Аббат держался на удивление хорошо. Харкорт и Шишковатый постоянно поглядывали на него и то и дело устраивали привалы, чтобы он мог отдохнуть, а он ворчал: «Знаю я вас. Нечего со мной нянчиться», – но более категорических протестов не высказывал, и Харкорт подозревал, что он только благодарен им за эти привалы.
На ночлег они остановились под деревьями у родника, который бил из земли у самого подножья небольшого пригорка. Нэн и Шишковатый принялись готовить еду. Харкорт немного поднялся по склону пригорка и сел, прислонившись спиной к огромному дубу и внимательно поглядывая по сторонам, не покажется ли Нечисть.
Через некоторое время он услышал шорох сухих листьев, обернулся и увидел, что это Иоланда. Она подошла и села рядом.
– Мой господин, – сказала она, – ты чем-то озабочен. Ты был озабочен весь день. Могу ли я чем-нибудь помочь?
Он покачал головой:
– Нет, я ничем не озабочен. То есть ничем особенным. Сегодня все шло слишком хорошо, это-то мне и не нравится.
– Тебе не нравится, когда все идет хорошо?
– До сих пор мы с боем пробивали себе дорогу в этих местах, – сказал он. – Ну, может быть, не совсем с боем, потому что большую часть времени от кого-нибудь убегали. Убегали и попадали из огня да в полымя. Мы постоянно чувствовали, что за нами кто-то гонится. А сегодня это была просто какая-то прогулка.
– У тебя слишком много забот, – сказала она. – Ты ни на минуту не даешь себе о них забыть. Все время носишь в себе. Ни с кем не хочешь делиться. Расскажи мне хоть об одной из своих забот. Освободись от нее, раздели со мной.
Он рассмеялся.
– Только об одной, и больше ты не будешь ко мне приставать?
Она кивнула.
– Ну, хорошо, – сказал он. – Только об одной, не больше.
Сразу же, как только он произнес эти слова, в голове у него всплыла мысль, которая постоянно его грызла, хоть он и не отдавал себе в этом отчета. Мысль, которую он отгонял всеми силами и которая только сейчас возникла из глубин его подсознания.
– Помнишь ту ночь, что мы просидели в болоте на куче камней? – спросил он. – Когда мы с Шишковатым забрались на самую верхушку, чтобы оглядеться?
– Помню. Это было неосторожно, вы рисковали жизнью. Туда подниматься было опасно.
– Когда мы снова спустились, – продолжал он, – Шишковатый рассказал вам, что мы там нашли. Скелет великана, распятого на сколоченном наспех кресте из кедрового дерева и прикованного к нему цепями. Вы с аббатом слушали, но не слишком внимательно, как будто это пустяк, всего лишь еще один случай в пути. Да и Шишковатый не придал этому особого значения.
– И правильно. Никакого особого значения это не имеет.
– Но как ты не понимаешь? Ведь тот великан умер на кресте.
– Я помню, ты сидел ужасно мрачный, когда Шишковатый об этом рассказывал.
– Тогда, может быть, я не прав?
– А может быть, и прав, только я не понимаю. Скажи мне, что тебя так беспокоит? Не мог же ты пожалеть великана. Ты их не жалеешь. Мой отец рассказывал, как тогда, на стенах замка, ты осыпал их ударами и выкрикивал проклятья, убивая одного за другим.
– Нет, дело не в великане, – сказал Харкорт, – хотя он, наверное, умер мучительной смертью. Должно быть, от жажды. Его приковали там и бросили, и он высох, как лист, упавший с дерева.
– Но если дело не в великане, то в чем же?
– В кресте! – выкрикнул он.
– В кресте?
– На кресте умер наш Спаситель.
– Ну и что? С тех пор еще многие умерли на кресте.
– Крест для нас священен, – сказал он. – Мы молимся перед ним. Мы носим его на шее. Мы венчаем им наши четки. Это святое орудие смерти. Очень плохо, что и другие, как ты говоришь, тоже умирали на кресте. Но великан? Чтобы Нечисть умирала на кресте?!
