- Чего тебе? - крикнул ей Петр Федорович.
- Кни-ги, кни-ги дома за-бы-ла!..
Петр Федорович только покачал головой: что же теперь, дескать, сделаешь!
Луша чуть не плакала от огорчения:
- Девушки, ну чего же мы читать будем? Есть с собой у кого-нибудь книги?
Ее никто не слушал, все глядели на отдаляющийся берег.
Евсей Маркелыч отвернулся, сложил рупором ладони, протяжно выкрикнул:
- Эй, отдай левые реи!..
Дождался, когда на реях приняли его команду, и, устало двигая ногами, пошел в шалашку:
- Ирина, ты посмотри тут.
По пути спросил Александра:
- Ну как, парень, отдохнул?
- Что же меня не разбудили! - укоризненно ответил ему Александр. - Я и проспал все на свете. Помог бы.
- Успеешь, наработаешься еще. А я вот, значит, порядком уже износился. Часок полежать надо, без этого никак не могу.
Лесопункт и коричневый квадрат плотбища отдалялись и становились все меньше. Тихо "работали" цепи; волочась по каменистому дну, стучали, словно на стыках рельсов колеса медленно идущего поезда.
Александр рассеянно глядел на реку, на уползающие назад берега.
Десять лет...
А с трудом узнаются эти когда-то такие знакомые места! Бывал он тут и прежде, и не один раз. По осени с матерью, с соседскими ребятами приплывали они из Тогучан собирать на диво крупную и сладкую бруснику в бору, раскинувшемся далеко вглубь от берега Ангары. Десять лет назад и признаков жилья здесь не было - глухое, дикое место, а теперь отстроился белеющий новыми тесовыми крышами лесопункт: с клубом, с амбулаторией, со школой-семилеткой и даже со спортивной площадкой. И в Тогучанах недавно открылась средняя школа, а тогда ему пришлось уезжать в город, чтобы закончить там десятилетку. Путь в город был совсем не тот, что теперь, когда Александр за четыре часа полета покрыл огромное расстояние над синей и бескрайней, как море, тайгой. Тогда он плыл вниз по Ангаре на катере, и ему думалось - конца не будет этой широкой, туго несущей свои холодные воды реке.
Врезался в память порог, шумный, кипящий белыми гребнями волн. Миновав его, катер выбежал к Стрелке - в Сибири обычное название для сел, стоящих на слиянии двух рек. И тут перед Александром открылся седой и сумрачный Енисей. Казалось, что силы его течения катеру не преодолеть - настолько велик был наклон сверкающей, как зеркало, глади реки. Александру подумалось: обратись вода мгновенно в лед, а катер в стоящие на льду салазки, и не удержаться ему на месте - покатится, помчится обратно к устью Ангары. Но, выдержав первый натиск и разрезав упавшую на него стену воды, катер медленно двинулся вверх по Енисею. Ему понадобилось шесть суток, чтобы преодолеть около пятисот километров, отделявших Стрелку от большого города. И это был самый легкий и быстрый путь. Проделав его, Александр всей силой своей души тогда осознал, как велики просторы таежной Сибири и как она хороша. До Тогучан они жили где-то в воронежских степях - этого Александр не помнил, его в Сибирь привезли четырехлетним ребенком, но мать, постоянно ворча и на сибирские морозы, и на мошку, и на безлюдье, уезжать отсюда все же не хотела. И объясняла это:
"Спору нет, воронежские места хороши. А что же они - хороши сами по себе или хорошими люди их сделали? Люди, конечно. Так если считать, что здесь плохое место, кто из него хорошее должен сделать? Почему другие люди, а не я? Не люблю, когда говорят: хорошо там, где нас нет".
И Александру прочно запомнились слова матери: "Хорошо там, где мы есть". И еще: "Хорошо будет везде, где мы работать будем".
Потому-то, демобилизовавшись из армии, Александр с такой охотой вернулся в Сибирь: надо быть там, где труднее. И к тому же, как он соскучился по матери! Но теперь уже скоро...
Домой, домой!.. Хорошо!..
- Здравствуйте, - услышал он за спиной у себя. - Вы что, тоже с нами плывете?
- Да, - повертываясь на голос, ответил Александр. И застыл, удивленный.
Перед ним стояла Варя.
- Отец мой в шалашке?
- Отец? - только и мог выговорить Александр.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ПЕРВАЯ НОЧЬ НА РЕКЕ
Тихая и темная лежала ночь над Ангарой. Накрапывал дождик. В черной мгле терялись берега. И, если бы не перестук цепей, можно было подумать, что плот стоит на месте - так неприметно было его движение.
Костер, разведенный на специально устроенном каменном огнище, то вспыхивал, то угасал. Беззвучные тени, как летучие мыши, носились над бревнами плота. В дальнем конце его, подобно звездочке, тлел второй костер. К нему ходили греться те девчата, что несли вахту на реях.
