервиз из буфета отдам, помнишь — тот, навороченый?

— Слушай, Морж, с чего ты добрый-то такой?

— Жива ты, вот чего!

— Кто жив, а кто нет, — отозвалась Аська.

От этих слов у Сигизмунда вновь упало сердце.

Аська пошарила по полкам, нашла в мятом пакетике остатки чая, заварила. Подождала немного, разлила по чашкам — как раз на две хватило. Сигизмунд замолчал намертво. Захочет — расскажет.

Допив чай, Аська заговорила. Она говорила монотонно и долго. Рассказывала. Сигизмунд слушал и пытался скрыть радость оттого, что на этот раз беда обошла его стороной.

В рассказанной Аськой истории не было ничего оригинального или экстраординарного. Но именно это отсутствие необычности и угнетало больше всего.

Аська начала с середины.

— Ты знаешь, Морж, две недели назад я у нее заночевала… — Сигизмунд даже не стал допытываться, кто — «она». — Я нечасто у нее ночевала. Мы, в принципе, не слишком общались. Так, иногда. Тусовка-то одна. Просыпаюсь под утро, глазами вокруг обвела… Комната почти пустая, «баян» на столе… Я еще подумала: а есть ли отсюда выход? Ну, простились, ушла… А через неделю мы ее хоронили.

— Двадцать четвертого? — спросил Сигизмунд.

Аська глянула на него.

— Двадцать четвертого она умерла.

— Отчего она умерла? — спросил Сигизмунд.

— А тебе интересно, Морж? Спалилась она, понял? Дерьмо купила, понял? Торчки говорят: через день еще одного нашли там же, понял? Она обычно осторожничала, в другом месте брала, а тут припекло, соседи говорят — вены резала, посуду била… А потом денег добыла и побежала… Мент сразу сказал: юленькина работа. Наварила, сука, палева и толкала левым… Взять бы эту Юленьку… Это мент так говорил. А не возьмешь, отмазывают. — Аська вздохнула и добавила: — Жуткая штука игла, Морж. Ведь за полтора года баба сгорела…

— И дети остались? — спросил Сигизмунд, чтобы хоть что-то спросить.

— Двое…

— Погоди, — сказал Сигизмунд, являя осведомленность, — люди же десятилетиями торчат — и ничего…

— Кто в шестнадцать лет начал — те и вправду «ничего». Десятилетями тянут. Иногда. А быстро старчиваются, Морж, опускаются и мрут дилетанты. Кто в тридцать начал. Эти — да… Да ладно, тебе-то какая разница… Господи, Морж, как мне херово! Ты себе не представляешь, как мне херово! Ты бы видел эти рожи на похоронах. Все ходили опрокинутые… Она же как подсела, так сразу почти со всеми разошлась. Кто ее хоронил — все с ней последний год почти и не общались. Друг другу чуть не морды потом били: разбирались, кто «мог» ее с иглы снять и не снял… А кто снимет? Она вон снимала — доснималась, сама села. Никто, Морж, никого снять не может. Можно только подсесть. Понял? О-ох… Тусня все знакомая. Поглядела я на них, Морж, поглядела — рожи все сайгоновские, постарели, потускнели, скучные все, задрюченные… Глазу не на ком зависнуть. Разобщенные, каждый сам по себе. Иные так и вовсе прилично выглядели, обуржуазились, блин… Тусовались по одному, по двое, бродили по крематорию… Сказать-то друг другу уже нечего… Проехали. И она в гробу лежит, незнакомая, чужая, стриженая какая-то… И тоже старая. Морж, у тебя курить осталось?

Сигизмунд сходил в комнату, пошарил в карманах куртки, принес пачку.

Аська задымила.

— И как все быстро, Морж! Еще вчера казалось, что молодость — это навсегда… Еще вчера пели «Сперма бьет, сперма бьет из кальсонов на живот…»

— Да это же Мурр! — почти обрадовался Сигизмунд.

— Так ты Мурра знаешь?

— Ну… Да. Я его… спонсор.

— А, так это ты тот мудила, который вечно ему денег обещает! Мурр тебя отменно крыл. Напился, в драку полез, я его увела гулять — он мне все рассказал: и как без гитары петь не может, и как спонсор, сука, денег жмотится дать…

— Ну нет у меня, — сказал Сигизмунд. — Я бы ему и гитару купил, и студию, и менеджера, и нимфеток — были бы деньги…

— Слушай, Морж, может, ты и других из той тусни знаешь? Грега знаешь?