Она обняла его за плечи и прижала к себе.
– И ты страдал из-за этого? – сказала она. – И никому ничего не говорил?
– Кому мне было об этом рассказать?
– Сейчас ты рассказал об этом мне.
– Да, – ответил он. – Я рассказал об этом тебе.
Она убрала руку с его плеч.
– Прости меня, мой господин. Я только хотела тебя утешить.
Он повернулся к ней, охватил ее лицо руками и поцеловал.
– Ты меня утешила, – сказал он. – Я так нуждался в утешении. Наверное, я глупец, что так расстраиваюсь…
– Ты не глупец, – сказала она. – В тебе есть какая-то неожиданная доброта, и за это все должны тебя любить.
– Имей в виду, – сказал он, – что я смог рассказать об этом только тебе.
Он сам не знал, зачем это сказал. Ему пришло в голову, что это неправда. Он мог бы рассказать аббату. Нет ничего такого, о чем он не мог бы рассказать аббату. Однако об этом он аббату все же не рассказал.
– Я должна кое о чем с тобой поговорить, – сказала она. – Нэн все время присматривалась ко мне, и очень внимательно. И пыталась меня расспрашивать. Конечно, исподволь, чтобы это не бросалось в глаза. Но в том, что она говорила, таились вопросы.
– Ты ей ничего не сказала?
– Ничего. Ты же сам мне ничего не говорил. Но из того, о чем разговариваете вы трое, из случайно оброненных слов, я поняла.
– Я не собирался ничего от тебя скрывать, – сказал Харкорт. – Я просто…
– Да нет, ничего страшного.
– Как ты думаешь, Нэн хотела расспросить тебя о нашей цели?
– Мне так показалось. И вот еще что. Она не та, за кого себя выдает.
– Что ты хочешь сказать?
– Она одевается в лохмотья, ходит босая, у нее всклокоченные волосы, к которым она не притрагивается гребнем. Она хочет, чтобы мы считали ее просто старой каргой. Но все равно видно, кто она на самом деле.
Харкорт заинтересовался.
– А кто она, по-твоему, на самом деле?
– Когда-то она была благородной дамой. Очень благородной. Такой благородной, что теперь не может этого скрыть. Кое-какие обороты речи, когда она не следит за собой, отдельные движения, манеры. На пальце у нее перстень с камнем, и она хотела бы, чтобы мы считали камень дешевой стекляшкой. Но я знаю, что это не так. Могу поклясться, что это рубин чистейшей воды.
– Откуда ты знаешь?
– Любая женщина тебе сразу скажет. Не мужчина – мужчины на такие вещи не обращают внимания.
– Надо будет взглянуть, – заметил Харкорт. – Хорошо, что ты мне об этом рассказала. А теперь пойдем, пора ужинать.
Ужин был готов, и аббат уже приступил к еде.
– Я слишком проголодался, чтобы дожидаться вас, – сказал он. – Садитесь и скажите, как вам понравится угощение. Наша приятельница Нэн необыкновенно искусная повариха. Кому еще могло бы прийти в голову поджарить нарезанное мясо с натертым сыром, кусочками сала и травами, собранными в лесу, и все это как следует перемешать? Получилось очень вкусно.
И он снова набил полный рот.
– Этот старый козел уже почти такой же, как раньше, – сказал Шишковатый.
– Если не считать того, что у меня по всему телу зуд от твоей гнусной мази, – проворчал аббат.
– Завтра мы дойдем до храма, – сказала Нэн. – Не рассчитывайте, что после этого я смогу вас кормить, – мне будет некогда, буду собирать коренья и травы.
К вечеру следующего дня, поднявшись на вершину холма, они увидели храм.
– Вот он, – сказал аббат. – Вот наконец этот храм, куда мы столько времени пробиваемся по этой нечестивой стране.
Храм стоял в небольшой долине, по которой извивался прозрачный ручеек. Он был окружен вековыми деревьями, почти скрывавшими его от глаз.
– Мы устроим здесь привал, – сказал Харкорт, – а туда пойдем утром. Я не хочу блуждать в темноте.
