Александр заспешил обратно. Запутавшись в бесчисленных козьих тропках, он подошел к Ирине Даниловне не с той стороны, куда ушел вначале. Глыбы пушистого белого мха заглушали шаги Александра. Появления его Ирина Даниловна не заметила. Она стояла неподвижно, словно и не дышала, вся устремленная в ту сторону, куда ушел Александр.
- Ирина Даниловна!..
Жизнь сразу вернулась к ней. Она испуганно уронила руку, глянула на Александра и виновато улыбнулась:
- Задержались бы еще - и я, наверно, закричала бы.
- Почему?
- Сама не знаю...
- Тайга-то вам родная! - шутя упрекнул Ирину Даниловну Александр.
- Родная, а вот боюсь. - Ей, видимо, очень хотелось поделиться сейчас с Александром, но она тут же остановила себя. - Давайте кончать, пока светло.
Им удалось снять кору еще с четырех елей.
Оступаясь и увязая в рыхлом мхе, они взялись за переноску. Корье оказалось громоздким и тяжелым. Пришлось сходить по нескольку раз. Обнаженные стволы деревьев, белея в темноте, указывали путь.
Наконец переноска корья была закончена.
Пропустив вперед Ирину Даниловну, Александр оттолкнул лодку от берега, вскочил на ходу и взялся за весла.
- Какая тьма! - сказал он, безнадежно оглядываясь по сторонам. - Куда плыть, ничего не поймешь. Правьте, Ирина Даниловна.
- Нет, нет, лучше я буду грести, - отказалась она. - А то загоню лодку куда-нибудь на камень, как тогда плот на косу...
- Зря вы себя так запугиваете, Ирина Даниловна. Мало ли что случилось когда-то!
- Да я знаю, а все какая-то неуверенность в себе.
- И долго вы трусить теперь собираетесь?
- Почему долго! Пройдет... Конечно, пройдет. Это только иногда у меня случается, настроение такое. - Ирина Даниловна посмотрела на реку, темную, бесконечную. - Далеко наши уплыли, нигде огня не видать.
Они находились неведомо где. Оба берега терялись во мраке, а направление реки можно было угадать только по звездной полосе неба.
- Вот вы, наверно, думаете, что я вообще большая трусиха, - заговорила Ирина Даниловна, загребая воду короткими сильными взмахами весел, - а я ведь боюсь, только когда остаюсь одна. У всякого человека, по-моему, бывают какие-нибудь слабости. Так и со мной: мне обязательно надо быть на людях, тогда ничего не страшно.
- На людях и каждый человек смелее, - заметил Александр.
Они гребли некоторое время молча, потом Ирина Даниловна вдруг чему-то засмеялась. Лица ее в темноте не было видно, но смеялась она так искренне, хорошо, что Александр спросил:
- Чему вы смеетесь?
Ирина Даниловна ответила не сразу.
- Вот вы трусихой меня считаете, - сказала она, - а мне вспомнилось, как девушки наши про вас говорят.
- Как?
- "Если бы не Варя, он от нас давно бы в воду бросился".
- Почему?
- Боится нас, дескать.
- Ну, а что же Варя? - спросил Александр, чувствуя, как у него застучало сердце.
- А Варя не дает вам броситься...
- Я не понимаю, Ирина Даниловна...
Она вдруг заговорила серьезно, убедительно, с доброжелательным участием:
- Варе вы очень нравитесь, Александр Петрович. Вы не поймите меня, что я по Вариной просьбе так говорю. Она гордая. Не скажет и не позволит другим говорить. Да я и сама вспоминаю свою молодость...
Ирина Даниловна сложила весла, вгляделась в даль реки, по-прежнему однообразно черной.
- А смотрите, смотрите! - сказала она с оживлением. - Вон звездочка вспыхнула. Это костер на плоту. - И, помолчав, добавила: - Когда далеко маленький и холодный огонек, а подойди ближе - согреет...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ЧЕРЕЗ ПОРОГ
Напрасно ночью поднял с постели Евсей Маркелыч дороговского телеграфиста - ответа из Стрелки не было.
- Да как же нет? Не может быть! - доказывал лоцман, недоверчиво разглядывая телеграфиста.
Тот вышел к нему на крыльцо в нижнем белье, босиком. Тер большим пальцем мясистый, словно налитой нос.
- А я говорю - нет, - вяло повторял телеграфист, порываясь уйти обратно в квартиру.
- Не говори "нет"! - горячился Евсей Маркелыч. - Все ты упомнить не можешь, потом ты и после сна еще не прочухался.