— Знаю…

— Не изменился ни хрена. А Дракона?

— Это какой?

— Ну, который ремонт делает… Толстый.

— Знаю…

— А Сашу-Льва?

— Такого не знаю.

— Наверняка знаешь. Старый тусовщик… Хороший мужик. А Бодхи с Ван-Бинем? А БМП?

— БМП когда-то знал, а этих… не, вроде не помню.

— Ну и хрен с тобой. А Бодхи меня лапал. Он всех лапает. Он не пьет и опа-асен…

— А этот… Ван, как его… он тоже лапал?

— Нет, он знаешь какой демоничный? Они с Мурром нажрались и ураганили. Потом я Мурра увела. Мурр кричал, что он Юленьке экстрасенсорно сердце остановит — на расстоянии…

— А Витя Колесо был? — вспомнил Сигизмунд. — А Фрэнк?

— Не, сгинули… Витя, слышала, милостыню по переходам просит… Во блин дожили! Слушай, Морж, а что мы раньше-то с тобой об этом не говорили? Может, мы с тобой и раньше встречались? Меня Херонкой звали… «Цаплей», то есть…

— Не припоминаю… Может, и встречал.

— Не, Морж, если бы ты меня в те годы встретил — ты бы меня не забыл, — убежденно сказала Аська. — Да ладно, фиг с ним.

— Да, — вымолвил Сигизмунд. — Странно, что мы с тобой про это раньше не говорили… А реж твой мокрогубый там тоже был?

— Там другой реж был… Хороший мужик. Добрый-добрый. По морде видно.

— А он тебя тоже лапал?

— Да иди ты, Морж… далось тебе: лапал, лапал… Смотри, чего принесла…

Она полезла в карман джинсов, выволокла пригоршню каких-то черных лоскутков. Метнула на стол.

— Что это?

— Ты гляди, гляди, Морж… Золотые руки у бабы были. Она феньки делала на продажу, мы потом с лотка ее фени забрали и на поминках раздавали…

Сигизмунд осторожно взял в руки комок мягкой кожи, выпутал сперва одно украшение, с янтарем, потом второе — с хищной языческой птицей, оттиснутой в глине. Под птицей болталась кожаная кисточка.

— Красиво, — сказал Сигизмунд.

— Слушай, а ты свою деваху-то нашел?

Сигизмунд расправил на ладони кисточку, провел по хищной птице пальцами.

— Нет, — кратко ответил он.

Аська не сводила с него глаз.

— Найдешь — подарю, — обещала она. — Ей должно понравиться.

Сигизмунд неожиданно понял, что именно об этом он и думал. Птица действительно глянулась бы Лантхильде. На мгновение снова мелькнуло видение жуткого «хозяйства» и камеры с нарами.

— Ой, херово мне, Морж, — пожаловалась Аська. — Ой как херово… Пойдем Вику трахать. Я тебе покажу, как это делается…

Вика спала как убитая.

— Ее из пушки не разбудишь, — сказала Аська. — Слушай, и в самом деле в колготках дрыхнет. Ну ты, Морж, импотент…

— Это я из-за тебя импотент…

— Будить ее надо, — озабоченно сказала Аська. — Только сперва колготки с нее снимем. Проснется — отбиваться начнет. Раз-два, взяли!

Сигизмунд приподнял Викторию, а Аська ловко стянула с нее колготки вместе с трусами. Аська разоблачилась с исключительной быстротой и прыгнула в кровать.

— Иди ко мне, Морж. Только сними джинсы, извращенец. Жизни хочу!

Сигизмунд послушно разделся, залез в постель и неожиданно подмял под себя Аську. Аська вдруг дико и радостно завизжала прямо в ухо Виктории.

Вика подскочила, распахнула полные ужаса глаза и сумасшедше закричала. Высунувшись из-под Сигизмунда, Аська ухватила Вику за шею, подгребла ближе к себе и дернула за рубашку. Полетели пуговицы. Бюстгалтера под рубашкой не оказалось.

Аська тотчас же просунула туда руку и заверещала:

— Ой, какие у нас тут сисечки… Ой, какие мы остренькие…

— Идиотка, — отчетливо сказала Вика.

— Ага, — согласилась Аська. — Идиотка.

И впилась в ее губы поцелуем.

— Уйди, противная, — промямлила полузадушенная Вика. — Отдай мужчину! Мой!

— Твой? — кричала между поцелуями Аська. — Кто тебе сказал? Он? Он все врет! Он мне тараканов обещал вывести!