- А я глядь: он брюхом землю драит, - прибавил матрос.
- Что там наверху? - отдав ему каску, спросил Андрей.
- По дороге машины катят Везде немцы.
- Попробую встать.
- Так я помогу.
- Нет.. Сам!
Правой рукой он взял автомат. При малейшем движении левой руки в плечо отдавало жгучей болью, но правой рукой он мог владеть. И, опираясь на автомат, медленно встал. Земля качалась, терновник уплывал вниз, словно его накрыло туманом.
- Ничего... Еще могу. Будем прорываться.
- Тебе, лейтенант, надо было на флот идти, - уважительно сказал Копылов, помогая ему сесть.
- Лес далеко? - спросил Андрей.
- Километров пять, - ответил матрос. - Недавно там стрельба шла. Застукали кого-то.
Лютиков обнаружил в кармане два куска сахара и расколол их на части. Они грызли сахар, запивая по очереди водой из каски. Всем было понятно, что положение отчаянное; где теперь фронт, никто не знал, и думать об этом не хотелось.
- Достал бы ты еще хлеба, - сказал матрос Лютикову, - и я всем отсемафорю, что в пехоте люди есть.
- Может, бифштекс тебе, - хмыкнул Лютиков, - с луком и анчоусы? Ты ж фокусник Давай, сооруди.
Матрос отпил несколько глотков и, держа еще каску, рассеянно взглянул на свои громадные ботинки, а затем на ноги Ольги:
- Ножки у тебя, сероглазка, до чего маленькие.
Я и не заметил раньше.
Она подняла глаза на Андрея и улыбнулась ему.
Лютиков деланно зевнул:
- Вот я как-то видел ножки..
- Где? - заинтересовался матрос.
- У одной девчонки, с которой провел ночь...
Матрос, отхлебывая из каски воду, поперхнулся.
- И сама хороша?
- Остального я не разглядел, - сказал Лютиков.
- Силен, бродяга! - кося глаза на Ольгу, хохотнул матрос.
- А ножки были, - продолжал Лютиков, - это да...
И с розовыми ямочками под коленками. Она туфли сняла. Я даже глаза закрыл.
- Эх, карась, - выдохнул матрос. - Что же ты?
- И когда открыл глаза снова, - невозмутимо добавил Лютиков, - передо мной уже торчали здоровенные сапоги. Ехал я без билета под лавкой вагона.
- А, черт, - досадливо уронил матрос.
Ольга тихо засмеялась, прикрывая ладонью рот.
- Ага, такой перманент, - вздохнул Лютиков.
V
Они двигались по ночам, от леса к лесу, вдоль узкой речушки Сула. Ночи стали холодные, туманные. Андрей шел медленно, быстро уставал. Иногда матрос и Лютиков, оставив его с Ольгой в лесу, пробирались на хутор. Но раздобыть хлеба или кринку молока удавалось не всегда, хутора бывали заняты немцами. И тогда целый день жевали горьковато-терпкие осенние лесные ягоды. Плечо Андрея распухло, даже шевельнуть рукой он не мог. Ольга собирала какие-то травы и прикладывала к ране. Хотя матрос и Лютиков подсмеивались над ней, она каждый раз шептала бабкины наговоры. И боль в плече Андрея, то ли от сока трав, то ли от прикосновения ее рук, стихала. Удивительными бывают руки женщины, если она любит. Ни глаза, ни ласковый шепот не выразят того, что способны выразить какой-то неслышной музыкой в обычных движениях ее руки.
Этой ночью они шли без привалов Ольга поддерживала Андрея за ремень. Чернота леса, пронизанная коегде лунным блеском, дышала смолой, высыхающим мхом. На попадавшихся изредка березах распушенные ленты бересты висели будто длинные светло-желтые косы.
- Не присядем, лейтенант? - спросил матрос.
- Нет, - ответил Андрей - Скоро утро.
- А я... это, - заговорил Лютиков. - Вы потихоньку идите, а я догоню.
- Опять? - хмыкнул матрос.
- Э-эх! - глянув на Ольгу, смущенно выдавил Лютиков и метнулся за кусты.
- Вот баклан рыжий, - засмеялся матрос. - Облопался грибов. Давай поведу лейтенанта, сероглазка.
- Я сама, - проговорила Ольга.
- Измучилась ведь?
Она лишь молча уложила здоровую руку Андрея на свое плечо.
