Зима осталась позади. Спускавшиеся с высоких гор последние снеговые облака густо усыпали белыми кристаллами отдохнувшую за зиму землю, а потом ослепительное солнце превратило снег в воду, бурными потоками вернувшуюся в реки. Ночи стали не такими темными и холодными, и старейшина Гриер вместе с другими мужчинами из общины мормонов теперь часто расхаживал спозаранку по сонным улицам, обличая пороки человечества. Он осуждал театры, где давали шумные водевили, дансинги и другие пристанища зла. Иногда вместо него на импровизированную кафедру поднимался высокий мужчина в балахоне, с неподдельной грустью объявлявший о конце света через шесть лет и призывавший всех покаяться. «Святые» всегда отличались нетерпимостью к публичным домам, их часто видели стоящими на коленях перед полуголыми женщинами, смиренно преклонив голову в молитве. Однажды шерифу пришлось силой вывести их из одного заведения, куда они ворвались с фанатичной проповедью. Рождество прошло почти незамеченным, лишь несколько раз на оживленных улицах слышалось пение церковных гимнов, а магазины сделались более нарядными. Вард купил Сирене новую шубу из бобрового меха с муфтой, вместо той, которую подарил ей Натан. Она вышила ему несколько платков и подарила праздничный кубок. Конечно, все это не шло ни в какое сравнение с золотыми запонками, которые преподнесла Перли, но это было все, что могла себе позволить Сирена. Вард очень обрадовался ее подаркам, он сразу положил один из платков в карман, в то время как запонки так и остались лежать в ящике бюро.

И все же Сирена чувствовала себя в праздники почти счастливой. Она вспоминала, как год назад встречала Рождество вместе с матерью и отцом, которые тогда были еще живы и надеялись на успех и радости в будущем году. Праздник омрачили события, случившиеся в одну из ночей. В доме Перли началась пьяная драка. Один из посетителей заявил, что его ограбили; девушка, которую он в этом обвинил, утверждала, что он лжет. Перли приняла ее сторону, за мужчину вступились его друзья. Один из них швырнул вазу и кого-то ранил. Вскоре в потасовку вмешались остальные посетители. Кто-то позвал Варда, и он явился вместе с шерифом как раз в тот момент, когда в одном из номеров вспыхнул пожар. Опасаясь, как бы Перли не набросилась на шерифа и не угодила под стражу, он привел ее в «Эльдорадо». После того как порядок наконец восстановили, она еще долго стояла посреди бара с распущенными волосами, похожая на валькирию, и ругала всех мужчин на чем свет стоит. Потом она совсем обессилела, и Вард понес ее на руках обратно в публичный дом, а она бормотала ему какие-то нежности, целуя его в шею.

После Нового года на улице стали появляться открытые экипажи. Мужчины радовались, если им удавалось увидеть с обочины девиц из «Старой усадьбы». Разодетые в шелка, в приплюснутых шляпках с вуалью и цветами, в небрежно накинутых мехах, они величественно проезжали в запряженных тройкой колясках.

Наконец растаял последний снег. На холмах зазеленела трава. По деревьям сновали белки. По ночам собаки лаяли не переставая, потому что с гор начали приходить бурые медведи, которые, словно призраки, копались в темноте на помойках. Охотники до их меха расставляли капканы, и в воздухе витал приторно-сладкий запах кровавой приманки. Начали распускаться розы, закачались на ветру красные соцветия герани, появилось множество мелких птиц с разноцветным оперением.

Сирена стояла у задней двери «Эльдорадо», наслаждаясь наполнявшим воздух ароматом цветов. Теплый ветер приносил с гор запахи сосны и ели. Сирена вспомнила тот день, когда они с Вардом устроили пикник на вершине горы Пиза. Вспомнила сцену их любви накануне его отъезда. Это, казалось, произошло так давно и в то же время будто вчера. В тот день они были друг другу совсем чужими, а сейчас каждый из них знал о другом намного больше, их поведение теперь сделалось гораздо более непринужденным. За последние недели, в конце зимы и начале весны, Вард, похоже, сделался спокойнее. Сирена тоже успокоилась, она стала доверять ему, ведь прошло столько времени, а он не скучал с ней, она ему не надоела. Но спокойствие ее объяснялось не только этим.

