- А если не забыл, так вот... Когда сидел ты рядышком с ней и щупал разные места...
- Ну? - Митрохин даже прикрыл веки. - Ну, было... Чего было, то было...
Лютиков от удовольствия икнул.
- И ночь казалась тебе одной минутой. Так?
- Та-ак, - мечтательно вздохнул солдат,
- А если посадить тебя голым задом в костер, и одна минутка длинней ночи будет. Так?
Митрохин вытаращил глаза, сообразив, что опять попал впросак, на скулах его заходили желваки.
- Слышь, - процедил он, хватая винтовку. - Ты меня не замай. Добром говорю, не замай! Ушибу.
Летчик корчился от смеха, тряс раненой рукой.
Засмеялся и Солодяжников.
- Нет, в этом что-то есть, - произнес он. - Определенно есть!.. Да... Вот необъятный простор вселенной, с ее непостижимым временем, с огненными бурями, где рождаются и гибнут целые миры, а среди всего этого наша крохотная планетка, на которой ожесточенно дерутся те, кто называет себя разумными существами.
Что такое наша жизнь? Иные говорят, что это лишь плесень на остывшей корке земли. Но это наша жизнь!
Я думаю, все зависит от того, как смотрит на себя человек: как на плесень или как на великана.
- Бона, - удовлетворенно проговорил Митрохин. - А ты? Балаболка!..
- Затяни-ка мне потуже руку, лейтенант, - добавил Солодяжников, обращаясь вдруг к Андрею на "ты". - Жжет, черт бы ее побрал...
От землянки во все стороны бежали связные. Из глубины оврага, урча моторами, выезжали грузовики, полные раненых, санитарные фуры. Звякая оружием, мелькая огоньками цигарок, начали строиться походными колоннами роты.
XXII
Всю ночь, сбивая мелкие заслоны противника, колонна штаба Юго-Западного фронта и госпитальные обозы двигались на восток. Едва рассвело, как в небе появился самолет. Кирпонос приказал остановиться в глубоком урочище, заросшем старыми липами и дубняком, недалеко от хутора Дрюковщина.
- По этим местам я в гражданскую с отрядом ходил, - негромко рассказывал Кирпонос, глядя, как бойцы маскируют ветками штабной автобус. - В восемнадцатом здесь немецкий полк окружили... У нас ктэ в лаптях, кто босиком. На троих одна винтовка. Забрали, конечно, все оружие и толкуем, чтоб домой маршировали. Сенька Гуркин у нас был, так на пальцах и командира этого полка, барона, за мировую революцию пытался агитировать. Барон только морщился. А Сенька все же как-то убедил его сапоги на лапти обменять.
Связной из выдвинутого за лощину батальона, подъехав на мотоцикле, отдал Кирпоносу донесение.
- На месте стоят? - быстро прочитав записку и вскинув брови, спросил командующий.
- Так точно! - прокричал связной, должно быть считая, что генералу отвечать надо как можно громче. - в поле. И бронетранспортеров штук десять.
- Ты, милый, не ошибся? - нахмурился Рыков.
- Никак нет! Думали, что солома, а ближе подошли и разглядели.
Рыков переглянулся с Кирпоносом, и в этот момент на другом конце урочища, где начиналось кукурузное поле и окапывалась группа, собранная из штабных писарей, защелкали выстрелы. Мина прошуршала в воздухе, разорвалась меж деревьев. Связной не успел отъехать и тридцати шагов, как следующий взрыв подбросил мотоцикл. Какую-то долю секунды тело бойца висело над клубом дыма, затем утонуло в нем, точно в мягкой перине. Еще пять или шесть мин упало рядом.
Визжали осколки, сыпались подрубленные ветки, а Кирпонос стоял неподвижно с окаменевшим лицом, и все другие тоже стояли навытяжку. Все понимали, что эта никому не нужная храбрость может вызвать лишь бессмысленную гибель, но, пока стоял командующий никто не решался лечь. Худощавый генерал вдруг схватился за плечо, а когда отнял руку, Андрей увидел, что пальцы его в крови. С побледневшим сразу лицом, вымученно кривя губы, он смотрел на пальцы, но и теперь не сделал попытки укрыться Только Лютиков, отбежав за дерево, присел.
