- Ойя, дети, выходите на воздух, занеможете вы тут!..

Из хижины высыпали мал мала меньше четыре девочки и пятеро мальчиков. Стало быть, подумал Уфлама Гасым, у дровосека Бахлула осиротело пятеро сыновей и пятеро дочерей.

- Ослепнуть тебе, Рок! - в который уже раз за сегодняшний день возопил к небу шут Уфлама Гасым. - Ослепнуть!

Дети окружили старшую сестру и, как ягнята, сгрудились голова к голове. Уфлама Гасым подошел к ним, погладил по грязным волосам, расцеловал в мокрые глазенки, отер полой чохи сопливые носы.

- Стойте тут, я сейчас вернусь, - велел он детям, побежал к арбе и погнал мула по открытой им просеке на поляну, где стояла хижина дровосека Бахлула и плакали его сироты. Остановив арбу несколько в стороне, шут спрыгнул на землю, снял хурджин с продовольствием, развязал его и позвал детей, все еще в страхе смотревших на него:

- Идите, дети, идите ближе!

Самый младший, что стоял, припав головой к животу старшей сестры, схватил ее за руку и спросил тихо:

- Сестрица, сестрица, а он не съест нас?

- Не съест, не съест, родной. - И девочка, взяв последыша за руку, отважно шагнула вперед, в направлении к Уфлама Гасыму, и все остальные двинулись за ней.

Уфлама Гасым расстелил на арбе скатерть, выложил на нее хлеб, сыр и зелень, все, что взял с собой на дорогу, разломил хлеб, и первый, самый большой ломоть хлеба с сыром и зеленью протянул младшему:

- Ешь, ягненочек мой! Бери!

Мальчонка обеими руками схватился за сестрину руку и спрятал лицо ей в колени. Девочка взяла ломоть, протянутый Уфлама Гасымом, и дала малышу, он посмотрел на сестру и стал есть. И тогда все дети, и мальчики, и девочки, потянулись ручонками к скатерти и стали брать еду. Стояла тишина, нарушаемая лишь дружным детским чавканьем. И глядя на тощие-шейки детей, жадно заглатывающих скудную еду, Уфлама Гасым почувствовал, как кровь стынет у него в жилах, он как будто сейчас в полной мере осознал страшную судьбу этих детей. Господи, что с ними будет? Как ты допустил это, господи?

Дети доели свои куски и голодными глазами снова уставились на скатерть. Уфлама Гасыма зазнобило, он нагнулся, поднял на руки последыша и поцеловал его в крошечный теплый ротик.

- Девочка, джейран мой прекрасный, - сказал он старшей, - все ваше, ешьте.

И дети весело, без опаски, брали хлеб, сыр, зелень и ели, причмокивая от удовольствия.

Уфлама Гасым зашел за хижину и беззвучно заплакал. Сердце не камень, оно из живой плоти, и если не растопить в слезах гору, давящую на грудь, оно разорвется!..

Вернувшись к детям и посмотрев на скатерть, он не смог удержать улыбки - всю еду как веником вымели, бязевая скатерть лежала чистая, как будто ее отряхнули как следует и снова накинули на арбу. Он посмотрел на детей - они стояли молча вокруг арбы и смотрели недоверчиво и тревожно, с неизжитым страхом в глазах, но в лицах их появился свет, а щечки последыша даже разрумянились.

Старшей сестры не было, Уфлама Гасым услышал за спиной шелест шагов по траве и, обернувшись, увидел девочку, она шла к нему из-за деревьев с большой медной кружкой, полной воды.

- Здесь родник поблизости, я воды принесла! - сказала она, протягивая кружку шуту.

Уфлама Гасым взял кружку, припал к чистой холодной воде и только тут ощутил, как давно его томит жажда, ибо с утра, когда он вышел из подземелья, купил у лезгина мула за три серебряных монеты и запряг его в арбу, и до сей минуты не пил ни глотка.

- Ойя, дитя мое, а вы? - спохватившись, спросил он, возвращая девочке пустую кружку.

- Мы пили, дядя! - улыбнувшись, ответила девочка.

Уфлама Гасым подумал о чем-то, запустил руку за пазуху и потрогал бархатистый кисет, пришитый с изнанки к чохе, золотые и серебряные монеты слабо звякнули. Вчера ночью Уфлама Гасым собрал все свое достояние в этот кисет и, поцеловав затянутые бельмами глаза своей старой бабки, которая уже не одной, а обеими ногами стояла в могиле, покинул свой дом: Бог воздаст тебе за твою предусмотрительность, эй, Гасым!.. Улыбаясь детям, он подсчитывал в уме предстоящие расходы на еду, которую придется покупать в деревнях, на десять пар чарыков, на корм для мула, и решил, что хватит за глаза. И тогда поднял голову к небу, посмотрел на круглую луну в хороводе ярких звезд, посмотрел в блестящие глаза детей и впервые за этот долгий горестный день восславил бога.