- Не было тебе, - угрюмо твердил телеграфист, теперь поглаживая нос всей ладонью. - Помню я все телеграммы, какие приходят, не так много бывает их здесь.
- А ты все же сходи посмотри.
- Чего я пойду!
- Вдруг ты забыл. Ведь бывает же так, - ухватился Евсей Маркелыч за новый довод.
- Назвать тебя дураком, старик, так обидишься, - пожал плечами телеграфист, - а иначе я не знаю, как тебя можно назвать. Сто раз говорил тебе: нет, а ты...
- Что же я с плотом без этой телеграммы делать должен? - упавшим голосом произнес Евсей Маркелыч. - Стоять? Или самосплавом через порог Осиновский спускаться? Ты пойми: государственное дело! Дни-то идут. Ты можешь понять это?
- Пойдем! - решительно сказал телеграфист. - Пойдем, когда так. Обыщи сам все ящики. Я тебя больше уговаривать не стану.
Телеграммы, конечно, не оказалось. Не довольствуясь предъявлением бланков и записей в книге, телеграфист стал совать Евсею Маркелычу ленты:
- На, смотри! Видишь, нет тебе телеграммы! - Постучал ключом. - Вот, даже и Стрелку сейчас спросить не могу: не мои часы с ней работать. Жди завтрашнего вечера. С восьми начну вызывать.
- Да ты в уме? Сказанул, парень! Почитай, сутки целые!.. Нет, не могу я так ждать. Пока я с тобой говорю, плот у меня, поди, за пять километров уже ушел. Завтра-то к вечеру он где будет?
- Тогда больше с меня не спрашивай. - Телеграфист подумал. - С Севера третьего дня насчет вас проходила телеграмма. Просят доставить им лес как можно быстрее. - Он взял со стола большое румяное яблоко, подал Евсею Маркелычу: - Угощайся. Не обычное, здесь вырастил.
Евсей Маркелыч посмотрел на него недоверчиво:
- Будто? Не слыхивал, чтобы севернее Енисейска росли яблоки.
- Растут. Вот виноград мне пока еще не дается. Хочешь, сходим мой садик посмотреть?
- Только и заботы! - закричал Евсей Маркелыч. - Тебе яблоки, а мне пароход!..
Вернулся на плот Евсей Маркелыч перед рассветом и донельзя сердитый. Наворчал на Ирину Даниловну, что с ним редко случалось, поднял на ноги всех девушек, даже и тех, что только сменились с вахты, и объявил:
- Ну, девки, один я решать не буду. Отвечать мне пускай и одному, а слово ваше хочу послушать.
Девушки ежились: шутка ли дело!..
- Какие мы советчицы...
И все же лоцману хотелось услышать их слово. Очень тягостно принимать большие решения одному. Да не за себя только, а за всех. Выслушав девушек, он проверил бы и себя и прежде всего их самих - насколько велика у них решимость пойти на любые опасности, на самые трудные дела.
Весь разговор сводился к следующему.
Где "Сплавщик" и что с ним, неизвестно. Ждать его здесь? Сколько? Тоже неизвестно. А погода, хотя и с дождями, стоит хорошая, штормов нет. Каждый день - это семьдесят километров. Затянешься в осень - столько в день не возьмешь. Плыть бы и плыть вперед, ожидая, когда нагонит пароход, - так на носу опасный Осиновский порог. Нынче в него без парохода уже не идут. А раньше плавали? Плавали. Разбивали плоты? Бывало, что и разбивали. А часто? Как сказать... Заправишь хорошо в ходовую, да и в самом пороге не растеряешься - пройдешь.
Помнит ли он ходовую? Помнит. Но кто его знает, могло завалить ледоходом. Часто бывает, что натащит таких камней - не приведи бог! Вода пока держится ладная. Останови плот, прожди дня три-четыре - сядет вода, и с пароходом потом не пройдешь. Задержать только на денек, пока ответ придет из Стрелки? А вдруг и в этот день ответа не будет? Или получишь такой: пароход не готов. Тогда что делать? Только лишний день зря пропадает...
Кругом идет голова. Куда ни кинь - все клин...
Что же все-таки делать?
И тогда встала Варя; заговорила взволнованно, обращаясь к девушкам:
- Почему вы молчите? Или это нас не касается? Разве нам все равно, что с плотом случится? Девушки! Груня, Надя, ты, Агаша, и ты, Луша, мы комсомолки. Ну, давайте будем говорить прямо, открыто, честно все, что думаем...
