В голосе Мейзи Брентвуд не было ни гнева, ни воинственности, только бесстрастная констатация факта. И именно это больше, чем что-то другое, помогло Элеоноре подавить вспышку смущения. Она уже ничуть не сомневалась, на что намекает Мейзи. Две старые девы, жившие в ее доме на верхнем этаже, питали страсть к сплетням и порой забывали о ее присутствии и ее неопытности. Кроме того, увидеть женщин, известных как «ночные дамы», не было такой уж редкостью на плохо освещенных фонарями окраинах Нового Орлеана. Они, конечно, не походили на Мейзи, но в соответствии с правилами, которым учили Элеонору, ей следовало бы немедленно развернуться и пойти прочь. Однако никогда прежде она не бывала в подобной ситуации.

Подняв подбородок, она спросила:

– Интересно, почему это?

– Потому что считается, что мы разносим заразу разврата и морального разложения.

– А, значит, во имя моего спасения… Но я не думаю, что вы так легко повлияете на меня. А если речь идет о моем добром имени, то осталось слишком мало того, что надо защищать.

– Это ужасно интересно. Предупреждаю, я страшно любопытна.

Едва заметная улыбка зажгла золотые искорки в зеленых глазах Элеоноры.

– Я тоже, – ответила она.

Они наблюдали, как кружатся чайки, летающие от парохода к берегу и обратно. Зеленые и коричневые краски берега медленно, но неизбежно отдалялись. Голубой дым навис над Бализом, превращаясь на горизонте в легкую дымку. Палуба под ногами дрожала, и это было новое ощущение. Со своего места женщины могли видеть, как густо пенится вода за кормой, слушать шум волн. Колеса крутились, с них водопадом срывалась вода. Привыкнув к их постоянному шуму, Элеонора и Мейзи перестали его замечать. Мачты, торчащие на корме и на носу, не имели парусов. Ветер свистел в реях и трепал флажки на рангоутах. На флаге, укрепленном на корме, красовались звезды и полосы.

Мейзи, уставшая держать свою шляпку, отколола ее и сунула под мышку. Ветер стремительно набросился на копну золотых волнистых кудрей, но она не обращала на это внимания.

– Итак, – сказала она, повернувшись к Элеоноре, – почему вы оказались на «Даниэле Уэбстере»?

– Мой брат записался колонистом к Уильяму Уокеру. Мы собираемся купить поместье, и я намерена присматривать за ним, пока Жан-Поль не выполнит все взятые на себя обязательства.

Женщина долго молчала, слишком долго, чтобы ответить.

– А что? – спросила Элеонора, и все дурные предчувствия, воскреснув, придали голосу напряженность. Мейзи покачала головой.

– Я желаю вам удачи. Аристократы Гранады владеют своими поместьями более трехсот лет не для того, чтобы расстаться с ними.

– Вы говорите так, будто знаете ситуацию.

– Я уже в третий раз здесь транзитом. Я ездила в Калифорнию в пятьдесят третьем году и возвращалась, чтобы уладить свои дела, прошлой весной. А во время этих путешествий, кроме болтовни, нечем заниматься, так что можно много чего узнать, если умеешь слушать.

– Значит, вы видели Никарагуа? Это прекрасно! Значит, вы можете мне все рассказать!

– Что вы хотите узнать?

– Все, – улыбнулась Элеонора.

– Ну, начнем с того, что там жаркий тропический климат. Большая часть страны покрыта джунглями. Есть также горы, но есть и вулканы. И еще пара больших озер.

– Это что, урок географии? – Голос был ленивый и дразняще знакомый.

Прежде чем обернуться, Элеонора уже вспомнила, кто тот высокий блондин, направляющийся к ним, абсолютно уверенный в том, что его рады будут видеть. Он остановился, облокотившись о поручень.

– Невилл! – приветствовала его Мейзи. – Невилл Кроуфорд, подлец! Я не знала, что ты на борту.

– Мейзи, только слепой способен тебя не заметить, – ответил он добродушно, насмешливо улыбаясь.

– Льстец! Позволь мне представить тебе мою соседку по каюте, Элеонору Виллар. Элеонора…

– Мы уже встречались. Я вспомнила по вашей форме.

– Я же узнал вас сразу, мадемуазель. Невозможно забыть дам, если они ускользают.