Лютиков догнал их через минуту. Откуда-то ветерок сносил запах разложения Этот запах все усиливался, будто им пропитались деревья. Они вышли на край леса. Впереди открылось поле, и дальше темнел бор Желтый лунный свет обволакивал какие-то бугорки.
Неприятные, скрипуче-равномерные звуки плыли от клубившейся туманом низинки.
- Что такое? - пробормотал матрос. - Взглянуть?
- Давай, - кивнул Андрей.
Он вернулся быстро.
- Это наши... убитые, - губы его дергались. - А на повозке ведро качается.
- Идем, - приказал Андрей.
На покореженной гусеницами земле лежали трупы, в жнивье поблескивали стреляные гильзы, неразорвавшиеся гранаты, капли холодной росы. Щемящие звуки как бы витали над этим страшным полем, где люди растили хлеб, а тихими росными ночами слушали мелодичный шорох колосьев.
- Двуколки санитарные там, - говорил Копылов. - И на мертвых бинты. Видно, раненые были. А не сдались, приняли бой.
Ольга теснее прижалась боком к Андрею. Он видел ее профиль: глаза устремлены куда-то в темноту, рот стиснут, и уголки губ опущены.
Когда перешли это поле, увидели деревню. Оттуда тянуло гарью. Пепел, как черная грязь, устилал землю вокруг обугленных стен хат Все тут казалось мертвым: не тявкнет собака, не шелохнется тень. Лишь в одном месте, у околицы, тлел крохотный, едва заметный огонек. То была мазанка, и за единственным оконцем горела лампада.
- Все-таки есть живая душа, - проговорил Копылов. - Зайдем, лейтенант?
- А как же, - торопливо зашептал Лютиков.
- Хотя бы чистую тряпку на бинты попросим, - неуверенно сказала Ольга.
Копылов тихонько постучал. Чья-то фигура встала у окна, заслонила лампадку.
- Кто это? - спросил женский голос.
- Свои, мамаша, русские, - вкрадчиво сказал Копылов. - Открой.
- Да кого треба?
- Открой, - послышался другой, старческий голос. - Чего там... Брать нечего. Все уж забрали.
Скрипнула щеколда. Лютиков остался у двери, а Копылов, Андрей и Ольга зашли в мазанку. Старуха лежала на печи, виднелась только голова с растрепанными седыми волосами, отекшим лицом и впалым ртом.
Вторая женщина, лет двадцати семи, крепкая, широкая в талии, с косинкой в глазах, уставилась на Ольгу.
- Не бойтесь, - проговорил матрос.
Старуха засипела, точно в ее утробе раздувались дырявые кузнечные мехи.
- Чего бояться? Такого страха, как треть день было, и на том свете не видать Откуда ж идете?
- Издалека, мамаша, - ответил Копылов.
- Так что здесь было? - спросил Андрей, присев на лавку.
- Вы-то убёгли, - затрясла головой старуха. - Тьфу!
- Он раненый, - укоризненно сказала молодая женщина.
- Пошто я знаю, какой он. Все убёгли. А ночами с леса идут. Хлеба им дай! Токо где взять? Марья, чего смолкча?
Лишь теперь по неподвижным зрачкам старухи Анд - рей догадался, что она слепая.
- Война тут была, - объяснила Марья. - Сперва немцы зашли, да их погнали Три дня назад сызнова биться начали Ох, гремело! Село попалили, а что убитых - это страсть. Немцы-то своих целый день на МРшинах кудась отвозили.
- Где теперь фронт, не знаете? - спросил КОПЫЛОЕ - Да сказывают, за Ромнами.
- Кто сказывал?
- Из другого села полицаи заезжали, тех, что убитые, обирать.
- На самогон все меняют, ироды, - просипела старуха.
- А нет ли у вас чистой тряпицы на бинты? - спросила Ольга.
- Где ж тут? - вздохнула женщина. - Что на нас, и все Рушника даже нет.
Старуха повернула к Ольге незрячие глаза, клокотание в ее легких усилилось.
- Марья, - сказала она. - Достань рубаху, что я на смерть приготовила.
Та растерянно переступила босыми ногами.
- Достань, говорю! - крикнула старуха - Чай бог меня и в этой рубахе возьмет, не обидится.
- Спасибо вам, - тихо проговорила Ольга.
- Гарбуз еще в чугуне остался, - добавила старуха. - Дай им. Слышу, голодные люди. Может, и Васеньку нашего где покормят...
- Сын ваш?
- Сын, - ответила старуха. - А ей муж. В солдатах он.