- Домой хочу, сестрица, возьми меня домой! - захныкал плаксиво последыш, и старшая сестра взяла малыша на руки, и утешая, поцеловала его в глазки и щечки. Остальные сироты окружили сестру и смотрели на нее с ожиданием. Им тоже захотелось домой, спать. Уфлама Гасыму пришло в голову поразвлечь немного обездоленных детей и, сам обрадовавшись этой мысли, он сказал:

- Не тужите, детки! Посмотрите, что вам сейчас покажет дядя! Станьте все лицом к хижине и спиной ко мне!

Дети, переглядываясь, не без опаски, сделали, как он велел. Шут, радуясь и предвкушая маленький праздник для детей, подошел к арбе, достал из-под сена златотканые широкополые бархатные шаровары и надел их. Потом скинул чоху и облачился в свой скомороший кафтан с золотыми галунами и кистями на вороте, и водрузил на голову остроконечный колпак с колокольцами. Вернувшись, он встал на середину поляны, хлопнул в ладоши и крикнул своим шутовским тонким голосом:

- Я шут, господа хорошие!

Дети, обернувшись на этот нечеловечески смешной голос и увидев Уфлама Гасыма в раззолоченном шутовском наряде, восторженно завизжали.

- Милостивые господа, дорогие гости ханского дворца! Ввиду, того, что по недосмотру ханского повара рис сегодня недоварен, а баранина пережарена, Уфлама Гасым так мается животом, что весь день с утра кричит, как плешивый петух! - И шут сложил руку рупором и закукарекал по-петушиному: Ку-ка-ре-ку!..

Дети, смеясь, подбежали и окружили шута, и Уфлама Гасым сделал кульбит и начал свою обычную увеселительную программу, с той разницей, что ареной ему служил не застланный мягким ковром ханский покой, а лесная поляна, усеянная палой листвой, а зрителями были не разодетые господа, а оборванные сироты дровосека Бахлула, о которых до сегодняшнего дня он не имел никакого понятия.

Перед зачарованными оборванцами на лесной поляне разыгрывалась смешная сказка, на все голоса кричали птицы и звери, скакал зайчик, лукавила лиса, косолапил медведь и упоительно звенели колокольчики, шут изо всей силы тряс головой, чтобы они звенели звонче.

Дети смеялись до упаду, они катались по земле и пытались подражать шуту, последыш подошел и сел на ноги Уфлама Гасыму, а головку положил ему на грудь, теплое дыхание ребенка касалось лица шута, он обнял ребенка и поцеловал в пахнущие травой кудри...

Все остальные плотно обступили шута и смотрели на него блестящими глазами, в которых еще дрожал смех.

- Да стану я жертвой ваших босых ножек, милые детки! - сказал Уфлама Гасым, глядя на детей. - Стало быть, ночь заночуем здесь, а на рассвете с божьей помощью садимся в арбу и в путь-дорогу! Так говорит дядя или не так?

"Так!" - закричали дети хором, засмеялись и запрыгали. Никто не спросил "куда?" Последыш как сидел, так и заснул на руках Уфлама Гасыма.

Дети нарвали трав, постлали на землю, старшая девочка вынесла из сторожки отца латаный-перелатанный килим и такое же старое широкое одеяло и ночлег был готов. Уфлама Гасым лег посредине, справа от него улеглись в ряд пятеро мальчиков, слева - пять девочек, дети скоро сладко заснули и слышали во сне звон волшебных колокольцев, на сиротских личиках цвели улыбки. А шуту не спалось, тело его было налито каменной тяжестью, и он думал об участи своей родины, об ее последнем страшном дне. В лесу послышалось уханье филина, луна и звезды в небе засияли сильнее, потом луна зашла, а звезды увеличились несказанно, и каждая стала величиной с яблоко.

Шут, взявший на себя самое богоугодное дело и пустившийся в опасный и дальний путь, чтобы спасти бессмертное слово поэта, сегодня по воле всевышнего, стал отцом большого семейства, а потому ему надлежало заснуть, крепко заснуть, чтобы снять свою каменную усталость, проснуться сильным и повести в путь сыновей и дочерей, ибо дорога предстоит долгая, и он не один уже в этом окаянном мире.