– Мне обидно, что я не понимаю смысла. За этим что-то кроется, – сказала Мейзи, сделав вид, что обиделась. Но во взгляде, который она переводила с одного собеседника на другого, стоял вопрос.

– Прошу прощения, Мейзи, твоя прелесть – в твоей откровенности.

– Но, я надеюсь, не единственная?

– Перестань напрашиваться на комплименты, в которых ты не нуждаешься. Лучше расскажи, что ты здесь делаешь?

– В Никарагуа много денег переходит из рук в руки, и я подумала, что часть этих денег мне не помешает. Да, а почему ты в форме? Надеюсь, ты не поддался искушению встать на тропу войны?

– Моя дорогая, мои причины столь же корыстны, сколь и твои. К тому же я нахожу, что форма производит на женщин хорошее впечатление.

– Наемный убийца? На тебя не похоже.

– Спасибо, Мейзи. Я рад, что ты по-прежнему хорошо обо мне думаешь. Скажите, мадемуазель, как ваш брат?

– Все в порядке. Он тоже на корабле.

Майор вздохнул.

– Этого-то я и боялся.

– Элеонора спрашивала о Никарагуа. Может, ты возьмешь это на себя?

– С большим удовольствием, – кивнул он, и яркий свет на мгновение зажегся в его глазах, бледно-голубых, как яйцо малиновки.

– Я имею в виду рассказ о стране, – подсказала Мейзи. Лицо Невилла стало абсолютно серьезным.

– А, страна… Хорошо. Мы причалим в Сан-Хуан-дель-Норте. Это первая остановка со стороны Атлантики на транзитной линии.

– Вы можете счесть меня невеждой, но я не очень-то понимаю, что вы имеете в виду под транзитной линией, – перебила Элеонора.

– Не понимаете? Корнелиус Вандербильд, миллионер, пять лет назад открыл транзитную компанию. Идея заключалась в том, чтобы воспользоваться золотой лихорадкой в Калифорнии. Полмира рвалось туда, желая попасть самым коротким путем. Один путь уже был проложен – через канал. Но Вандербильд догадался, как сэкономить семьсот миль, использовав естественные водные пути Никарагуа, чтобы перебраться из Атлантики к Тихому океану. Линия Вандербильда начинается в Пунта-Аренас, где путешественники начинают свой путь па реке-Сан-Хуан до Сан-Кар-лоса, с того места, где река впадает в озеро Никарагуа. Там они пересаживаются на озерное судно, плывут до Вирд-жин-Бэй. Затем двенадцать миль по железной дороге, до Сан-Хуан-дель-Сур на берегу Тихого океана, где их ждет корабль, готовый к отплытию в Сан-Франциско.

– И несмотря на войну этот путь открыт? – поинтересовалась Элеонора.

– Когда я поехал в Новый Орлеан, он был открыт.

– Когда я впервые отправилась в путь, переход из Вирджин-Бэй в Сан-Хуан-дель-Сур совершался на мулах, – сказала Мейзи. – Тогда был сезон дождей, и мы утопали по пояс. Не знаю, как только я выдержала. Никогда не забуду.

– Вам, возможно, пришлось обходить речные пороги в Мачуке, Кастильо-Вьехо и Эль-Торо. Новые пароходы способны преодолеть их в сезон дождей. Если нам повезет, мы доберемся до Гранады без всяких трудностей.

– Там штаб-квартира Уокера?

– Верно.

– Большой город? – настойчиво расспрашивала Элеонора.

– Нет – тысяч десять населения, но важный. До тех пор пока мы его не захватили два месяца назад, это была крепость, защищавшая здешнее мелкопоместное дворянство. Их еще называют легитимистами, под этим названием известна и консервативная партия.

– Богатые всегда консерваторы, – прокомментировала Мейзи. – И имущие всегда обеспокоены тем, как сохранить все как есть, чтобы не пустить в свою среду малоимущих. Мне кажется, в этом смысле Уокер – союзник неимущих.

– Да, демократ. Он сделал много, чтобы разделить имущество, хотя и не так уж тщательно, как некоторым хотелось.

– Значит, что-то еще осталось. Это ласкает слух. – Мейзи оживилась.

– Если бы ты была наполовину такой жадной, какой притворяешься, – съязвил майор Кроуфорд, – ты давно бы разбогатела.

– А разве я не богатая женщина?

– Если бы да, тебя бы не было на этом пароходе.

– А разве ты не знаешь, что нет предела, после которого можно сказать, что денег хватит?