Минный налет внезапно кончился. На кукурузном поле, смыкавшемся с лощиной, затрещали немецкие автоматы, и где-то дальше нарастал глухой, характерный рев танковых моторов.
- Та-ак, - процедил Солодяжников. - Так и думал!..
Из кукурузы выскочило десяток бойцов; часто оборачиваясь, они стреляли куда-то не целясь.
- Назад! - закричал Рыков, сдергивая с плеча автомат. - Стой!
Однако страх перед визгом пуль и смертью действовал сильнее властного окрика, и те продолжали бежать.
Рыков дернул затвор. Андрей воспринял это как должное: страх, захвативший писарей, теперь лишь мог устранить еще больший встречный страх. Но Солодяжников вдруг шагнул к Рыкову, остановился перед дулом автомата, как бы загораживая собой тех бежавших в лощину бойцов.
- Что? - гневный взгляд Рыкова скользнул по маленькому старшему лейтенанту.
- Позвольте остановить, - задыхаясь, выговорил Солодяжников. - Взять командование.
- А черт! Ну, останови их! Стоять насмерть!
И, не глядя на Солодяжникова, который бросился туда, Рыков сказал Андрею:
- Лейтенант, а ты передай батальону за рощей:
держаться, ни шагу назад!
- Есть! Ни шагу назад, - повторил Андрей и, махнув рукой Лютикову, побежал через рощу, тронутую минным налетом, с расщепленными, поломанными деревьями. В густом орешнике встретился связной, посланный узнать, из-за чего не вернулся мотоциклист.
- Где комбат? - спросил Андрей.
- Ось туточки. Шагов триста будет, - пояснил связной, широко раскрывая щербатый сухой рот и дыша так, будто в нем раздували кузнечные мехи. Комбат еще цел...
- А ты, малый, случайно, не того... - двигая носом, засмеялся Лютиков. - Не выпил?
Ответить связной не успел. Начался обстрел, и к лопающимся разрывам мин прибавились тяжелые громы снарядов. Роща точно заходила в бешеной пляске.
Крупные осколки ломали стволы, как ножом, срезали зеленые кроны.
Где ползком, где вперебежку, скатываясь в горячие еще воронки, глотая пыль, хрипя уже все трое наполненными дымом легкими, каким-то чудом не задетые осколками, шлепавшимися вокруг, они достигли ската лощины Здесь было тише: снаряды и мины пролетали над головой, шурша, воя разными тонами, как испорченный орган. Пехота окопалась, и виднелись только каски стволы винтовок, щитки пулеметов. Некоторые бойцы приспособили для окопов воронки, углубив их.
В таком же окопе сидел и комбат, седоусый, краснолицый майор, которого Андрей приметил еще в овраге Без фуражки, с расстегнутой гимнастеркой и торчащими на груди длинными пучками седых волос, он жгутами тряпок от нижней рубахи связывал по три бутылочные гранаты. Ему помогали старшина и еще два бойца Готовые связки укладывали рядком на бруствер.
Андрей сполз в окоп и передал комбату распоряжение.
- Кто это распорядился? - обидчиво спросил тот и, узнав что это приказ члена Военного совета фронта, добавил: - Без надобности это. Сам вижу. Атаковать их буду.
Комбат со стариковской медлительностью привстал, и Андрей тоже выглянул за бруствер. Метрах в пятистах двигались немецкие самоходки, выплевывая клубки желтого огня. Андрей увидел и несколько бронетранспортеров, около которых во весь рост ходили солдаты.
- Видал? Передай, что буду атаковать, - сказал комбат.
Назад шли краем рощи. Артиллерийский налет разметал госпитальные машины. Среди обломанных веток лежали тела убитых. Бегали врачи, отыскивая живых.
Андрей старался не глядеть на все это, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу. Снаряды и мины рвались теперь дальше, видимо, немцы хотели прочесать огнем всю рощу с методической аккуратностью, разделив ее по своим картам на участки.
Склон лощины, где находился Кирпонос, был теперь изрыт воронками. Около разбитой пушки хрипела и дергалась в постромках лошадь. У дерева навзничь лежал убитый штабной генерал, а в двух шагах от него Андрей заметил мертвого летчика.
Автоматчиков, просочившихся к склону, отогнали.
Кирпонос руководил здесь боем сам и теперь, потный, возбужденный, нетерпеливо подгонял фельдшера, который забинтовывал ему ногу:
