– Ты и Вандербильд составили бы прекрасную пару. Мейзи почесала ухоженным ногтем подбородок.

– Ты так думаешь? Над этим стоит поразмышлять. Насколько я знаю, коммодоре Вандербильд вышел в отставку с поста главы «Транзит Компани» из-за каких-то манипуляций с акциями и свары среди директоров и создал конкурирующую линию «Индепендент Оппозишн Лайн», используя Панамский путь.

Майор медленно покачал головой.

– Не перестаю восхищаться, откуда у тебя столько сведений.

– И что – это единственное, что тебя восхищает во мне на протяжении такого долгого времени?

Провокационный вопрос, отметила Элеонора. Наблюдая за Мейзи, она подумала, что ответ вырвался сам собой, имея мало общего с тем, что на самом деле та думает. Откашлявшись, Элеонора спросила:

– Должно быть, Уокер ощущает себя в полной безопасности, командуя Гранадой, если он посылает столько своих офицеров заниматься вербовкой?

– Вербовка? Вы имеете в виду Бэнк-Аркаду? Там этим занимался Фишер. Полковник Фаррелл ведал оплатой их транспортировки. Полковник Генри приходил в себя от ран и ни на что более не был способен. Луис, подполковник Ларедо и я в основном кутили. Фаррелл и Генри вернулись на «Прометее» две недели назад.

– А подполковник?

– Я надеялся, что вы не спросите. Он внизу, валяется на койке вдребезги пьяный. Он постоянно пытается утопить свое прошлое в вине. Но прошлое в вине не утопишь, его можно лишь заспиртовать. Это ему удается неплохо, но прошлое все равно остается с ним, только заспиртованное.

Мейзи передернуло.

– Какой, наверное, очаровательный малый этот Луис?

– Большей частью да, – согласился майор. – А в остальном – безнадежный испанец.

– Имеет право, – возразила Элеонора. – Никарагуа – испанская страна.

– Испаноговорящая. Официально – это Республика де Никарагуа. И те, кто живут там, конечно, никарагуанцы. Включая теперь и вашего брата, и Луиса, хотя он родился в Гвадалквивирской долине Андалузии. Рядом с Кордовой. В Испании. Послушайтесь моего совета и не спрашивайте его об этом, пока он не напьется.

Майор Кроуфорд смолк. Все его внимание было отдано чему-то за спиной Мейзи. Проследив за его взглядом, Элеонора увидела Жан-Поля, выходившего из-за угла палубной постройки на корме. Брови его были хмуро сдвинуты, глаза сощурены, хотя причиной этого мог быть окутавший его угольный дым.

– Позволь мне поговорить с тобой, Элеонора, – сказал он.

– Конечно, но сперва разреши мне представить тебе своих друзей.

Он небрежно поклонился, не пытаясь изобразить и подобие улыбки. Взяв Элеонору за локоть, он произнес:

– Надеюсь, вы извините мою сестру.

– Ради бога, – ответила Мейзи, сверкнув глазами. – Мы не хотим лишить вас возможности сообщить своей сестре нечто серьезное.

Кровь прилила к лицу Жан-Поля, но он склонил голову и без слов повел Элеонору так быстро, что она вынуждена была шагать шире, чтобы не казалось, будто он ее тащит.

В длинном зале столовой сидела только одна пара игроков в домино да мужчина с газетой. Из камбуза проникал запах еды, хотя звонка на обед еще не было. В пустом углу салона Жан-Поль придвинул для сестры стул. Подхватив юбки двумя руками и сев, Элеонора спросила:

– Что такое? Что случилось?

Брат расположился напротив нее.

– Ты хоть понимаешь, с женщиной какого рода ты хихикаешь, как со своей близкой подругой?

Элеонора, пригладив волосы, тихо сказала:

– Я чувствую, что ты намерен просветить меня.

– Она не годится тебе в приятельницы.

– Разве? А я нахожу ее забавной.

– Ну, разумеется, – мрачно проворчал он. – Дорогая Элеонора, я думал, ты более разборчива. Она немногим лучше проститутки. Позволь мне объяснить тебе…

– Нет, позволь мне объяснить тебе, мой младший брат. Я прекрасно знаю, что собой представляет Мейзи Брентвуд. Она сама мне сказала. Но в данной конкретной ситуации это не имеет никакого значения. Более того, никто, Жан-Поль, не давал тебе права выбирать мне друзей или ставить меня в неловкое положение перед ними.

– Это мой долг как мужчины.

– Много же тебе времени понадобилось, чтобы понять это.

В салоне было темно. Свет проникал сквозь люк в потолке. Но даже при таком освещении она увидела, как он побледнел. Прошла минута, прежде чем Жан-Поль смог заговорить, и его голос стал тише, а слова серьезнее.

– Неужели ты не понимаешь, куда могут завести такие друзья, как эта женщина? Правильно или нет, но о нас судят по нашему окружению. Никарагуа, может, и не Новый Орлеан, но все же цивилизованная страна, имеющая свои обычаи.

– Меньше всего меня заботят обычаи.

– Тем не менее…

– И, кроме того, с кем я могу здесь разговаривать? Несколько женщин, что плывут на пароходе, заняты мужьями, собственными страхами и мыслями о том, как доберутся до Калифорнии, – это те, кто не очень страдает морской болезнью. И я уверена, что ты едва ли одобришь, если я стану говорить с незнакомыми мужчинами.

– Ты можешь говорить со мной.

– Да? А где ты провел последние несколько часов Пил и играл в карты с офицерами в их каютах. Как видишь, не так уж я слепа, как тебе кажется.

Ссора. Опять. Казалось, единственное, что они делали с момента встречи в Бэнк-Аркаде, – это ссорились. Когда Жан-Поль убедился после очередной тягостной ссоры, что она намерена ехать, он попытался отложить ее отъезд по крайней мере на месяц, пока не осмотрится. Но целый месяц в компании кузена Бернарда показался ей невыносимым. К тому же она боялась, что начнутся постоянные отсрочки до тех пор, пока она наконец не передумает. Они поссорились из-за того, что надо было попросить постояльцев съехать из дома. Жан-Поль считал, что следует ясно сказать им об этом, она же предлагала постепенный переезд, по мере того как она найдет для них удобные места. Поскольку все заботы все равно падали только на нее, она эту схватку выиграла. Трудно пришлось ей и с багажом, который предстояло везти с собой. Два сундука плюс кожаный саквояж брата – вот и все их вещи. Много мелочей, фамильных ценностей, сувениров пришлось оставить под сомнительную ответственность дяди Наркисо, кузена Бернарда и его высокомерной жены.

Перед Элеонорой на столе лежал захватанный экземпляр газеты «Эль Никарагуэн». Редакционная статья многонедельной давности сообщала о смерти одного из местных жителей, который был расстрелян по приказу Уокера. Пожилой человек, единственное преступление которого состояло в том, что он аристократ. Элеонора почувствовала, как нервы ее напряглись. Во что они ввязываются? Что они делают? Эта неопределенность взволновала ее. Возможно, похожее происходит и с Жан-Полем.

Брат коснулся ее руки, лежавшей на столе.

– Я не думаю, что ты несведуща, ты просто неопытна. Как, собственно, и должно быть. Дело в том, что я беспокоюсь о тебе. Если случится дурное, это будет моя вина.

– Я никогда не обвиню тебя, – ответила она, тронутая заботой, светившейся в его глазах.

– Но я себе этого не прощу.

Они подошли к темно-зеленой полосе берега, окаймлявшего бухту Сан-Хуан-де-Никарагуа. Лил дождь. Под трепещущими листьями пальм Пунта-Аренас в неярком свете различалось несколько зданий «Транзит Компани».

На другой стороне залива громоздились камни, вернее, остатки того, что было Грей-Тауном до обстрела в июле прошлого года; руины выглядели такими заброшенными, точно в любой момент могли рассыпаться, превратившись в бурый песок, покрывающий все побережье, или их могла поглотить темно-зеленая растительность джунглей. Но в городе уже шли восстановительные работы. Двухэтажное строение, на котором висело название отеля, выходило прямо на пирс. Вывеска гласила, что отсюда начинается город, который с этого момента называется Сан-Хуан-дель-Норте.

Речной пароход «Колорадо» стоял под парами, ожидая пассажиров. Похоже, у него не было причин задерживаться в этом залитом дождями порту в устье реки Сан-Хуан. Пересадка закончилась. Трап убрали, уже вспенилась вода цвета тустого какао, и они тронулись в путь – девятьсот извилистых миль к истоку реки.