Евсей Маркелыч не спал - сидел, попыхивая трубкой, у костра. Это было его правилом: самому нести ночную лоцманскую вахту. Он знал наизусть всю реку и мог всегда безошибочно сказать, где находится плот. По каким-то одному ему ведомым приметам он в полной темноте узнавал протоки, перекаты, повороты, знал, ближе к правому или левому берегу идет плот. И, если дул настойчивый боковой ветер, Евсей Маркелыч задумчиво шевелил губами, что-то высчитывая, потом складывал рупором ладони и кричал слова команды в пустую темень, туда, где сидели на реях вахтенные.
И снова что-то соображал и высчитывал. Ночной ветер для него был самой большой неприятностью.
...Закончив рубку дров, все, кроме вахтенных, давно ушли в шалашку. Александр подсел к Евсею Маркелычу. Лоцман покосился на него:
- Чего не ложишься?
- Не спится, днем хорошо отдохнул. А ты на всю ночь?
- На всю ночь. Как же иначе? Не останавливать же плот! - прислушиваясь к работе цепей, сказал лоцман. - Ишь шипят. По песку тащатся. Стало быть, кончился перекат.
Он поднял лицо кверху. Редко-редко падали мелкие брызги теплого дождя.
- Так всю ночь, как в мешке, простоит. Завтра днем по-настоящему дождь разойдется.
- Почему помощников себе не готовишь, Евсей Маркелыч? - спросил Александр.
- Помощников? - переспросил лоцман. - А как же, есть помощники. Ирина уже хорошо разбирается, только днем. Наизусть-то ночную реку так скоро не запомнишь. Я вот двадцать шестой год по ней плаваю. На второй миллион третью сотню тысяч кубов начал. Да по Каме - на ней я прежде работал - без малого миллион согнал: там пятнадцать лет лоцманничал. Так вот, как думаешь, за сорок-то лет можно хорошо одолеть науку речную нашу?
- Сорок лет!..
Было чем восхищаться. Александр подумал, что ему в этом году всего-то исполнится только двадцать четыре.
- Ирина, конечно, женщина очень способная, ничего не скажу, - помолчав, продолжал Евсей Маркелыч. - Ноне четвертое лето со мной плавает. Да на Ангаре-то ведь трудно: река широкая, а мелкая местами, плоты за пароходами не водят. Все от лоцмана только зависит. Жив буду - на будущий год начну Ирину и к ночному правежу приучать. А сейчас пусть поспит, успеет еще.
- Я смотрю, на плоту, кроме тебя, одни девушки...
- Это с войны еще, когда мужиков не хватало, бригаду девичью на ближний сплав организовали. - Евсей Маркелыч выколотил об огнище трубку и вновь стал набивать ее табаком. - Закуришь? Нет? Ну и не приучайся... Видишь ты, теперь народ, конечно, с фронту вернулся, а девушки со сплава уходить не хотят. Привыкли, полюбили эту работу. Мужики в низовья Енисея, на север лес плавят, а девушки мои куда поближе - в Стрелку, в Куликову...
Он уставился взглядом в меркнущее пламя костра.
- Вот я скажу тебе хотя бы про Надюшу с Груней. Сестры они, и хохотушки обе на редкость, - заговорил он снова, трогая пальцами глубокие впадины у висков и морщась, как это бывает при сильной головной боли, - веселые они, а сколько горя пережили! Подумай сам. Вот так: отец у них лесоруб - в наших краях знаменитый человек. Кто же не знал, не слыхал про Алексея Козубова! Сколько раз статьи о нем в газетах писали, портреты его печатали! В наш районный Совет депутатом был выбран, членом райкома. В партии состоял, и всегда в пример его ставили: учился, рос, любое дело поручат - без ошибки, надежно выполнит. Сильно в гору шел человек, заслуженно. В Москву на курсы вызвали его. Сорок первый год... С курсов прямо на фронт. А осенью похоронную в доме получили. Сообщили - орденом Красного Знамени награжден. Значит, и там на высоте оказался. А жена-то его была слабенькая здоровьем, нянюшка в детском садике. Как известие пришло, она и вовсе сдала. Виду не подавала, работала. Постепенно так и угасла. Дочки сиротками остались. По домашнему делу, конечно, ухаживать за ними нечего - подростки, сами все сделать могли. Хорошо. А, скажем, для работы в лесу им рановато. Другие бы, может, только на помощь стали рассчитывать. Так эти ведь одолели, давай везде пробиваться, чтобы на работу их поставили. За отца, дескать, место заступить... По годам подошли, в комсомолки стали оформляться. Сколько тут слез Груня пролила: Надюшку - та постарше - принимают, ее - нет. Подожди, говорят, подрасти надо. В обком комсомола жаловалась...