Сирена сжала губы, закрыла глаза и постаралась взять себя в руки. Да, временами она чувствовала себя совсем спокойной, но иногда ее охватывала тревога. Ее тело уже смирилось с переменами, происходившими теперь, когда внутри его зародилась другая жизнь, но ее разум по-прежнему сопротивлялся.

Она ничего не говорила Варду, сначала сомневаясь и желая убедиться до конца, а потом не смогла, ее напугал рассказ Конни о смерти одной девушки из публичного дома от аборта. Сообщать Варду о том, в каком положении она оказалась сейчас, после недавней трагедии, казалось ей настоящим мучением. Сирена не хотела, чтобы кто-нибудь посоветовал ей, а то и просто заставил ее избавиться от ребенка. Хотя сейчас, на третьем месяце беременности, это, наверное, было уже невозможно. Она не говорила Варду ничего, ей хотелось, чтобы он сам это увидел.

И как он до сих пор не заметил происшедшей с ней перемены? Конечно, он мог принять это за обычное недомогание, какую-нибудь аллергическую реакцию на весенние запахи. Ведь ее талия еще не стала шире, она оставалась такой же стройной, как и раньше. Но если бы он заботился о ней по-настоящему, если бы обращал на нее внимание, он не мог бы не заметить перемен.

Именно в этом и заключалась проблема. Заботился ли о ней Вард? Неужели он относился к ней с таким безразличием, что все это могло остаться незамеченным? Она с трудом верила, что мужчина, живший с ней уже несколько месяцев, спавший с ней в одной постели, ни о чем не догадывался, сжимая ее в объятиях.

Иногда Сирена ловила на себе его изучающий взгляд. Тогда он улыбался и целовал ее или поднимался и уходил из комнаты, спускался в бар, а иногда шел на улицу и возвращался ночью, продрогший и усталый. Она научилась ни о чем его не спрашивать. Нет, он не злился и не отвечал резко, когда она порывалась спросить его о чем-нибудь, но его молчание, его взгляд, полный боли и страдания, останавливал ее.

Сирена отвлеклась от своих мыслей, услышав какое-то насвистывание. Из-за угла появился бородатый негр. Увидев Сирену, он кивнул и перестал выводить мелодию.

— Доброе утро, мэм, — сказал он. — Мне приказали привести этих маленьких бестий, мэм. Где их привязать?

Он кивнул на двух лошадей.

— И кто же вам приказал? — с любопытством поинтересовалась Сирена.

— Конечно, мистер Данбар, мэм. Он всегда берет пару жеребят, когда едет в горы.

— А мистер Данбар не сказал, когда он собирается уезжать?

— Не знаю, мэм. Но он сказал, что упряжь и седла готовы.

Сирена автоматически указала на кольца в стене, служившие вместо коновязи. Негр быстро привязал лошадей и пошел обратно, снова принявшись насвистывать. Похоже, она одна из всех ничего не знала. Вард опять собирается в горы, как в прошлом году и за год до того. Ей не следовало удивляться, но она ничего не могла с собой поделать. Он ни слова не сказал ей о своих намерениях, не говорил, что делать ей в его отсутствие, где она будет жить. Сирена не видела, как Вард укладывал вещи, готовил упряжь. Вард ушел сегодня после завтрака, не сказав, куда направляется, к этому она уже успела привыкнуть. Теперь Сирена думала иначе. Он не вернулся к обеду, не явился и к ужину. Разогревая бекон, Сирена представила, как он ест сейчас из серебряной посуды в отеле «Континенталь». Он наверняка ужинал с Натаном или с кем-нибудь из своих партнеров. Они скорее всего отправились туда с женами, одетыми в нарядные платья и украшенными драгоценностями.

Сейчас, наверное, пьют шампанское и произносят тосты, в воздухе витает запах дорогих духов и гаванских сигар.

За занавеской сверкнула молния. Сирена убрала остатки еды, вытерла руки и направилась в спальню. Отдернув шторы, она некоторое время стояла возле окна, глядя на вспышки золотого света, озарявшего ночное небо и горы Сангре-де-Кристо. Потоки дождевой воды смывали пыль, появившуюся с тех пор, как растаял снег.